– Справедливо, – согласился д’Андрие и повернулся ко мне. – Итак, давайте начнем с очевидного. У вас, конечно, есть паспорт, мистер Блейк?
Я открыл рот и снова закрыл его.
– Нет, – пробормотал я, – в данный момент его у меня нет.
– Но ведь его положено иметь? Могу я спросить, что с ним случилось?
– Его украл полицейский.
Д’Андрие склонил голову набок. А глаза Миддлтона широко раскрылись. Потом он огляделся, а Фаулер почесал свой невыразительный подбородок.
– Так вот почему, – вдохновенно предположил д’Андрие, – вы на него напали?
– Вовсе не поэтому. Паспорта я лишился сегодня вечером в Париже. И виной тому был другой полицейский.
– Он тоже пытался вас ограбить? – иронически осведомился наш хозяин. – Если я правильно понимаю, на вас дважды нападали полицейские. Пожалуйста, не выходите из себя, мистер Блейк. Я только стремлюсь внести ясность. Затем вы позаимствовали авторучку у одного из негодяев… А кстати, можно ли нам взглянуть на нее, на ту самую авторучку?
Этого-то вопроса я и ожидал с тревогой, а потому, засунув большой палец в верхний карман жилета, своевременно вытащил серый листок из-под зажима колпачка авторучки. Теперь она лежала в уголке кармана, и я с серьезным видом протянул стило хозяину. Это был сверкающий золотой «уотерман»[23]. Обернутый вокруг его корпуса листок бумаги прежде скрывал гравировку «Харви Драммонд».
– Ваша, сэр? – спросил д’Андрие, вежливо протягивая ручку человеку, назвавшему себя Драммондом.
Последний несколько изменился в лице. Он взял ручку и неуверенно повертел ее.
– Нет, – хрипло ответил он. – Она не моя. Я никогда не видел ее раньше.
Рамсден уставился на него, а затем фыркнул.
– Это, – проговорил он, – позволяет иначе взглянуть на происходящее. Что, если мы отбросим в сторону утомительные реверансы и перейдем прямо к делу? Послушайте, милейший! Либо вы самозванец, либо тут что-то не так. И мы собираемся выяснить, что именно. Например, я намерен спросить вас…
– Погодите, позвольте мне сказать, – с добродушным отеческим укором вмешался Хейворд, размахивая сигарой. – Извините, старина, но вы подошли к этому не с того конца. Я юрист, и кому, как не мне, в этом разбираться, не так ли? Вот и славно. Во главе угла всегда мотив. Всегда мотив – запомните это! Следовательно…
– Ah, zut! Вы пренебрегаете очевидным! – воскликнул Эбер и возвел глаза к небу в мучительных поисках логики. – В Марселе убит человек. Понятно? И это совпадение имен – факт слишком вопиющий, чтобы им пренебречь…
Фаулер и Миддлтон уставились друг на друга, и, похоже, обоим пришла в голову одна и та же мысль. Миддлтон достал из кармана пятифранковую монету и подбросил в воздух.
– Орел, – произнес Фаулер.
– Решка, – отозвался Миддлтон, обозревая результат с напускной мрачностью. – Решка! Вот так. Значит, он точно не тот, за кого себя выдает.
И шутники обменялись рукопожатием.
Я оглядел присутствующих. Столь искусное и быстрое жонглирование сложившейся ситуацией немного нервировало. Среди этих людей были Фламан и Гаске, каждый скрывал свою истинную личность с удивительным хладнокровием и живостью. Кто есть кто? Та же мысль, по-видимому, пришла в голову и остальным, потому что шум спора внезапно стих. Мы переглядывались. Наступившую паузу нарушил исполненный здравомыслия голос Г. М., низкий и ворчливый.
– Довольно! – прикрикнул он и неприязненно повел носом. – Теперь, когда все шестнадцать поваров прекратили пляски вокруг бульона, может быть, мы приступим к делу? Все закончили? Тогда ладно. – Он прикрыл веки и тут же метнул в Драммонда испытующий взор. – Итак, я хотел бы – просто ради порядка – взглянуть на документы, удостоверяющие твою личность, сынок…
Тот сунул руку в карман.
– Мой собственный паспорт… – начал он, но Г. М. устало перебил его:
– Нет-нет, сынок. Я не имею в виду паспорт на имя Харви Драммонда, если он у тебя есть. Я имею в виду настоящее удостоверение личности. Ведь ты Гаске, не так ли?
Он произнес это без нажима, с такой небрежностью, что какую-то секунду большинство из нас не осознавало, что он сказал, или думало, что шокирующее предположение случайно сорвалось у него с языка. Затем смысл его слов дошел до нашего сознания, врезался в него, как кулак в лицо. Хейворд вскочил, чертыхаясь, и повернулся, чтобы лучше видеть происходящее.
– Знаю, знаю… Приношу прощения, что забежал вперед, – продолжил Г. М., снова поведя носом и разглядывая свои пальцы. – Боюсь, я сорвал ваше драматическое откровение. Но черт возьми, старина, разве вы не видите, что я был вынуждаем к тому обстоятельствами? Этот злосчастный случай, который свел нас с Драммондом на дороге, и вдобавок то, что Кен свалял дурака, сыграл самого замечательного идиота, какого когда-либо видела сцена… Возникла такая путаница, что мы продолжим слепо плутать в лабиринте, если оставим все как есть. Честно говоря, я думаю, вам лучше признаться. Это будет самый простой способ добиться цели, которую вы преследуете. Вам так не кажется?
Одно мгновение лже-Драммонд стоял неподвижно. Затем он достал трубку и кисет; голова его была опущена, пока он большим пальцем набивал табак и мы не видели его лица. Когда же он поднял глаза, лицо его не претерпело никаких изменений, разве что теперь оно светилось умом. И голос не изменился, только приобрел более глубокое и насмешливое звучание. Но это полностью поменяло весь облик.
– Поздравляю вас, – произнес он таким голосом, что несколько человек вздрогнули. Он чиркнул спичкой. – А также проклинаю вашу проницательность. Нет, мой план не нарушен. Все, на что я рассчитывал, – это попасть на борт самолета инкогнито. Как вы говорите, мне следовало бы раскрыть свою личность…
Опомнившийся Рамсден издал какой-то сдавленный звук. Лже-Драммонд предупредил его расспросы.
– Да, я Гаске, – заявил он, после чего спокойно раскурил свою трубку, и его насмешливый взгляд скользнул по нам. – Если бы Драммонд следовал моим инструкциям и сидел в Париже подальше от посторонних глаз, пока я занимаю его место, думаю, недоразумений не возникло бы. Полагаю, мсье Фламан так до самого конца и не дознался бы, кто я такой. Но теперь… – И он пожал своими массивными плечами.
– Что теперь? – переспросил д’Андрие.
– Это не имеет значения. Он знает, кто я… Ну а я знаю, кто он.
Один из нас присвистнул. Фаулер нетерпеливо шагнул вперед:
– Вы хотите сказать, что выследили Фламана и он здесь? Боже мой, сэр, кто это? Вам известно, что это значит?
– Известно ли мне, что это значит? – свирепо переспросил его собеседник, и его глаза подернулись пеленой застилающей взгляд ярости. – Вы спрашиваете, известно ли мне, что это значит? Это значит, что проклятый фигляр-убийца в последний раз выставил Гаске дураком. Это означает триумф. Это означает… – Он прищелкнул пальцами. Его ухмылка излучала дьявольское самодовольство, и теперь в его лице сквозила жесткость, самоуверенность и ум. Даже закашлявшись из-за серных спичек, которые он одолжил у Г. М., чтобы снова раскурить свою трубку, этот человек не выглядел нелепо.
– Ха! Да… Вы уж простите меня, джентльмены, за излишнюю ажитацию. Но если благодарная республика решит наградить меня Большим крестом ордена Почетного легиона…
– Конечно, конечно, – сказал Г. М. – Но давайте сначала проясним пару вопросов. Я никогда раньше не имел удовольствия встречаться с вами. Стало быть, вы в очередной раз явили миру свое знаменитое искусство маскировки? Если это так, я должен аплодировать. Вы очень точно скопировали Харви Драммонда.
– Вот именно. Но к сожалению, должен признать, что я не так уж далеко продвинулся в этом искусстве. Усы вот только наклеил. Я занял место Драммонда, потому что от природы очень похож на него. И отсюда моя идея…
– Идея?
Гаске задумался.
– Погоня почти закончилась. А потому я волен кое-что вам открыть. Скажем, когда мы приведем себя в порядок и устроимся поудобнее, я достану из своего портфеля кое-какие бумаги. Как вам такой план?
– Но как же Фламан?! – воскликнул Фаулер, и мастер перевоплощений повернулся к нему.
– Фламан, друг мой, – произнес он, – некоторое время будет вариться в собственном соку. Пусть подождет, пока я доставлю себе удовольствие, разоблачив его. На сей раз ему не отвертеться. Я не хочу показаться мстительным. Я просто практичен. Мои люди, как вы сказали, скоро будут здесь. И мы заполучим арестанта, которого они доставят в Париж, но всему свое время. А пока, – он снова щелкнул пальцами, и его улыбка стала еще шире, – я надеюсь, что это вынужденное ожидание окажется приятным для вас, мсье Фламан… Теперь остается только спросить сэра Генри, как он меня вычислил. Я вот никогда бы не обратил на вас внимания, если бы не слышал, как вы, подходя к самолету, выкрикнули свое имя.
– Есть только одна маленькая формальность, мсье Гаске, – напомнил д’Андрие, нахмурившись, – которую нам все-таки остается выполнить…
– Да?
– Ваше удостоверение личности. Возможно, мы излишне любопытны, но не могли бы вы представить какие-нибудь доказательства?..
– Ага, мои верительные грамоты! Безусловно. Но пока я не намерен удовлетворять всеобщее любопытство. И сделаю исключение только для двух наиболее заинтересованных джентльменов. – Мрачно улыбнувшись, он посмотрел на Рамсдена и Г. М. – Мне нужно им кое-что сказать. Я удостоверю свою личность и сделаю даже больше того. Если вы, джентльмены, соблаговолите встретиться со мной в этой комнате через пятнадцать минут, я открою вам имя, которым сегодня пользуется мсье Фламан.
Глава восьмаяГобелен смерти
Натягивая сухую одежду в отведенной мне комнате, я подумал, что способность к здравым суждениям пока мной еще не обретена. Мои часы показывали двадцать пять минут первого, а вся нынешняя катавасия продолжалась с половины девятого, и я все еще был сбит с толку. Кроме того, я капитально проголодался – настолько, что не побрезговал проглотить покрытый табачной пылью кусочек шоколада, который завалялся у меня в кармане. Д’Андрие не спешил нас кормить. Он вел дело с церемонной, диковинной чопорностью, какая отличает официальные приемы в английских поместьях.