В чем дело? Он уверен, что Харви мертв… Что за дьявольский трюк? И тут он начинает понимать всю выгоду создавшегося положения. Теперь он может смело войти в дом и прятаться до поры. Верней, ему даже особо скрываться не нужно. Зачем? Ведь он выглядит в точности как этот парень. Если кто-нибудь его увидит, это ничем плохим ему не грозит. Главное, чтобы их не видели вместе. Он входит и прячется. Позже входит его двойник. Но кто во всеобщей суматохе и беготне может знать, что он не выходил и не возвращался снова? Внизу, на первом этаже, к его услугам было несколько пустующих комнат, где он мог прятаться до тех пор, пока не появится возможность нанести удар.
Вы знаете, что произошло дальше. Гилберт Драммонд был уличен во лжи и притворился Гаске. Фламан, должно быть, пел от радости. Враг в его власти. Если он сможет убить Гилберта – что ж, его, Фламана, личность установлена: он – Харви Драммонд. После этого Фламан сможет открыто войти в дом, притворяясь, будто только что приехал, и делать все, что заблагорассудится.
Я рассказал вам, что он сделал. Он убил Гилберта и спрятал тело за гобеленом. Теперь оставалось только уничтожить улики, которые могут быть у Гилберта, выбраться из замка и появиться в нем снова.
– Но тогда… – произнес Хейворд. – Господи, понимаю! Ну конечно! Как раз в тот момент, когда он входит в комнату Гилберта и готовится выбросить чемоданы из окна…
– Сняли с языка. Фламан узнает, что дамба разрушена и он заперт в замке.
Последовала пауза. Г. М. кивнул, уставившись на свои пальцы.
– Надо ли удивляться, что он рассвирепел? – произнес сэр Генри. – Будучи азартным игроком, он видит: судьба сдала ему паршивые карты. Что, во имя всего святого, он будет с ними делать теперь? Весь его план был основан на том, что он ускользнет из шато, а потом вернется обратно. Теперь от этой идеи пришлось отказаться: он не может притвориться, будто явился извне.
Хуже того, за гобеленом лежит мертвое тело. В любую минуту труп могут обнаружить. В любую минуту кто-то может прийти и спросить, почему лже-Гаске не торопится представить обещанные доказательства Рамсдену и мне. Он не может медлить. И не рискует изображать Харви Драммонда. Хотя издали он вполне мог сойти за человека, которого мы видели внизу, исполнять ту же роль весь вечер, особенно перед Эвелин и Кеном, Фламан не посмел. Тогда он разрубил этот гордиев узел. И проиграл.
Итак, ему оставалось только одно – прятаться. Прятаться, пока кто-нибудь не обнаружит и его самого в комнате убитого, и тело за гобеленом. Если он сможет затаиться до того момента, когда найдет способ покинуть остров, все наверняка решат, что убийство – дело рук кого-то из прибывших в замок.
Фламан напечатал письмо, которое собирался оставить на видном месте. И задумался, есть ли выход из его комнаты, кроме того, что ведет в галерею. Вроде бы нет. Тем не менее он осмотрел комнату и нашел скрытую драпировкой дверь, ведущую в бельевую. Он оставил в бельевой пишущую машинку и осмотрелся. Рубильник! Несомненно, от сети, питающей светильники в верхней галерее. А может быть, и внизу. Фламан понял, что если он сможет погасить свет во всем замке, то сумеет прокрасться в одну из комнат первого этажа.
Первый шаг – избавиться от улик. Он выглянул в окно и увидел свет в окне Огюста, расположенного всего в нескольких ярдах от него. Войдя в бельевую, Фламан вырубил электричество и поспешил выбросить багаж… Но его заметили! Огюст все видел. Тогда он пробормотал что-то вроде «Украли!», после чего ему пришлось действовать. Теперь он боится, что, найдя тело внизу, все поймут: в замке орудует убийца-двойник, которого видели после смерти его жертвы.
Для Фламана это был самый трудный момент. У него была внушительного вида папка с письмами, внутри которой не находилось ничего важного, но она придавала ему деловой вид. Он взял себя в руки, открыл дверь в галерею и выглянул наружу. Свет на первом этаже все еще горел. Как, черт возьми, он мог пройти по галерее и спуститься вниз незамеченным? Кто-то – это был я – шел по холлу внизу. Внезапно он осознал – и паника накрыла его с новой силой, – что дверь прямо напротив него приоткрыта. Фаулер там, и Фаулер видит его… Боже милостивый, в его сторону кто-то двигался с другого конца галереи! Это была мадам Эльза, но Фламан принял ее за Эвелин. Они обе были одеты в белое, у обеих темные волосы, и фигуры похожи. Он оказался в ловушке, окруженный со всех сторон.
И в этой безнадежной, казалось бы, ситуации, друзья мои, он повел себя как истинный Фламан. Он сделал то единственное, что позволяло ему выпутаться из передряги. Если его остановят сейчас, а позже обнаружат тело…
Он мог «совершить убийство» здесь и сейчас! Одно это и спасло бы его. Вы знаете, что он сделал, – практически на глазах у двух свидетелей. Фламан направился к верхней площадке лестницы. Он точно знал, где за гобеленом лежит мертвое тело. Задуманное им было проще простого. Оставалось сотворить чудо. Ему выпал единственный шанс, и он им воспользовался. Фламан вскрикнул, вскинул руки к голове и бросился вниз. Он еще раньше заметил, что пол лестничной площадки плохо просматривается сверху, если только не глядеть прямо вниз. Папка с письмами лежала в его кармане. Иначе и быть не могло, поскольку он прижал к лицу обе руки. Вам не приходило в голову, что это, надо думать, было сделано напоказ? Весь фокус занял не более двух секунд. Он перекатился под гобелен и в то же время плечом вытолкнул мертвое тело, которое покатилось вниз по лестнице.
Понятно? Один человек скатился с первого лестничного марша. Другой, теперь уже мертвец, завершил спуск. Гаске, дружище, ваша реконструкция преступления была достаточно продуманной, изобретательной, но кое-что слишком упрощала. Все, о чем вы говорили, потребовало бы чересчур много времени. На то, чтобы выйти из-за гобелена, уложить жертву из «гуманного убийцы», предварительно вытащив предохранитель, ушло бы гораздо больше пары секунд, минувших, прежде чем Фаулер посмотрел вниз, на лестничную площадку… На самом деле убийце, лежащему на полу, достаточно было выкатить на лестничную площадку труп и занять его место за гобеленом.
После этого Фламану оставалось лишь завершить представление. Он выбрался на крышу и вернулся в замок через окно Хейворда. У него было достаточно времени. Он мог подождать, пока все спустятся вниз, а затем выйти в темную галерею.
Перед ним встал следующий вопрос: где здесь можно спрятаться?
– Остановитесь-ка ненадолго! – вмешался Рамсден. – Вы говорили о «гуманном убийце». В последний раз, когда мы слышали об этой штуковине, она лежала в двойном дне коричневой сумки, которую Фламан спрятал подальше от посторонних глаз на заднем сиденье брошенной машины…
– Конечно. И которую Огюст внес в замок вместе с остальным багажом, а Жозеф позднее доставил наверх. Они предположили, что сумка принадлежит Кену. Но какое-то время сумка оставалась в холле. Фламан, я думаю, достал оттуда пистолет, как только вошел в замок. Благодаря колоннам кто угодно мог прятаться в нижней галерее, даже когда там находились другие люди. Вы обратили внимание на густые тени, которые отбрасывают колонны? Ну, пистолет он прихватил, а сумку таскать с собой не мог. Пришлось оставить ее в холле, а затем проследить, в какую комнату ее отнесли.
Саквояж отнесли в спальню Кену, и это натолкнуло Фламана на смелую мысль, воплотить которую он пока не мог. После убийства и до того, как Огюст спустился вниз во второй раз, буквально перед тем, как все поднялись наверх, – тогда Фламан еще не знал, что дамба разрушена, – он украл пишущую машинку Фаулера. Кроме того, он зашел в комнату Кена, положил «гуманного убийцу» обратно в сумку с двойным дном и спрятал ее… Вероятно, за одной из толстых портьер. Кен ее не видел и ничего о ней не знал.
Первоначальный план Фламана, готов поклясться, состоял в том, чтобы просто позволить кому-нибудь найти спрятанную там сумку. Он мог быть уверен, что обыск неизбежен. В ней не было ничего способного его уличить, и все бы подумали, что саквояж принадлежит Кену. О, это было бы вполне логично. Он ненавидел Кена всеми фибрами души за то, что тот выставил его дураком на дороге. Кен должен был понести наказание. Подставить его было бы истинным удовольствием. Кен должен был поплатиться: его требовалось подвести под обвинение в убийстве – хладнокровно и осторожно. Если же никто из полицейских не додумается обыскать комнаты гостей и не обнаружит «гуманного убийцу» в сумке с двойным дном, это сделает сам Фламан, когда появится в замке в образе оскорбленного и ограбленного Харви Драммонда. Однажды я уже говорил: сумей кто-либо выставить Фламана дураком, тот вылез бы из могилы, чтобы поквитаться.
Так где же он мог спрятаться после того, как инсценировал убийство, сбросил труп с лестницы и снова забрался в дом? Путь вниз ему был заказан. Да, он мог спрятаться только в одном месте – спальне, отведенной убитому! Звучит безумно? Нет, если вспомнить про дверь – не потайную, но малозаметную – между ней и бельевой. Если мы заходим в его комнату, он проскальзывает в бельевую. Если мы заходим в бельевую, он возвращается за портьеру в своей комнате. Повезло ему с этими портьерами в спальнях. Хотя в шато нет ни потайных ходов, ни секретных комнат за раздвижными панелями, спрятаться тут есть где. Кроме того, ему на руку сыграло специфическое освещение. Нам не удалось застигнуть его врасплох, потому что в комнатах есть только масляные лампы, и у Фламана было время скрыться, прежде чем зажгут одну из них.
Итак, мы поднялись наверх, чтобы восстановить картину преступления. И снова я готов поспорить, что он был в бельевой у открытой двери в соседнюю комнату, пока мы с Гаске и Кеном нащупывали рубильник на щите. И тогда Фламан подкинул нам записку. Почему? Да потому, что в слабом свете, проникающем снаружи, разглядел силуэт Кена, когда тот вошел, и услышал, как он заговорил со мной. Если бы Фламан просто оставил записку на полу, то было бы очевидно, что лишь три человека могли ее уронить. Но он допустил ошибку, джентльмены. Он бросил записку. Иначе я бы не увидел, как что-то белое промелькнуло в воздухе. Это доказывало, что она прилетела из задней части бельевой, где никого не было и не могло быть, если только там кто-то не прятался.