Браво, мсье Фламан! Весьма удачный выбор. – И он разразился искренним смехом.
– Давайте закроем дело, спев подходящий псалом, – мрачно изрек Миддлтон. – Мсье Гастон Гаске, вы изъясняетесь как священник. И я все еще не верю вам! Послушайте, моя комната находится сразу за комнатой Хейворда, по другую сторону поперечной галереи. Я выскочил вскоре после крика и, думаю, непременно увидел бы Блейка, если бы он выскользнул из комнаты Хейворда.
– Что ж, давайте закончим разбирательство, спросив вас об этом, – согласился д’Андрие. – Вы уверены, что увидели бы его?
– Думаю, да.
– В галерее было не слишком темно?
– Нет. Я вышел из своей двери, как только услышал крик. Я стоял прямо за комнатой Хейворда, глядя вдоль галереи, пока кто-то, появившись сзади, не пробежал мимо меня. Теперь я знаю, что это был Блейк. Тогда я направился к лестнице. Все это время мой взгляд был направлен вдоль галереи, и я больше никого не видел.
– Именно, – промурлыкал д’Андрие. – Было так темно, что вы не заметили мистера Хейворда, который стоял в нескольких футах от своей двери.
– Друзья мои, – произнес я после паузы, – главный подозреваемый чертовски благодарен вам за добрые намерения, но не могли бы вы оставить попытки меня поддержать? Каждый раз, когда кто-то пытается протянуть мне руку помощи, я еще больше погружаюсь в трясину.
Миддлтон выругался:
– Вы искажаете факты, Гаске! Я этого не говорил.
– Давайте посмотрим, сможем ли мы выяснить, что вы сказали. Теперь вы меняете свое мнение и готовы утверждать, будто видели мистера Хейворда впереди себя?
– Ну, я полагаю, это, верно, был Хейворд. Там кто-то был… какой-то смутный силуэт, если вы понимаете, что я имею в виду…
– Который с одинаковым успехом мог быть как мистером Блейком, так и мистером Хейвордом. Спасибо. И будет справедливым сообщить вам, – добавил д’Андрие, – что Луи, который находится за дверью, вот уже некоторое время ведет стенографическую запись нашего разговора. Видите ли, мой друг, хозяин этого замка сообщил мне, что эта комната построена по принципу шепчущей галереи. Вот почему я выбрал ее. Малейший звук слышен за дверью. Чтобы подвести итог, определим несколько моментов. Луи!
Дверь открылась. Один из лакеев, коренастый громила в ливрее, усеянной пуговицами, сунул блокнот в карман и заглянул в комнату.
– У вас под рукой, – спросил д’Андрие по-французски, – саквояж мсье Фламана, где, по его словам, нет двойного дна?
– Да, мсье.
Д’Андрие повернулся ко мне:
– Не могли бы вы – просто во избежание ошибки – рассказать нам, что было у вас в саквояже? Спасибо. Неси его сюда, Луи, и вынимайте оттуда все. Пижама. Халат. Тапочки. Носки. Рубашка. Крем для бритья…
И снова эта кем-то затеянная безумная инсценировка перевернула мое сознание вверх тормашками.
– Это мои вещи, – подтвердил я, – но сумка не моя. Моя была черная… из хорошо выделанной кожи. А эта коричневая, из грубой свиной. Спросите…
– Спросить мисс Чейн? – осведомился д’Андрие. – Спасибо, нет. Кто еще может опознать сумку? Вы говорите, что она принадлежит не вам. Полно, мой друг! Это недостойно вас. Теперь вы утверждаете, будто кто-то не только подложил вам «гуманного убийцу», но и подсунул чужую сумку, в которой таинственным образом отыскалась вся ваша одежда. И когда это случилось? Вы открывали сумку, когда поднимались наверх сегодня вечером перед убийством?
– Да, и все было в порядке. Она была черной… О, черт!
Огюст, он же сержант Аллен, выступил вперед.
– Могу заверить вас, мсье Фламан, – обратился он ко мне, – что я сам взял сумку – эту, коричневую, – из вашей машины и отнес ее в вашу комнату.
– Давайте продолжим, – предложил д’Андрие. – Вы рассказывали нам о своем имуществе. Есть ли что-нибудь еще, о чем вы забыли упомянуть?
– Возможно. Не знаю. Там не было больше ничего важного.
Д’Андрие воздел вверх палец и укоризненно им погрозил:
– Нет? В самом деле? А как насчет автоматического браунинга, в котором недостает одного патрона и из которого совсем недавно стреляли? Интересно, когда и почему вы произвели этот выстрел?
Ну конечно! Чертов пистолет, который Эвелин стащила у его законного владельца и о котором я напрочь забыл. У меня на кончике языка уже вертелись слова отрицания, но я вовремя одумался, сообразив, какая пропасть разверзнется у нас под ногами, если я попытаюсь все объяснить. Но и это было еще не все.
– Да! И что насчет записной книжки с заметками, сделанными женским почерком, который, осмелюсь сказать, мы могли бы идентифицировать как почерк мисс Чейн, – продолжал наш хозяин. – Заметками, восторженно и подробно живописующими все, без изъятия, подвиги Фламана и содержащими информацию о его методах, какая могла быть известна только ему одному.
Это был последний гвоздь, вбитый в наш гроб. Теперь нас окружали каменные лица, и стало очевидным, что никто тут, кроме Г. М., нам не верит. Но эта очевидная победа обвинителя могла оказаться пирровой.
– Ума не приложу, как тут поступить, – мягко запротестовал Г. М. – Наша-то полиция в курсе, вот какое дело… Послушай, сынок, есть кое-что, что тебе следует знать, и я удивляюсь, почему она сама об этом не заговорила. Мне известно, что это можно разглашать только в крайнем случае, но, похоже, это тот случай и есть… Она сотрудница разведслужбы. Интеллидженс сервис. О, я признаю`, интеллект не сильная сторона девчушки. Но ее задача состоит в том, чтобы просто быть очаровательной. Я ручаюсь за это. И даже если ты думаешь, что я выживший из ума растяпа, лжецом меня ты, верно, не считаешь?
Эвелин вздохнула глубоко и с облегчением.
– Наконец-то! – произнесла она и скроила гримаску, адресованную начальнику. – Шеф высказался. Помню я это ваше: «Если попадете в беду, официальные лица ничем вам помочь не смогут». Теперь я понимаю, что это значит! О, давайте покончим с этой ерундой, что бы тут ни напридумывали насчет нас. Вопрос в том, поверит ли мне старший инспектор, даже когда я докажу, кто я такая.
Д’Андрие смерил ее долгим взглядом:
– Верно, мисс Чейн. Вопрос именно в этом. Понимаете, я могу без колебаний согласиться с тем, что вы именно та, за кого себя выдаете, но это не отменяет того факта, что вы пособница Фламана. – Он щелкнул пальцами. – Идеи! Еще идеи! Ищущий да обрящет. – Его лицо изменилось. – При всем том… могут возникнуть международные осложнения… трудности… И мы должны избежать скандала, да-да! Если вы та, за кого себя выдаете… У вас, конечно, имеются доказательства?
Пока она снимала свои наручные часики и открывала тонкую золотую крышечку на задней стороне корпуса, я нашел выход. Эвелин могла выкрутиться. Я должен был сознаться, что врал бедняжке, выдавая себя за агента, с которым ей предстояло встретиться. И добавить, что все это время обманывал ее, потому что на самом деле я – Фламан. Главное, доказать, что она впуталась в заварушку не по своей вине (и это чистая правда). Потом, когда она выпутается, я смогу заняться собственными проблемами и опровергнуть обвинение в убийстве. Очевидно, единственный выход сейчас состоял в том, чтобы стать Фламаном. И больше всего меня интересовало, должен ли я вести себя по-фламановски, дерзко и вызывающе, или…
– Кажется, все в порядке, мисс Чейн, – заявил д’Андрие, изучая серый листок бумаги, который она ему протянула. Его глаза затуманились. – На самом деле мне сейчас пришло в голову, что с вами действительно все в порядке. Вы – одна из тех двоих, кто должен был стать его телохранителем? – Он кивнул в сторону Рамсдена.
– Так и есть, – объявил я. – Думаете, Фламан этого не знал?
Д’Андрие резко обернулся:
– Значит, вы признаёте…
Все непроизвольно от меня отшатнулись. А я боролся с желанием встать в позу и выдать что-нибудь трескучее и цветистое, в лучших традициях криминальных лент кинокомпании «Адельфи». Мне показалось, что публика будет несколько разочарована, если я просто скажу: «Почему нет?» – как будто принимаю поданный мне бокал. Я уже открыл рот, сообразил, что из этого ничего не выйдет, и в конце концов промямлил:
– Что я – Фламан? О, безусловно. Что с вами такое? Вы же пытались доказать это весь вечер, не так ли?
– Знаете, он ужасный лжец, – фыркнула Эвелин и рассмеялась мне в лицо.
И тут – вероятно, в силу изначальной низменной порочности всех человеческих деяний и странной ненадежности человеческого разума – я впервые увидел, как глаза д’Андрие слегка прищурились от удивления. Нет, он не усомнился – всего лишь был удивлен.
– Вы мне не верите? – весело осведомилась Эвелин. – Он – второй агент, работающий в паре со мной. И наша разведка не настолько коррумпирована, чтобы мы оба оказались преступниками. Хотите кое-что увидеть? Тогда хватайте его, Огюст, и посмотрите, что там у него в верхнем левом кармане жилета!
Ее предложение, очевидно, пришлось Огюсту по вкусу. Он ухватил меня железной хваткой прежде, чем я успел шевельнуться, и вынул серый листок бумаги. Д’Андрие, поглаживая усы, принял его.
– Где вы это взяли? – резко спросил он и нахмурился над клочком, который должен был стать неопровержимым доказательством моей вины.
– Украл.
– Удостоверение его собственное, – возразила Эвелин. – Вы думаете, в британской разведке все мошенники и убийцы?
– Я окончательно сбит с толку, – вставил Хейворд, – но начинаю думать, что в британской секретной службе полно сумасшедших. Это часть той дурацкой истории, которую вы рассказывали сегодня вечером? Про нападение на полицейских, пытавшихся украсть ваш паспорт?.. Послушайте, Гаске, этот парень либо невиновен, либо безумен. Как думаете, будь он Фламаном, у него хватило бы наглости выложить нам подобную историю с самого начала?
Я повернулся к нему:
– Это абсолютная правда. Я украл удостоверение у настоящего агента. Кстати, и пистолет его. До нашей стычки я был безоружен. Он увидел меня с Эвелин и заподозрил неладное. Я принял его оружие за портсигар. Он… ну и еще двое полицейских остановили машину. Началась небольшая заварушка, и мне пришлось ему наподдать. Я пытаюсь донести до вас, что мисс Чейн тут ни при чем, она по чистой случайности оказалась замешана в это дело. Боже милостивый, неужели вы не верите моим словам и теперь