Хейворд прочистил горло и вмешался с напыщенным видом:
– Друзья мои, друзья мои! Давайте рассуждать здраво. У этого парня крепкие нервы, – в его глазах блеснул огонек невольного восхищения, – но ваш Фламан не умеет колдовать. Теперь я спрашиваю вас: сумеет ли он исполнить задуманное? И как можно точно сказать, где именно с самолетом приключится авария, которая заставит его пойти на посадку, а? Если только… – Хейворд остановился. Он провел рукой по короткому ежику чистых светлых волос, а потом заговорил гораздо более резким тоном: – Ну конечно, джентльмены… Мы могли бы подумать об этом. Он подкупил пилота. Черт! Это не требует особого ума. Обычная грязная уловка, к которой мог бы прибегнуть любой, и меня сводит с ума мысль, что мы задержались только из-за…
– И все же, – перебил его Г. М., – я в этом сомневаюсь.
Наступила внезапная тишина. Г. М. вытер лысину и протер очки. Теперь он стоял, прислонившись к колонне, зажав старую черную трубку в уголке рта и почесывая подбородок цилиндром.
– Вот именно, – повторил он с рассеянным кивком. – Я сомневаюсь в этом, джентльмены. Тогда в сговор должны были бы вступить второй пилот и, вероятно, стюард. Это во-первых. И во-вторых: разве это в духе Фламана? Он одинокий волк. Слишком рискованно, я бы сказал, судя по виду этих парней…
– Если не ошибаюсь, вас и ваших друзей, сэр, не было на борту самолета? – уточнил д’Андрие, глядя на нас с Эвелин.
– Нет. Мы попали в небольшую автомобильную аварию. Н-да… А кроме того, мне приходится много путешествовать туда-сюда. И так случилось, что я помню экипаж этого самолета. Я летал с ними раньше. Гори все огнем, я не верю ни в какой подкуп. Первый пилот – его зовут Жан Морель – самый умелый и опытный летчик на южном направлении, и он практически вне подозрений…
– Я знаю, – согласился Рамсден. – Мне сказали, что его специально назначили на наш рейс. Но от этого все выглядит еще хуже. Хейворд прав. Как, черт побери, кто-то может вынудить экипаж посадить самолет именно там, где ему нужно? Как мог Фламан, будучи пассажиром, надеяться, что так и случится?
Д’Андрие развел руками:
– А вот так, сэр! – Темные глаза лукаво поблескивали под набрякшими веками. – Как, скажите, – учтиво осведомился д’Андрие, – он украл картину Рембрандта из бронированного хранилища Гроссенмарта в Берлине? Или сапфиры мадам де Монфор на президентском балу? Теперь сэр Джордж, возможно, понимает, почему я исполнил просьбу мсье Фламана, когда он почтил меня своим доверием.
И тут Рамсден обнаружил ту сторону своей натуры, которая объясняла его популярность у иностранцев. Он хлопнул шляпой по ноге и расхохотался:
– Сэр, мы будем рады воспользоваться вашим гостеприимством. Пусть Фламан сделает все, что в его силах. Если он среди нас, я надеюсь, он слышит мои слова, и я не мог бы выразиться яснее, не так ли?
– Даже если это влечет за собой большую опасность для вас?
– К черту опасность! Рискну. Мне доводилось бывать и не в таких переделках, – произнес Рамсден, посмеиваясь. Его светло-голубые глаза на лице цвета кирпичной пыли блеснули задором, когда он оглядел нас. – Скажу больше: так уж случилось, что здесь присутствует кое-кто способный отбить подачу Фламана быстрей Гаске. Я имею в виду вот этого человека. – Он указал на Г. М. – Не знаю, как он сюда попал, но он здесь, и великому Фламану лучше не спускать с него глаз. Кстати, давайте покончим с представлениями. Это сэр Генри Мерривейл. И… ах, дамы! Это мисс Чейн. А это, – он впился глазами в Эльзу, – мисс… миссис…
– Миддлтон, – подсказал стоящий рядом с ней мужчина, и его плечи гордо расправились. Он просиял, и Эльза просияла в ответ. – Миссис Миддлтон. Моя жена.
– И мистер Миддлтон, – продолжил Рамсден, после чего протолкнул вперед толстяка. – А это мистер Эрнест Хейворд. Мы разговорились в автобусе, когда ехали к самолету. Он жил в Вашингтоне в мою там бытность, более двадцати лет назад, при первой администрации Вильсона[18]. И теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, будто я знавал там в ту пору и Кена. – Он посмотрел на меня. – Так что представляю вам мистера Блейка, моего друга, которому явно не помешало бы помыться.
Д’Андрие поклонился.
– А больше пассажиров в самолете не было? – спросил я.
– Еще трое должны подойти. Я никого из них не знаю – хотя постойте-ка! По-моему, один из них, высокий такой, худощавый, представился мне парижским корреспондентом «Лондон рекорд». А теперь, сэр, если вы попросите ваших людей принести кое-что из нашего багажа… Кстати, Г. М., где ваша машина?
Слово «багаж» напомнило мне о том, что вылетело у меня из головы. И в глазах Эвелин появилось осознание того же факта. К настоящему времени Драммонд и двое его горящих жаждой мщения спутников (если только благое Провидение не направило их в другую сторону), должно быть, добрались до наших увязших в грязи машин. Я мог себе представить, чтó они телеграфировали в Марсель. Кроме того, мне было ясно, что потом они нагрянут сюда. И если не принять меры, трое преступивших закон, включая Г. М., будут неизбежно схвачены. Ибо, как ему было указано Уайтхоллом, во Франции он не пользовался никакими полномочиями. Министерским чинам доставило бы удовольствие лицезреть его попавшим в беду.
От осознания этого сердце у меня ушло в пятки. Но прежде чем Г. М. успел заговорить, я запустил пробный шар.
– Мсье д’Андрие, – сказал я, – наши машины застряли внизу, у реки, рядом с паромной переправой. И прежде чем вы нас приютите, будет честно предупредить, что по нашему следу идет полиция.
Воцарилось молчание.
– Вот в какую милую и респектабельную компанию мы попали! – прорычал Хейворд, широко раскрывая глаза. – В чем вы замешаны, молодой человек?
– Нападение на полицейских. Это было, по сути, несчастное недоразумение, уверяю вас! Сам сэр Джордж может поручиться за нашу порядочность. Мы приняли ажанов за грабителей, когда они попытались остановить нашу машину. Поэтому я и оказал сопротивление тому, кто ими командовал. Затем, когда мы с Эвелин скрылись из виду, на месте происшествия появился проезжавший мимо сэр Генри, который также дал отпор старшему агенту. Мы не хотели причинить полицейским вреда, но они, верно, убеждены, будто все мы опасные преступники…
Д’Андрие посмотрел на меня с вновь пробудившимся интересом.
– Я знаком с несгибаемым духом британцев, мистер Блейк, – заверил он меня, сочувственно прищелкнув языком, – и я полностью к вашим услугам. Чего бы вы пожелали?
– Конечно вы понимаете, сэр, – продолжил я и поспешил забросить удочку с наживкой, которая пришлась бы по вкусу интересующей меня рыбке, – что мы не боимся быть настигнутыми. Мы могли бы с легкостью разъяснить возникшее недоразумение. Но присутствие полиции в замке может помешать обещанной вам охотничьей забаве. Фламан не приветствует вмешательства стражей порядка, а вы ведь следуете его инструкциям? Итак, если они все-таки доберутся сюда, не скажете ли вы им, что не видели нас?
– Огюст! – окрикнул наш хозяин резким голосом и, казалось, задумался.
Рослый мажордом с роскошными завитыми усами приблизился и откозырял д’Андрие, и шаткая субтильная фигура графа тут же подобралась и приобрела военную выправку, как на плацу.
– Пожалуйста, опишите нам вашего противника, мистер Блейк.
И я, без тени жалости и стеснения, выложил словесный портрет Харви Драммонда, агента разведывательной службы его величества. Я сказал, что это был человек в штатском в сопровождении двух полицейских. Исподтишка наблюдая за Г. М., я заметил, как на его каменном лице промелькнуло что-то похожее на удовлетворение, пока он молча посасывал мундштук своей трубки, и это меня обнадежило.
– Вы слышали, Огюст? – резко спросил д’Андрие.
– Так точно, полковник.
– Если этот субъект нагрянет сюда и попытается чинить неприятности, вы ничего не знаете. Станет упорствовать – скиньте его в реку.
У Хейворда слегка отвисла челюсть. То же, фигурально выражаясь, случилось и со мной.
– Вы идеальный хозяин, мсье д’Андрие, – отозвался наконец я. – Но нет необходимости заходить так далеко. Кроме того, должен вас предупредить, это крутой парень…
– Когда-то, много лет назад, – прервал меня щуплый человечек в ермолке, мечтательно возведя глаза к аркам свода, – я имел честь служить республике в качестве полковника спаги[19]. И на моем пути попадалось немало людей, которые слыли крутыми парнями. Современные типажи подобного рода меня не впечатляют. В наши дни мы склонны полагать, что «крутизна» заключается в плохих манерах. Я полагаю это ошибкой и сомневаюсь, что чем хуже у человека обстоят дела с грамматикой, тем у него больше мужества. Что касается Огюста, то не волнуйтесь. Прежде чем стать моим ординарцем, а позже слугой, он был чемпионом по боксу в тяжелом весе Французского Иностранного легиона… Ты понял инструкции, Огюст?
– Oui, mon colonel[20], – радостно произнес Огюст.
– Тогда, друзья мои, если вы пройдете к огню, разведенному в библиотеке…
Внезапно речь его прервал стук большого дверного молотка. Мы все резко обернулись. Огюст расправил плечи, подобрался и пошел открывать. Порог замка переступил чопорный француз, принятый мною за официальное лицо «при исполнении». У него была чисто выбритая, скульптурной лепки физиономия с четко обрисованными чертами и тяжелой челюстью, глаза так и сверлили нас сквозь линзы маленьких очков из-под полей черной широкополой шляпы. Под мышкой он сжимал портфель, по которому нетерпеливо постукивал пальцами свободной руки. Обращаясь к Рамсдену, он затараторил невнятно и отрывисто:
– У меня для вас новость. И новость прескверная. Это возмутительно, мсье. Пилот заверил меня, что наш самолет поврежден, не подлежит ремонту и мы не сможем вылететь сегодня ночью.