Затем я перелистал свою записную книжку, нашел страницу с телефонами газеты «Майнити» и набрал прямой номер Хироши Томиты. Это был сорокалетний японский журналист, в свое время он прославился тем, что сумел разоблачить коррумпированного политика из либерально-демократической партии, алчного торговца недвижимостью, который содержал к тому же тайную ссудную кассу, выдававшую кредиты под грабительские проценты, пользуясь посредничеством одного из крупных банков. Эхо скандала докатилось тогда даже до Америки, где отважному иностранному репортеру коллеги дали лестное прозвище Японский Томмигавк.
– Томми? Это Броуди.
– Броуди-сан! Сколько лет, сколько зим!
– Да, мы с тобой, наверное, уже не общались года два. Как твои дела?
– Август в Токио всегда скучный месяц. А что?
– У меня тут возник ряд вопросов по поводу Кацуюки Хары и компании «Тек Кью-Экс».
В его голосе мгновенно послышались нотки отчужденности:
– Ты обратился не по адресу, дружище. Подобные темы я больше не освещаю.
– Но…
– Работаю сейчас над статьей о новой монорельсовой дороге. Самый современный дизайн. Технологии мирового класса. Увлекательнейший материал!
Расслышать фальшь в его реплике не составляло никакого труда.
– Что случилось, Томми?
– Извини, Броуди. Расскажи лучше о Дженни-чан. Как она?
– У нее все хорошо.
– Что ж, передавай ей привет. Увидимся как-нибудь в следующий раз, если будет время.
Трубку повесили, и я услышал короткие гудки. Я тоже положил трубку, откинулся в кресле и принялся разглядывать фото Дженни в рамке, отцовский декантер для саке, его трофейный меч и приз от полиции Лос-Анджелеса за победу в состязании стрелков. Потом решил расслабиться и бесцельно устремил взгляд в потолок. Так прошло около десяти минут, а затем Мари сообщила, что мне звонят по телефону агентства. Я снова поднес трубку к уху и услышал голос Томиты:
– Эй, дурья твоя башка! Ты хочешь, чтобы меня уволили?
– Если уж на то пошло, я давно поражаюсь, почему тебя не выставили за дверь до сих пор.
– Будешь и дальше задавать мне такие вопросы по городскому телефону, долго мне не продержаться. Наши разговоры прослушивают.
– Но прежде это не превращалось в проблему.
– Теперь превратилось. Скажи, ты любишь сеги?
Сеги – старинная настольная игра, которую часто называют японскими шахматами. Квадратные деревянные фигуры с заостренными в виде пирамиды верхушками передвигаются по лакированным клеткам доски, захватывают друг в друга в плен, изменяют свои функции, пока один из «генералов» не получает что-то вроде мата.
– Все никак руки не доходили научиться.
– Найди время сегодня. Парк «Западные ворота» в Икебукуро. Приходи один. Проследи, чтобы никого не притащить у себя на «хвосте», понял?
– Да.
– Чувствую, ни черта ты пока не понял. До встречи.
И снова мы с Нодой взяли два такси и разъехались в противоположных направлениях. Но на сей раз его водитель развернулся и пристроился в двухстах ярдах позади моей машины. С включенным мобильным телефоном я вышел у западного вестибюля станции подземки «Икебукуро», не замечая за собой слежки и гадая, о чем мог беспокоиться Томита.
Расплатившись с таксистом, я нырнул в густую толпу пешеходов, валившую со станции, зная, что Нода маячит где-то за спиной. Поскольку мой сотовый молчал, я пребывал в уверенности, что горизонт чист.
Парк с незатейливым названием «Западные ворота» действительно располагался к западу от станций метро и железной дороги, то есть крупного транспортного узла у северной оконечности центра Токио. Это была обширная, мощенная плиткой площадка, украшенная скульптурой, амфитеатром и зданием Центра искусств в виде шестиэтажного и разрезанного по диагонали куба со своим внутренним двором.
Как в прежние годы, когда мне приходилось пересекать небезопасные кварталы Лос-Анджелеса, я оглядывал пространство, присматриваясь к затененным аркам и нишам, изучая отдельные группы посетителей парка, стараясь поймать устремленные на меня странные взгляды и вообще уловить малейшую рябь на гладкой поверхности общей картины будничного поведения людей. Здесь все выглядело вроде бы спокойно. В южном углу парка под сенью чахлых тополей разлеглись бездомные. Сцену перед амфитеатром оккупировали подростки с переносными магнитофонами и гитарами. На перевернутых пластиковых ящиках из-под пивных бутылок лежали роликовые доски. И конечно же, большая группа самых несхожих друг с другом людей – от опрятных с виду интеллектуалов и слегка чумазых водителей такси до явных пенсионеров – склонилась над досками сеги. Каждый, казалось, был целиком поглощен обдумыванием хода или тактической схемы, которая могла обеспечить победу. Никто во всей округе не выбивался своим видом из общего ряда и не выглядел потенциальной угрозой.
Ища Томиту, я шагнул в круг играющих. Репортера нигде не было. Я прошел до конца ряда столов с досками, повернулся и стал возвращаться, когда какой-то седой старик в бейсболке команды «Иомиури джайантс» неожиданно окликнул меня:
– Играете в сеги, гайджин-сан?
«Уважаемый чужестранец». Я чуть не застонал. Этого мне только не хватало!
– Нет, не играю, простите.
– А мне почему-то кажется, что играете. Садитесь.
Наверное, его прислал вместо себя Томми, мелькнула мысль. В Японии никому бы в голову не пришло так навязываться иностранцу. И я сел на желтый пластмассовый табурет. Старик сделал ход.
– Ваша очередь, – сказал он.
Я наугад осторожно двинул фигуру, осматриваясь по сторонам в поисках Томми.
– Надо не так, – капризно заметил старик. – Возьмите ее по-мужски и поставьте на доску со стуком.
Он не только приставучий, но еще и требовательный! Где же Томми, черт бы его побрал? Но второй ход я сделал, следуя рекомендации старика.
– Вы безнадежны, Броуди-сан. Я вам поставлю мат уже на десятом ходу. – Голос вдруг изменился, утратив стариковские интонации и хриплую надтреснутость.
Не поднимая головы, я исподлобья внимательно посмотрел на своего оппонента. Под седым париком и толстым слоем грима, состарившим его на тридцать лет, я разглядел черты лица Томиты. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не выдать своего удивления, но эта маскировка скорее напугала, чем изумила меня. Повстречай я его сейчас в толпе, прошел бы мимо, даже не оглянувшись. У меня возникло чувство, будто я попал из одной переделки в другую. Только когда Томита перестал изменять голос, я смог узнать, кто передо мной.
– Не надо так смотреть на меня, – произнес он. – Делай ход после каждого моего. Не важно какой. Издалека все равно никто ничего не разглядит. Голову склони еще ниже и сделай артикуляцию по возможности неразличимой со стороны. Сумеешь?
– Конечно, – ответил я, оставаясь в полном недоумении, почему мой не слишком сложный вопрос по телефону заставил журналиста зайти так далеко в мерах предосторожности. – Что происходит?
– Ты попросил рассказать тебе о том, что, очевидно, станет главной сенсацией года.
– Я знаю, что гибель семьи Накамура наделала много шума, но все же…
– Это здесь ни при чем. Все дело в Харе. Средства массовой информации объявили ему бойкот. В свет не выходит ничего, кроме информации об убийстве в Сан-Франциско.
– Что?!
– Ты меня слышал.
– Рассказывай подробности.
– Сделай ход. Если ты не играешь, то по местным правилам должен освободить место для другого.
Я шлепнул фигурой по доске, сбитый с толку. О том, как оплакивает Хара гибель членов семьи, газеты продолжали писать не переставая. Это все еще оставалось в заголовках ведущих изданий. Несомненно, Томита видел картину несколько искаженно.
– Рассказывай все, что знаешь, – тем не менее попросил я. – Особенно меня интересует «Тек Кью-Экс».
– Ты снова об этом? Я уже догадался.
– Не тяни, Томми.
– Хорошо, но сначала мне нужно кое-что сделать.
Он достал из кармана мобильный телефон и установил его рядом с краем доски.
– Мои люди расположились по всему периметру парка и наблюдают. Если появится кто-нибудь подозрительный, мы услышим один звонок. Если телефон прозвонит дважды, тебе нужно будет быстрей скрыться. Лучше всего уходить на юг. Вниз по ступеням, которые у тебя за спиной, и через галерею магазинов справа.
– Боже, Томита!
Возникло ощущение, будто я вернулся в Согу, где в тени таились призраки, а каждый шаг был сопряжен с огромным риском. Сколько же еще это будет продолжаться?
Я весь подобрался, недоумевая, как не сумел разглядеть людей Томиты, и спросил:
– Так в чем все-таки дело?
– Устроена информационная блокада, с какой лично я не сталкивался со времен тройного убийства в Шинокубо. Если ты что-то знаешь, поделись со мной.
– Сначала говори ты, а я выложу тебе все, как только разберусь, что к чему в этом дьявольском деле.
– Мне бы тоже хотелось подробностей.
– На это нет времени. Пока мы здесь, мой тыл тоже прикрывают.
– Значит, они уже и за тобой охотятся? – спросил Томита.
– Не то слово. Дай мне основные сведения сейчас, а позже получишь все, чем располагаю я. Договорились?
Он наконец почувствовал, насколько я взвинчен.
– Хорошо. Но только имей в виду, что на нас всех оказывают огромное давление. Любая положительная статья про Хару летит в мусорную корзину редактора. Печатают лишь компромат на него. А пока были живы его близкие, на них тоже выливали ушаты грязи.
– Когда это началось? Кто организатор?
– Что толку строить догадки, Броуди-сан? Но можешь не сомневаться, приказы исходят с самых верхов.
– Ты сказал, что за тобой присматривают твои люди. Кто они?
– Такие же репортеры, как я. В подобных делах мы всегда готовы выручить друг друга. У них глаз наметанный. Они отличат простых отдыхающих от наших врагов. Как только к нам направится кто-нибудь подозрительный, мы сразу узнаем об этом.
– Тебе, как я вижу, не привыкать?
– Да, я уже занимался сбором опасной информации. Но нынешняя ситуация иная. Напишу статью сейчас и мгновенно вылечу с работы. Придется выжидать момент, когда они не смогут заткнуть мне рот или отправить в провинцию, чтобы написать красивый репортаж о цветении вишни.