— Никогда не думал, что вести себя в соответствии с этикетом, такая трудная работа, — признался Хок. — Я столько улыбался, что мне кажется, будто в рот мне запихнули одежную вешалку. Не знаю, сумею ли продержаться до завтрашнего утра.
— Не понимаю, чем ты недоволен, — неодобрительно проворчала Фишер. — В конце концов тебе не нужно быть женственным и затянутым в корсет одновременно. Мои ощущения словами не передать.
Осторожно приподнявшись на постели, она скинула модные туфли и с наслаждением пошевелила пальцами.
— Не понимаю, как женщины носят подобные вещи. Ноги меня просто не слушаются.
Рухнув в ближайшее кресло, Хок тяжело откинулся и вытянул ноги. Какое счастье — расслабиться хотя бы на минутку. Кресло оказалось фантастически удобным, и он закрыл глаз, чтобы полнее насладиться отдыхом. Бывают моменты расслабленности, которые не хочется нарушать, но долго они не длятся. Слишком о многом необходимо поразмышлять. Хок открыл глаз и оглядел предоставленную им комнату — хоть чем-нибудь отвлечься от беспокойных мыслей. Но интерьер комнаты ему не помог.
Обстановка спальни отличалась роскошью, значительно превосходящей требования моды. На полу лежали толстые ковры, мебель поражала глаз изысканностью линий, а в перине, казалось, можно утонуть. На стенах висели картины, в большинстве своем изображавшие батальные сцены (военный стиль в этом сезоне вошел в моду), полдюжины маленьких статуэток обнаженных красавиц улыбались из разных углов. Окно наполовину закрывала тяжелая штора, через которую не пробивались солнечные лучи. Завершал обстановку спальни небольшой бар с разнообразными напитками. Хок улыбнулся — вот что значит цивилизация. Он потянулся к бару, но Фишер отрицательно покачала головой.
— Тебе на сегодня достаточно, Хок. Давай напряжемся и обсудим все. Во-первых, что здесь происходит? Только я начинаю что-то понимать, как тут же случается нечто, выбивающее почву из-под ног.
— Все не так сложно, как кажется, — проговорил Хок, снова откидываясь на спинку кресла. — Просто мы не знаем всех фактов. Или знаем, но не можем правильно истолковать. Сложно только то, что нам приходится заниматься двумя делами сразу. С одной стороны, мы имеем сбежавшего убийцу-монстра, способного одурачить нас иллюзиями, а с другой — мы до сих пор не нашли нашего шпиона Фенриса, тоже пользующегося трансформацией. И нам не отделить одно дело от другого, так как они явно связаны и нельзя сказать, к какому из них относятся имеющиеся улики.
— Стоит подумать, — сказала Фишер, задумчиво массируя уставшие ноги и внимательно рассматривая пальцы. — Возможно, Фенрис узнал нас, несмотря на маскировку, и позволил вырваться монстру, чтобы сбить со следа.
— Вряд ли, — возразил Хок. — Мы уже убедились — нас не узнают даже наши кредиторы. А глядя на обломки стены камеры чудовища, я бы не сказал, чтобы ему потребовалась чья-то помощь. Но, разумеется, Фенрис может воспользоваться ситуацией и замутить воду.
— Наверное, ему известно, кто мы такие, — настаивала Фишер. — Не исключена утечка информации из Штаба. Черт побери, там же добрая половина давным-давно продалась.
— Правда. Но кто знает о нас? Командир Стражи Дюбуа, миссис Мелани, чародей-доктор Вольфганг — и все.
— Этого достаточно. Какую бы информацию Фенрис ни похитил, она оказалась достаточной, чтобы поставить на уши весь Совет. А раз она так важна, то, значит, стоит немалых денег.
— Верно, — согласился Хок. — Возможно, Фенрис и знает, кто мы. А следовательно, никому нельзя доверять.
— Нам не привыкать, — улыбнулась Изабель.
— И все же, проведя здесь столько времени, мы ни на шаг не приблизились к Фенрису, — нахмурился Хок. — Смотри, нам известно: Фенрис обратился к чародею Гримму за новым обликом. Значит, тело, в котором он сейчас находится, тоже не его. Следовательно, мы можем исключить из числа подозреваемых тех людей, которые находятся в Башне более двадцати четырех часов.
— Блестяще, Хок, — восхитилась Фишер. — Почему мы не подумали об этом раньше?
— Нас занимали другие заботы.
— Верно. Значит, отбрасываем Джеми, Катрину и Холли. И еще обоих слуг, Гривза и Бреннана.
— И лорда Артура, — добавил Хок. — Я встречался с ним раньше. А поскольку Джеми и Артур знают Дэвида сто лет, остаются только Марк и Алистер. — Он медленно кивнул в такт собственным мыслям. — Мы уже установили, что Алистер солгал о том, откуда он прибыл, он не знает о наводнении на Красных Равнинах.
— Да, — согласилась Фишер. Голос выдавал ее напряжение. — Но он слишком много знает о семейной истории. Откуда шпиону знать такие подробности?
— Если он действительно друг Макнейла, то тут нет ничего странного. Джеми говорил — у семьи нелады со двором. Возможно, Фенрис укрылся в Башне именно по этой причине. Но, с другой стороны…
— Мы не должны сбрасывать Марка со счетов. Есть ли у нас какие-нибудь улики против него?
— Почти ничего. Он очень осторожен, предпочитает не говорить о себе. По-моему, он чист, но нельзя с уверенностью утверждать… — Хок нахмурился. — Подожди-ка, все время, пока мы здесь, Марк ни единым словом не обмолвился о своем происхождении, прошлом или настоящем. Интересно!
Изабель покачала головой:
— Он не рассказывал нам, но это не означает, что он не говорил с остальными.
— Верно. Значит, пока имеет смысл сосредоточиться на Алистере… Скорее всего, монстра будет вычислить труднее всего.
— Почему? Им окажется человек, менее всего известный остальным. Но ведь он мог воспринять всего лишь чью-то память, а не облик. Итак, мы снова вернулись к Алистеру и Марку. А если Алистер — Фенрис, то Марк, несомненно, монстр. Верно.
Хок с сожалением покачал головой:
— Версия хорошая, Изабель, но все не так просто. Фишер застонала.
— Я так и знала! Хорошо, что я упустила на этот раз?
— Ты забыла о заклинании иллюзии, которое чудовище наложило на пролом в стене. Следовательно, оно способно заставить нас видеть его в любом облике. Монстр может казаться кем угодно, женщиной или мужчиной. А обладая полной памятью жертвы, ему нечего опасаться неожиданных вопросов.
— Прекрасно! Что же нам делать?
— Ждать, пока дела не пойдут хуже. Мне кажется, чудовище манипулирует нашим сознанием очень осторожно. Джеми все же разделил нас, несмотря на мои возражения, и все остальные спокойно согласились с ним. Вероятно, монстр воздействовал на них — идея Джеми очень удобна для него.
Фишер задумчиво посмотрела на мужа, все еще разминая ступни.
— Согласна, это возможно. Но и утверждать ничего доподлинно нельзя. Кроме того, если все находятся под влиянием монстра, почему мы с тобой его не ощущаем? Раз монстр контролирует сознание, подобная мысль вряд ли пришла бы нам в голову. Разве не так?
— Хороший вопрос, — согласился Хок. — Хотел бы я иметь такой же хороший ответ на него.
— Черт возьми, меня бы устроил и плохой, — проворчала Изабель.
Холли безучастно сидела в кресле у камина, пока Катрина Доримант поправляла перед зеркалом грим. «Прекрасно выгляжу, — думала Катрина. — Не старше двадцати пяти. Неплохо для такой старой лошади, перевалившей за сорок. Грэхем никогда не ценил меня по-настоящему». Она улыбнулась. Грэхем, возможно, и не ценил, но кое-кто ценил очень высоко. Частенько в его собственной постели. Мужа ее похождения не беспокоили. Он сам виноват во всем — если бы не тратил все время и деньги на чертову политику, они могли бы и сейчас быть вместе.
Все стало ясно с первых же дней: она терпела многое, но довольствоваться вторым местом — это уже слишком! Катрина требовала посвящать ей все внимание и все время. Она не упрямилась, понимала, что у него есть собственные дела, просто хотела, чтобы он находился рядом тогда, когда ей хочется. Что же в этом удивительного? Когда они впервые встретились, все было по-другому. Он постоянно находился возле нее, внимательный, ласковый, очаровательный, всегда готовый сказать комплимент или подарить великолепный букет. Наконец решившись сделать ей предложение (а принять его Катрина надумала давным-давно), он обещал ей, что она всегда будет занимать главное место в его жизни. Грэхем никогда не скупился на обещания. Ей следовало бы знать цену посулам политика.
А кроме того, он казался таким веселым. По его шуткам Катрина скучала больше всего. Грэхем всегда умел развеселить ее, как бы печальна она ни была.
В общем, она правильно сделала, что ушла от него. Она подписывала чеки, а он по-прежнему оплачивал их. А почему бы и нет? Для этого и существуют мужчины. Впрочем, еще кое для чего. Катрина улыбнулась. Высокий, смуглый, красивый и очаровательно наивный Ричард Макнейл обещал стать неожиданным подарком. Он краснеет каждый раз, когда она на него смотрит. Катрина еще на дюйм опустила декольте платья и посмотрела в зеркало. Нет, лучше не стоит. Ей хотелось привлечь внимание Ричарда, а не доводить его до исступления. Кроме того, подобный вид оскорбил бы Джеми, а ей сейчас совсем некстати ссориться с племянником. Милый Джеми столь молод и столь щепетилен. Насколько Катрина знала, у него ни разу не было подружки. Необходимо что-то придумать, дальше так продолжаться не может. Впрочем, пока стоит заняться Ричардом. Его нужно… подбодрить. Катрина вытащила из рукава маленькую серебряную коробочку и задумчиво взглянула на ее содержимое.
— Тетя Катрина, что вы делаете?
Катрина обернулась к Холли.
А, наконец-то ты пришла в себя. Я думала, ты будешь дуться весь день из-за того, что Джеми отправил тебя со мной, а не с обожаемым Дэвидом.
— Я вовсе не дуюсь! — обиделась Холли.
— Разумеется, нет, моя дорогая, ты просто глубоко задумалась и непроизвольно нахмурилась. А теперь будь паинькой и не мешай тете чистить перышки.
Вытащив из коробочки маленькую черную мушку, Катрина прицелилась и ловко посадила ее возле уголка рта. Получилось очень славно: скромно, но привлекательно. Катрина несколько раз повернула голову, любуясь достигнутым эффектом.
— Тетя, что это?
— Это — пятнышко красоты, дорогая, последний крик моды. И прошу тебя, называй меня Катриной, особенно когда мы не одни. «Тетя» очень старит.