— А в этом нет никакого секрета. Об этом многие знали.
— И у них это было серьезно?
— Еще как! Вы бы видели, с какими шальными глазами он влетел однажды ко мне в кабинет, чтобы узнать, сможет ли он получить развод. Он пытался меня убедить, что бросил Ивонну — его жену — и двух детей и собирается бежать с Элен!
— А она?
— Она забавлялась… Неужели вы думаете, что она могла уйти от прокурора, которому светила блестящая карьера в магистратуре и, возможно, в политике ради какого-то преподавателя, которому, к тому же, придется платить немалые алименты? Эта бестия была не настолько глупа.
— А что же месье Арсизак!
— Жан? Да ему было плевать на все!
— И чем же закончилось все между Элен и Лоби?
— Где-то полмесяца назад, когда я его встретил, мой бедный Лоби выглядел совершенно пришибленным. Он шел как раз от Элен, которая заявила ему, что у них все конечно, что он ей уже не нужен и что она больше не желает его видеть. Бедняга едва не чокнулся. Он тогда не знал, что выбрать — повеситься самому или ее придушить. Я его продержал у себя полдня, опасаясь, как бы он не сделал какую-нибудь глупость.
— А что потом?
— К счастью, вроде бы оклемался.
После некоторого молчания Гремилли спросил спокойно:
— Мэтр, отдаете ли вы себе отчет в том, что называете мне месье Лоби как вероятного убийцу мадам Арсизак?
Катенуа на какое-то мгновение смутился.
— А ведь действительно… Вы очень ловкий, месье комиссар, и умеете разговорить людей.
— Вы сожалеете, что были откровенны со мной?
— Сожалею ли я или нет, это уже не имеет никакого значения.
Затем с двусмысленной улыбкой на губах добавил:
— Надеюсь, вы не будете упрекать меня в том, что я, пусть даже сам того не желая, оказываю помощь правосудию?
Шагая в сторону старого города, где на улице Эгийри жил преподаватель Лоби, Гремилли размышлял о своем разговоре с мэтром Катенуа. Этот страстный любитель лошадей, похоже, без особого трепета относился к такому понятию, как дружба. Беззаботность, с которой он говорил об Арсизаке, и то, каким образом он предал Лоби, озадачивало полицейского. Поведение адвоката вызывало в нем внутренний протест. Оно никак не вязалось с той взаимной и глубокой привязанностью, которая сплачивала членов знаменитого клуба и о которой он уже слышал. А если предположить, что Арсизак (точнее, прокурор — они оба носили мантию) был ему ближе, чем Лоби, и он решил принести последнего в жертву, лишь бы отвести все подозрения от первого?
На звонок полицейского, стоящего перед искусно отделанной резьбой дверью старинного дома, вышла не полная, но довольно плотная красивая брюнетка, которая, казалось, сошла со страниц альбома 1912 года, если судить по ее внушительному виду.
— Комиссар полиции Гремилли. Мне бы хотелось увидеть месье Лоби.
— Вам повезло, он только что вернулся из лицея. Пожалуйста, проходите.
Коридор, в который провели полицейского, был узким, но уютным благодаря обоям теплых тонов, на которых вырисовывались античные маски, и выдавал живущего здесь интеллектуала. Мадам Лоби опередила Гремилли, открыв дверь изрядно заставленного мебелью кабинета.
— Ренэ, месье хотел бы с тобой поговорить.
Из-за груды книг и тетрадей показался преподаватель. Голос его был столь же холоден, как и во время их встречи в кафе на бульваре Монтеня:
— А, месье комиссар… Пришли брать у меня уроки?
Не дожидаясь ответа гостя, он повернулся к жене:
— Ивонна, позволь представить тебе комиссара Гремилли, который ищет того, кто свел счеты с Элен Арсизак. Месье комиссар, моя жена.
Ивонна мило улыбнулась и перед тем, как оставить мужчин вдвоем, спросила полицейского:
— Надеюсь, месье комиссар, вы не рассчитываете его найти здесь?
После чего она скрылась за дверью, не став, как и ее муж, ждать, что ответит Гремилли. Профессор освободил стул от горы бумаг и предложил его нежданному гостю:
— Прошу, месье комиссар. Слушаю вас.
Подождав, пока Лоби займет свое место за столом, Гремилли спросил:
— Вы преподаете историю, если не ошибаюсь?
— Вы не ошибаетесь.
Его тон не потеплел и не стал менее презрительным, и Гремилли сразу понял, что добиться чего-то серьезного от этого парня с бритым черепом и суровым взглядом сквозь очки без оправы ему не удастся.
— Я буду признателен, если скажете мне, где вы были в ту ночь, когда убили мадам Арсизак.
— У мэтра Димешо.
— С Катенуа и Сонзаем, это мне известно.
— Тогда, зачем вы меня об этом спрашиваете?
— Чтобы услышать это от вас.
— Это наши еженедельные встречи — единственная разрядка, которую я могу себе позволить. Не хватает времени, я уже два года работаю над книгой о Людовике XV, которого мне хотелось бы реабилитировать в глазах общественности.
— Прекрасные намерения.
— На которые вам ровным счетом наплевать.
Решив не нарушить стиля разговора, Гремилли ответил:
— На которые мне ровным счетом наплевать.
— В таком случае, если вам не о чем больше меня спросить…
— Уточню еще одну деталь, с вашего позволения. Если вы отдаете львиную долю своего времени, не считая вашей непосредственной работы, Людовику XV, то каким образом умудрялись еще встречаться с Элен Арсизак?
— Пардон?
— Вы были любовником мадам Арсизак.
— Это вопрос или утверждение?
— Утверждение.
— В таком случае, смею заверить, что вы заблуждаетесь.
— Вы меня поражаете.
— А вы считаете, что я обязательно должен был быть любовником этой дамы?
— Месье Лоби, прошу вас!..
— Если вы требуете, чтобы я принимал ваши слова всерьез, то и говорите серьезно.
— А я и говорю серьезно.
— Незаметно.
— Сожалею, но мое положение требует, чтобы прежде всего принималось во внимание мое мнение. Если я говорю, что вы были на короткой ноге с покойной, причины смерти которой я пытаюсь прояснить, то это значит, что меня в этом заверили.
— Вам не следует прислушиваться к различного рода болтовне.
— Согласен, но данный случай — особый: речь идет об одном из ваших лучших друзей. Как думаете, о ком?
— Не знаю, меня это не интересует.
— Вы производите впечатление очень уверенного в себе человека, месье Лоби.
— Так оно и есть, месье комиссар.
— Автором этого доверительного сообщения является мэтр Катенуа.
— Марк всегда отличался богатым воображением.
— На самом деле?
— Доказательством этому служит то, что каждое воскресенье он убежден, что выиграет пари на три первые лошади.
Оба с неприязнью посмотрели друг на друга. Полицейский спросил:
— Почему вы меня воспринимаете с такой враждебностью, месье Лоби?
— Мне не нравятся люди вашей профессии, мне не нравятся ваши вопросы и мне не нравится, когда кто-то отнимает у меня мое время. У меня другие интересы.
— Людовик XV?
— В том числе.
— Что, по-вашему, толкнуло мэтра Катенуа так мне врать?
— Он обожает играть в шутки с друзьями и… теми, кто таковыми не является.
— Вам не кажется несколько рискованным — тем более, для адвоката — смеяться над офицером полиции, занимающимся расследованием уголовного преступления, и бросать тень на друга, практически называя его потенциальным преступником?
— Он уже и до этого договорился?
— Он даже поведал мне о том состоянии отчаяния, в котором вы находились, и о вашем желании развестись.
Лоби расхохотался. Гремилли охватила злость:
— Не вижу в моих словах ничего смешного!
— Вам этого не понять!
— Но я только тем и занят, что выпрашиваю разъяснений!
— Самое комичное во всей этой истории — это то, что Марк-то как раз и был любовником Элен.
Чувствуя, что его все дальше и дальше уносит в море лжи, Гремилли готов был опустить руки, отдавшись стихии этого необычного для него мира, где полицию всерьез не принимали. Он был в растерянности и не знал, как себя вести в этой ситуации. Такое с ним случалось впервые. Когда Лоби открывал входную дверь, он задал ему вопрос, который задавал всем:
— Мадам Арсизак вам была симпатична?
— О, нет!
— Почему?
— Потому что она ничего не знала о Людовике XV.
Гремилли страшно захотелось что-то сломать или разбить — настолько он был уверен, что над ним в очередной раз посмеялись. Его считали специалистом по самым изощренным хитросплетениям, некоторые из его младших коллег прислушивались к его советам и восхищались им, начальство ценило его — и на тебе, какие-то перигёзские буржуа позволяют себе изгаляться на ним! Так продолжаться больше не может!
Расстояние от дома Лоби до аптеки Сонзая было незначительным, и Гремилли преодолел его за считанные минуты. Посетителей в аптеке не было. Из лаборатории вышел довольно еще молодой и черноволосый мужчина, подстриженный под римского императора Тита. Своим носом-пятачком, своими ясными и веселыми глазами он напоминал одного из чудных и добрых героев Жюля Лафорга[6].
— Месье что-нибудь нужно?
— Месье Сонзай?
— Он самый.
— Мы могли бы где-нибудь поговорить с вами?
— Можно… А в чем дело?
— Комиссар полиции Гремилли. Я ищу убийцу мадам Арсизак.
— Да сопутствует вам удача. Мадемуазель Валери!
Послышалось частое постукивание каблучков и вскоре появилась Дюймовочка — девушка лет двадцати, маленькая и, казалось, очень хрупкая. Механическая улыбка осветила ее фарфоровое личико.
— Мадемуазель Валери, на какое-то время оставляю магазин на вас. У нас с месье дела.
В лаборатории каждый сел на табуретку.
— Не хотите ли выпить анисового ликеру, приготовленного по моему рецепту, месье комиссар?
— Нет, спасибо. Месье Сонзай, на что вы тратите свое свободное от работы время?
— На провансальских поэтов. Я страстный поклонник провансальской поэзии. А вы?
— Никогда над этим не задумывался.