Однако доктор Уиллет отказывается приписывать начало душевной болезни Чарльза даже этому периоду и предпринимает осторожные попытки объяснить вышеперечисленные напасти. У него имеется своя теория, подробности коей он сообщать не желает, ограничиваясь лишь весьма эксцентричным утверждением:
– Не скажу, кто или что в ответе за все эти нападения и убийства, но заявляю со всей уверенностью – Чарльз Декстер Вард не виновен. У меня есть причины настаивать на том, что он вовсе не страдал так называемым вампиризмом, и лучшее доказательство тому – его разгулявшееся малокровие и ужасающая бледность. Вард вскрывал очень опасные темы и заплатил высокую цену за свои пристрастия, но чудовищем и душегубом он никогда не был. Но позже… не ведаю, что с ним случилось, не хочу даже думать. Вместе с переменами, поразившими его тело и разум, умер и сам Чарльз Вард. По крайней мере, дух его угас – а в том безумном теле, канувшем из лечебницы Уэйта, обитала совсем другая персона, мне никоим образом не знакомая.
К словам Уиллета нелишне прислушаться: он часто посещал дом Вардов, занимаясь лечением матери юноши, слегшей от постоянных волнений с нервным расстройством. Ночные бдения страдалицы, ночами напролет ловившей звуки, доносившиеся из мансарды, породили нездоровые галлюцинации, о коих она, преодолев долгие колебания, сообщила доктору. Уиллет как мог успокоил ее, но сам характер жалоб заставил его призадуматься: миссис Вард слышались у себя над головой глухие рыдания и вздохи в самые поздние часы.
В начале июня Уиллет порекомендовал ей съехать на некоторое время в Атлантик-Сити и надлежащим образом отдохнуть, настоятельно убедив мистера Варда и отощавшего, старавшегося избегать людского общества Чарльза, чтобы они отправляли ей только жизнерадостные и ободряющие письма. Вероятно, благодаря этим вынужденным каникулам миссис Вард и сумела сохранить себе жизнь и относительное душевное равновесие.
Вскоре после отъезда матери Чарльз Вард начал переговоры по поводу приобретения избушки в Потаксете. Речь шла об убогой деревянной лачуге с каменной пристройкой, что стояла на высоком малолюдном берегу реки вверх от Рода, и именно ее хотел купить юноша, не соглашаясь ни на что иное. Он наседал на посредников, пока те не выкупили для него этот дом у упертого собственника за поистине заоблачную сумму, а как только явилась возможность переселиться, Чарльз под покровом темноты перевез туда все свои пожитки – в большую машину с крытым кузовом погрузили практически все оборудование лаборатории на чердаке вместе с книгами, как старинными, так и современными, которые он забирал из библиотеки. Он отправился уже на рассвете, и отец вспомнил, как сквозь сон слышал приглушенную брань и топот ног, когда рабочие переносили добро его сына. После этого Чарльз перебрался обратно в свои старые покои на третьем этаже и никогда больше не поднимался на чердак.
В свою потаксетскую хижину Чарльз перенес всю таинственность, которой окружал свою обитель в мансарде, – с единственной поправкой на то, что его тайны разделили еще двое: зловещий метис португальского происхождения с Саутмейн-стрит, ставший ему за слугу, и худенький, ученого вида незнакомец в темных очках и с густой бородой, вблизи подозрительно похожей на фальшивую, – несомненно, коллега-экспериментатор Чарльза. Соседи тщетно пытались разговорить этих мужчин. Мулат Гомес почти не понимал по-английски, а бородач, который отрекомендовался всем как доктор Аллен, радушно подражал своему более молодому компаньону. Вард старался вести себя как можно дружелюбнее, но ему удалось разве что возбудить всеобщее любопытство вскользь упоминаемыми им исследованиями. Сразу же пошли разговоры о том, что в доме до утра горит свет; немного позже, когда ночные бдения внезапно прекратились, появились еще более странные слухи – утверждали, что Вард постоянно заказывает у мясника целые туши, что от избы долетают заглушенные крики, декламации, песнопения или заклинания и вопли, словно выходящие из какого-то глубокого погреба.
Всякий добродетельный буржуа в окрестностях почти сразу же возненавидел подозрительных новых соседей. Неудивительно, что никто и не думал как-то смягчать намеки, которые связывали эту одиозную публику с вампирическими нападениями и убийствами – особенно с тех пор, как радиус распространения напасти, как вдруг оказалось, ограничился самим Потаксетом и прилегающими к нему районами. Вард проводил в избушке большую часть своего времени, однако иногда спал дома; дважды отбывал в до сих пор неизвестном направлении – и каждый раз отсутствовал по неделе. Он побледнел и помрачнел, в нем поубавилось уверенности, когда он вновь рассказывал доктору Уиллету свою старую как мир историю о крайне важных опытах и предстоящих открытиях. Уиллет часто навещал его в родительском доме, ибо Вард-старший изрядно пекся о здравии сына и стремился гарантировать тому максимальный медицинский уход, какой только возможен был в случае столь скрытного и отчаянно независимого юноши. Доктор продолжает настаивать, что даже тогда Чарльз пребывал во все еще здравом уме, а в подкрепление этого утверждения приводит их многочисленные беседы.
К сентябрю вампирическая напасть схлынула, но уже в январе Чарльз едва не угодил в серьезный переплет. Какое-то время все просто оживленно беседовали о ночных приездах и отъездах грузовых автомашин в потаксетскую избушку, но вот вследствие непредвиденного стечения обстоятельств удалось разоблачить возимый груз. В глухом местечке Ноп-Вэлли колонну таких грузовиков подстерегли налетчики, надеявшиеся, что везут контрафактное спиртное, но их ждало настоящее потрясение – ибо в продолговатых ящиках, которые они захватили, находились кошмарные вещи – собственно, настолько устрашающие, что даже закоренелые бандиты не смогли удержать увиденное в тайне, только между своими. Они впопыхах закопали свою нежеланную добычу, однако полиция штата прознала о том деле, и было проведено тщательное расследование. Недавно арестованный бутлегер, в обмен на иммунитет от дополнительных обвинений в других делах, в конце концов согласился отвести следственную группу на место захоронения; там, в наскоро выкопанной могиле, и нашли нечто непотребное. Будь находка предана огласке, она прогремела бы, скорее всего, не только на окружном, но и на общенациональном уровне. Даже не слишком-то сообразительным офицерам было трудно превратно истолковать увиденное – и в Вашингтон в безумной спешке немедленно отослали несколько телеграмм.
Как уже можно догадаться, груз предназначался Чарльзу Варду из Потаксета. Полиция и федеральная управа, объединившись, вызвали исследователя на весьма серьезный допрос. Чарльз, как и двое его спутников, был бледен и взволнован, однако все же давал адекватные объяснения и доказательства собственной невиновности. Ему нужны были особые анатомические образцы для одного из этапов его исследовательской программы, ценность и даже важность которой может подтвердить каждый, кому приходилось знать его на протяжении последнего десятилетия; а препараты он заказывал через службы сбыта настолько законные, насколько вообще могут быть законными учреждения, торгующие подобным. О том, кем эти «препараты» некогда были, он и сам ничего не знал – и был искренне поражен, когда инспекторы намекнули ему на то, какую страшную сенсацию может создать огласка ситуации. Все показания Чарльза полностью подтвердил его бородатый коллега, доктор Аллен, удивительно звучный голос которого убеждал значительно лучше, чем нервозный тон Варда, так что, в конце концов, представители власти остались ни с чем, разве что отослали в Нью-Йорк запрос на имя и адрес, продиктованные Вардом, ожидаемо заведший их в тупик. Стоит лишь упомянуть, что «препараты» наскоро погребли в неуточненном месте, и широкая общественность так и не узнала про сей кощунственный случай.
Девятого февраля 1928 года доктор Уиллет получил от Чарльза письмо, которое счел чрезвычайно важным – и о котором нередко дискутировал с доктором Лиманом. По мнению Лимана, текст того письма является ярким свидетельством активной фазы dementia praecox[25], однако Уиллет и дальше настаивает на том, что оно было написано вполне адекватным, пусть и крайне несчастным человеком. Особое внимание он обращает на то, что почерк юноши ничуть не изменился – каждая строчка буквально кричала о дичайшем нервном напряжении, но писал, несомненно, сам Вард – никто другой.
Далее приводится полный текст письма:
Проспект-стрит, 100,
Провиденс, Род-Айленд.
8 февраля 1926 г.
Дражайший доктор Уиллет!
Чувствую, пришла пора признания, с коим я медлил, несмотря на все ваши увещевания. Ничто не способно умалить ценность того поистине ангельского терпения, которое Вы проявили ко мне, и доверия, с коим относились ко мне – как к человеку и пациенту.
С великим сожалением признаю, что научный триумф, столь желанный мной, по-видимому, никогда не наступит. На пути к открытию я пробудил невообразимое зло, и мои слова, обращенные сейчас к Вам, – в сущности, просьба о помощи. Надеюсь, что Вы посоветуете мне, как спасти не только себя, но и, возможно, весь мир от ужасной угрозы, какую не всякий в силах верно оценить. Помните, что сказано в письмах Феннера о заговоре против одного весьма конкретного держателя фермы в Потаксете? Подобное требуется организовать снова – и как можно скорее. На моих плечах сейчас – груз невообразимо великой ответственности не только гражданского, но и, вполне возможно, мирозданческого уровня. Я призвал в этот мир устрашающую химеру – но поступил столь неосмотрительно сугубо в интересах Познания; теперь же, ради самой жизни и природы, Вы должны помочь мне спровадить ее обратно во тьму.
Я навсегда покинул хижину в Потаксете, и нам следует уничтожить все, что там осталось, живое или мертвое. Я туда больше не вернусь – и прошу не верить, если вы вдруг откуда-нибудь услышите, что я снова там. Все объясню при встрече. Я вернулся домой, и теперь прошу Вас связаться со мной, как только Вы будете иметь пять-шесть свободных часов, чтобы выслушать все то, что я должен вам рассказать. Да, разговор будет долгим, но, поверьте, Вам еще никогда не выпадало лучшего случая исполнить свой профессиональный долг. Мои жизнь и здравый смысл – последнее, что поставлено на карту.