В своем порыве нисколько не дивился он тому, что Анатас уж слишком равнодушен к своему богатству, не раздумывал над оказавшейся иллюзорной опасностью пламенного пола – самой по себе подозрительной. Даже громадный арочный проем позади помоста, не особо и заметный с другого конца пещеры, всерьез не обеспокоил Ялдена. Лишь только достигнув широкой лестницы, взойдя на помост и оказавшись по колени в чудесных золотых реликвиях прежних веков и иных миров, средь драгоценных камней из безымянных шахт, Ялден начал осознавать неладное.
И теперь заметил он, что волшебный проход через огненный пол сужается, оставляя его в одиночестве на помосте – среди желанных гор злата, но без скупой надежды на помощь. А когда проход полностью исчез, и взор Ялдена отчаянно заметался в поисках спасения, тревог добавила и некая бесформенная податливая тень колоссальных размеров, замаячившая по ту сторону помоста. Дохнуло нестерпимым смрадом, но Ялден не дал себе лишиться чувств. Он буквально заставил себя смотреть – смотреть на что-то гораздо более омерзительное, чем все образы легенд, на что-то, что смотрело на него в ответ, спокойно и насмешливо, семью очами – полными переливчатого блеска.
И вот Анатас, зверь-чародей, миновал арку – могучий, повергающий в омертвелый ужас – и потешился над видом маленького испуганного завоевателя, прежде чем позволить сонму раболепных и безумно голодных саламандр осадить и помост, и того, кто стоял на нем.
Убиение чудовища
Содрогнулся и зароптал славный Лаэн, ибо с Драконьих Холмов сошел черный дым. То наверняка было предвестие, значащее, что Дракон, брызжущий лавой и сотрясающий твердь, утратил покой и корчился ныне в недрах земных, готовый пробудиться. И тогда, собравшись, жители Лаэна поклялись убить чудовище и не дать его огненному дыханию опалить славный их город, помешать врагу низвергнуть изобилие алебастровых его шпилей.
И вот при свете факелов собралось сотенное войско из простого люда, изготовившегося сразиться с врагом в потаенной твердыне его. С наступлением ночи неровными колоннами двинулось то войско к подножию холмов, доверяясь лунному свету на пути своем. Впереди, сквозь пурпур сумерек, отчетливо виднелся огненный столп, указующий цель.
Во имя истины следует отметить, что войсковой дух пал задолго до того, как показался глазам людей враг. Когда луна померкла и сияющие облака возвестили наступление рассвета, сильней всего горе-ратники желали возвратиться домой – победа над Драконом не прельщала их более. Но с восходом солнца они чуть приободрились – и, салютуя копьями, решительно преодолели остаток пути.
Клубы сернистого дыма парили над миром, пеленою затмевая даже взошедшее совсем недавно солнце, и не было им конца – как не было конца дыханию чудовища. Расцветали тут и там крохотные очаги огня, понукая лаэнийцев как можно скорее миновать раскалившуюся скалистую твердь.
– И где здесь Дракон? – прошептал один из воинов – со страхом и надеждой на то, что враг не воспримет слова эти за вызов. Тщетно искали люди Лаэна врага своего – ибо не было там, куда явились они, и намека на сколько-нибудь осязаемую угрозу.
Так, взвалив на плечи копья свои, вернулись они в Лаэн и воздвигли у себя каменную скрижаль, на коей высечено было следующее: «Будучи обеспокоены свирепым Чудовищем, храбрые граждане Лаэна отправились в Его огненное логово и там повергли Его, тем самым сохранив отчизну свою от ужасной Погибели».
Нам стоило немалых трудов прочесть эти слова, когда выкопали мы сей камень из-под обильного древнего слоя застывшей лавы.
Тайная напасть
I. Тень на изразцах
В ту ночь, когда я отправился в заброшенную усадьбу на вершине Грозового Холма – в место, где обитала Тайная Напасть, – воздух дрожал от раскатов грома. Я был не один, потому как тогда безрассудство еще не сопутствовало моей любви к неизведанному, превратившей мою жизнь в непрестанный поиск необъяснимых ужасов в искусстве и жизни. Меня сопровождали два товарища – люди надежные и сильные, за чьей помощью я уже обращался в свое время. В недостатке удали и лояльности их никак нельзя было упрекнуть.
Мы тихонько вышли из ближайшей деревни, чтобы не попасться на глаза журналистам, которые бродили по окрестностям еще со времен страшной паники, месяц назад охватившей это место, – после того, как эпидемия убийств прокатилась по округе. Позже я осознал, что эти люди вполне могли бы пригодиться, но тогда их соседство едва ли казалось чем-то благотворным. Вразуми меня Всевышний взять кого-то из них с собой – возможно, мне не пришлось бы так долго хранить тайну в одиночку, в страхе перед тем, что мир или сочтет меня сумасшедшим, или, приобщившись к вызнанной мною дьявольщине, сойдет с ума сам. Сейчас я все равно рассказываю обо всем, чтобы бремя этого знания не сокрушило меня вконец, – и скрывать уже ничего не хочу. Одному мне, похоже, ведома природа ужаса, что воцарился на Грозовом Холме.
На легковой машине мы преодолели мили старого леса и взгорий, и вот за склоном одного лесистого холма пейзаж сменился. Во мраке ночи, без привычной людской суеты и посторонних взглядов, окрестности казались еще более жуткими, и у нас не раз возникало желание зажечь ацетиленовую лампу – рискуя тем самым привлечь нежелательное внимание. При свете дня пейзаж кругом тоже не радовал глаз, и даже если бы я не ведал о напасти, поразившей эти земли, все равно отметил бы его гнетущую безотрадность. Поблизости не было дикого зверья – оно ведь чутко к угрозам и по звериной мудрости своей чурается таких мест. Древние, потрепанные ударами молний деревья сникли к земле, из которой вздымались чахлые немощные ростки; странные бугристые возвышения в поросшей сорняками и вспаханной скалами земле напоминали не то клубки змей, не то черепа погребенных здесь великанов.
Тайная Напасть жила в этом краю больше века. Знание это я добыл в свое время в газетах – они-то и заострили внимание большого мира на нашем захолустном регионе. Грозовой Холм, отдаленная и одинокая возвышенность в той части гор Катскилл, где селились голландские первопроходцы, опустившиеся с течением лет до скваттерства и жившие в дикарских лачугах, никогда не славился популярностью даже у местных – разве что штатская полиция наведывалась в эти места по долгу службы. Тайная Напасть была и оставалась темой номер один тех слухов, что ходили среди бедняков-полукровок, торгующих плетеными корзинами, живущих на подножном корму и довольствующихся простейшим бытом, близким к варварству, – когда покупается только та провизия, которую они сами не в состоянии вырастить или добыть охотой, и только та утварь, которую им не под силу было смастерить самим.
Тайная Напасть укрывалась в заброшенной усадьбе Мартинса – и ее все обходили десятой дорогой. Усадьба та была отстроена на высоком, но достаточно пологом притом холме, прозванном Грозовым из-за весьма часто бьющих в него молний. Более века о том древнем, окруженном лесом каменном доме рассказывали удивительно дикие и зловещие истории; истории о молчаливой, готовой щедро одарить смертью любого встречного, коварной донельзя твари, летом рыщущей по окрестностям. С детским упрямством скваттеры травили байки о демоне, который в сумерках хватал одиноких путников и уносил их прочь – или же оставлял чудовищно растерзанные тела; иногда они шептались о кровавых следах, тянувшихся к уединенной усадьбе. Кто-то считал, что это раскаты грома понукают Тайную Напасть покинуть дом, кто-то говорил, что гром – голос ее.
Никто за пределами захолустья не верил в эти расходящиеся в деталях и противоречивые истории. Кровожадного демона поместья никто толком и описать-то не мог, однако ни фермеры, ни крестьяне ни капли не сомневались в том, что дом Мартинса заселен нечистью. Местный фольклор не допускал ни малейших сомнений в этом, хотя ни один антрополог, наведывавшийся на холм под впечатлением от скваттерских баек, не находил весомых доказательств в пользу чего-либо потустороннего. Старухи охотно делились живописными историями о призраке заброшенной усадьбы и о самом семействе Мартинсов, отмеченном наследственной гетерохромией и склонностью к убийствам, протянувшейся сущим проклятием через все их извилистое генеалогическое древо.
Инцидент, приведший меня к холму, – нежданно-негаданное зверство – подтвердил самые невероятные домыслы горцев. Одной летней ночью, после небывало сильной грозы, всю округу всполошило паническое бегство скваттеров. Охваченные неподдельным ужасом, они все как один божились, что в каком-то из их селений люди кричали так страшно и отчаянно, что совершенно ясно было – жуткая смерть пришла по их души.
Утром простые граждане и патрульные полиции штата отправились вслед за горцами, одуревшими от испуга, к месту возможного неназванного преступления. Увиденное там повергло всех в шок. От многочисленных ударов молний земля буквально провалилась под одним из скваттерских поселков, и россыпь неухоженных лачуг была стерта с лица земли – в самом прямом смысле. Но сильнее этих разрушений ошеломлял тот факт, что из семидесяти пяти поселян в живых не осталось никого – смерть в одном из самых неприглядных обличий воцарилась там; вспученная твердь была залита кровью и усеяна фрагментами тел с очевидными следами чьих-то зубов и когтей. От побоища не уводил ни один видимый след. Все торопливо сошлись на том, что расправу учинил какой-то кровожадный зверь, и версия о том, что упадочные простолюдины сами перебили друг друга по какому-то поводу, казалась попросту смешной. Сама по себе она возникла лишь после того, как были обнаружены двадцать пять обитателей подвергшегося жуткому нападению селения, коим удалось избежать печальной участи большинства. Однако чем объяснить хоть бы и то, что этим двадцати пяти удалось зверски расправиться с превосходящим их вдвойне числом соседей? Домыслы – домыслами, а факт оставался фактом: в ту летнюю ночь, пока бушевала гроза, некто буквально выпотрошил маленькую деревню, оставив за собой растерзанные и изуродованные самым богохульным образом тела с отметинами каннибализма.