перь мы знаем, что оба были самозванцами, но тогда у меня голова пошла кругом. Что ж, когда я пригляделся к тому, второму, парню, то готов был поклясться, что он не Харви Драммонд. Он играл роль. Развязность ему не шла. Все его позерство и блеф были маской неглупого человека, копирующего манеры Харви Драммонда.
– Мне тоже так показалось, – поддержал я.
– Ну да. Но если это был не Харви Драммонд, то кто? Первые несколько секунд пришлось притворяться, будто я ему верю, в надежде разгадать его игру. И вот я получил первый туманный намек. Кен рассказал о дорожном инциденте, когда он якобы встретил Харви Драммонда. Для человека, двойник которого мог объявиться в любую минуту, самозванец воспринял рассказ очень странно. Услышав о типе, оставшемся на дороге, он не выказал эмоций, которых можно было бы ожидать даже от актера, умело блефующего и уверенного, что обман сойдет ему с рук. Он был только возбужден и заинтересован. Чрезвычайно заинтересован! Вспомните. Взглянув на Кена, он сказал: «Я хотел бы с вами потолковать сегодня вечером… Так вы говорите, кто-то там, на дороге, представился моим именем?» Кен ответил: «Нет, не совсем. Он не назвал своего имени». Тогда его собеседник не смог сдержать волнения и спросил: «Где он сейчас?» Пожалуй, слишком резко. Мне показалось, это вовсе не похоже на тон человека, который боится, что его разоблачат. На самом деле складывалось впечатление, что ему не терпится встретить того, другого Харви Драммонда, и он опасается, что встреча не состоится. Это сильно меня заинтриговало. Я вмешался и дал понять, что интересующий его субъект направляется сюда, чтобы доставить нам неприятности, и скоро тут появится. Это нисколько не смутило незнакомца, напротив, произвело прямо противоположный эффект. Пока я все еще ломал голову и тянул время, в дело вступил наш добрый хозяин, желавший разобраться в возникшей путанице. Кена загнали в угол несколькими быстрыми вопросами и попросили предъявить авторучку, которую он позаимствовал предположительно у настоящего Харви Драммонда.
Кен вручил авторучку неизвестному. И что случилось? При виде ее тот странно покраснел, а пальцы его задрожали. Из чувства вины? Он был достаточно спокоен, даже когда мы ему явно не верили. Предположим, при виде авторучки его посетило чувство вины, но, как я уже указывал ранее, люди в реальной жизни не бледнеют и не кричат, когда их припирают к стенке компрометирующими доказательствами. Они сражаются с удвоенной силой и хладнокровием. Бледность – это скорее свидетельство испуга. Чем же объяснялась реакция неизвестного на ручку?
И я задался вопросом: что заставило его пойти на обман? Служит ли его ложь прикрытием для незаконной деятельности или она вполне невинна, поскольку преследует благую цель? Чем больше я размышлял, тем больше укреплялся в поразившей меня мысли, что все выглядит как невинный обман. Пока это было только предположение – нелогичное, как сказал бы Гаске, – и следовало его проверить. Положим, незнакомец не затевает ничего дурного, говорил я себе, но этому утверждению вторил эхом вопрос: кто, черт возьми, он такой? Гори все огнем, подумал я, он достаточно похож на Харви Драммонда, чтобы оказаться его бра…
Брат! Ух ты! Джентльмены, я пришел в ужас, просто допустив подобную вероятность. Брат? Заключалась ли в моей догадке хотя бы крупица истины? Могло ли статься, что этот человек – в силу каких-то невероятных обстоятельств – Гилберт Драммонд, якобы убитый в Марселе? Позволю себе напомнить, что в тот момент я все еще оперировал туманными, ничем не подкрепленными догадками. Я никогда не встречал настоящего Гилберта Драммонда. Позволительно ли было предположить, что накладные усы – а щеточка на верхней губе незнакомца выглядела ненатурально – и подушечки, которые подкладывают под одежду актеры, чтобы прибавить себе объема, позволят Гилберту сойти за Харви? Если да, то где настоящий Харви? И кто был тот человек, которого убили в Марселе и опознали как Гилберта Драммонда?
Здесь мы ступали на весьма зыбкую почву. Велика была вероятность того, что, витая в облаках, я сбился с пути и перед нами Фламан. Поэтому я прибег к двум уловкам. Сначала объявил, что он – Гаске, и тут же получил от него подтверждение.
Миддлтон ущипнул себя за нижнюю губу:
– Убедив таким образом всех догадливых людей в том, что он на самом деле Фламан.
– Напротив, сынок. Именно это доказывало, что он никакой не Фламан. Фламан знал, что Гаске будет среди нас. Возможно, у него даже имелись некоторые догадки относительно того, где искать Гаске. В любом случае Фламан понимал, что его соперник в зáмке. Стоит ему выдать себя за инспектора, и его песенка спета. Игра закончится в ту же секунду. Вы можете принять это за данность: любой мошенник, надевший чужую личину, – я имею в виду его первую роль, роль Харви Драммонда, – не расстанется с ней, несмотря ни на что. Он не станет менять маску в середине действия. Он не подумает признавать, что является кем-то другим, особенно если изобличающая информация, как это было с рассказом Кена, вызывает больше сомнений, чем его легенда… Тогда почему этот человек легко отказывается от прежней роли и со странной иронической ухмылкой, словно происходящее его только забавляет, говорит: «Я – Гаске»?
– А вы не подумали, сэр, – спросил Фаулер, – что это могло произойти по той простой причине, что он действительно был Гаске?
Г. М. оставался невозмутим:
– Я был уверен, что он не Гаске. Это выявила вторая моя уловка, и он провалил испытание с треском. Видите ли, я подсунул ему серную спичку.
– Я вас не понимаю, – сказал Хейворд.
– Понятное дело. Не так уж много американцев или англичан сообразили бы, что тут к чему. Но любой француз сразу бы понял. Серные спички, джентльмены, дьявольское изобретение, характерное для Франции. Вот, к примеру, одна из них. Для нас это обычная большая спичка. Вы чиркаете ею – я так и делал много раз – и, естественно, сразу же подносите ее к своей трубке. Наружу вырывается большая голубоватая волна сернистого газа. Все, что вам нужно сделать, это подождать пару секунд, пока сера не выгорит, а затем уже прикуривать. Любой курильщик-француз знает это и делает автоматически. Ему не нужно об этом думать. Это происходит само собой, как у нас, когда мы чиркаем спичкой о коробок. И если вы увидите, что кто-то подносит серную спичку к трубке, не подозревая, какой сюрприз его ожидает, значит он не француз… Так вот, неизвестный признаётся, что он Гаске. Я даю ему серную спичку, и он попадает в расставленную мной ловушку. Он не Гаске. Он вообще не француз. Тогда у меня и зародились подозрения, что он англичанин и может быть Гилбертом Драммондом.
Но зачем притворяться Гаске, рискуя, что тебя выведет на чистую воду настоящий старший инспектор? И ответ, который пришел мне в голову, был таков: он вовсе не возражал против разоблачения. С моим предположением он согласился, потому что оно задело какую-то струнку его души. Как и Гаске, он действовал из чувства мести и рвался поквитаться с Фламаном. Он действительно знал, за какой маской тот прячется. Полагаю, вы согласитесь, что за этим не скрывалось притворства. Он был абсолютно уверен, что узнáет Фламана. Откуда взялась такая уверенность? Понимал ли он это с самого начала или, возможно, его осенило, когда он услышал историю Кена и увидел авторучку? Инцидент с этой авторучкой наполнялся все более глубоким смыслом, наводил на размышления. И что же случилось дальше? В довершение всего мы сказали ему: «Если вы Гаске, укажите Фламана». Он сказал: «Да, я покажу вам Фламана, но позже, не сейчас». Почему не тогда и не там, если кот вылез из мешка? Зачем давать скользкому Фламану хоть какой-то шанс скрыться? На размышления наводили и еще кое-какие его слова. Он произнес: «Мои люди, как вы сказали, скоро будут здесь. И мы заполучим арестанта, которого они доставят в Париж, но всему свое время».
То есть оставалось дождаться прибытия «его людей», – во всяком случае, кто-то должен «прибыть». Но кто же? Никаких «его людей» не существовало, он не был Гаске и не обладал никакой законной властью… Возможно ли, что он ждал появления в замке упомянутого нами другого Драммонда? И что лишь тогда ловушка могла сработать? Допустим, сказал я себе, просто в качестве рабочей гипотезы, что этот парень – Гилберт Драммонд и что в Марселе был убит Харви. Предположим, Гилберт занял место Харви, чтобы найти и покарать преступника, который лишил жизни его брата и украл бумаги, намереваясь сыграть роль Харви.
Но пока это были лишь догадки.
Теперь вы поймете, почему я не опасался за жизнь этого парня. Я думал, что убийца, Фламан, еще не прибыл в замок. Между тем он все это время тайно находился в шато, хотя мы об этом не знали. Гилберт – будем называть его так, чтобы не путаться, – ждет появления еще одного Драммонда. В комнате наверху лежат бумаги, которые засвидетельствуют личность Гилберта, докажут, что Харви мертв и что виновен в его смерти Фламан. Роковая ошибка Гилберта заключалась в следующем: он не знал, что дамба разрушена. Кстати, и Фламан, когда он прокрался в дом, тоже не подозревал, что дамбу разрушат.
Но не будем забегать вперед. Всего этого я тогда еще не знал, просто сидел и думал, а вскоре мы нашли парня убитым. Боже мой, это перевернуло всю мою теорию с ног на голову! «Старина, – подумал я, – ты снова попал впросак. Твой план рухнул, потому что дамба разрушена и никто не сможет сюда попасть».
Я был чертовски зол, мысли в голове путались, и так продолжалось, пока я не сумел снова взять себя в руки. Вот почему меня так взбесило подброшенное нам в темноте, сразу после убийства, издевательское письмецо.
И снова я принялся осмысливать факты. Лучший способ сделать это – четко представить себе временну´ю последовательность событий. Что случилось сразу после того, как предполагаемый Гаске, кем бы он ни был, поднялся наверх? Вы помните, он отправился туда на несколько минут раньше всех остальных. Он вышел в холл, заговорил с Огюстом – причем, как я выяснил, объяснялся с ним по-английски – и спросил, куда отнесли его багаж. Огюст отвел его в комнату на втором этаже. Там Гилберт обнаружил два чемодана, а также заметил, что пропал его портфель. Теперь-то мы выяснили, что портфель по ошибке отнесли в комнату доктора Эбера, но Гилберт этого не знал. Ну и он отправил Огюста на поиски. Некоторое время, пока Огюст внизу расспрашивал остальных и искал портфель, Гилберта никто не видел. Затем Огюст поднимается наверх… и застает Гилберта за тем, как тот выходит из комнаты Хейворда.