– Ну, может быть, она хорошо загримировалась, – неуверенно произнёс Ермолкин, в глубине души сознавая, что говорит глупость.
– Думаю, нужно найти эту Шельму и допросить, – решил Попов. – Но вот если мы не найдём её, тогда эта фантастическая идея может стать реальностью.
– Ну так ищите, – подытожил Дудынин, – а я вот хочу спросить Олега Константиновича.
– Пожалуйста, – ответил тот, вновь глубоко затягиваясь.
– Олег Константинович, вы всё время противоречите себе. То говорите, что подозреваете Бочкина, то доказываете его невиновность. То уверяете, что Тишкина забралась в чужой дом, то она выступает уже под видом Шельмы. Как прикажете это понимать?
Лицо Ермолкина стало пепельно-серым. Однако голос его звучал спокойно.
– Я вообще ничего не утверждаю, Владислав Анатольевич, – сухо оказал он. – Я лишь обращаю ваше внимание на разные факты, говорящие как в пользу подозреваемых, так и против них. Я выдвигаю разные версии, стараясь объяснить факты, не более того. Что касается Бочкина, то я его подозреваю, но в одном уверен твердо: подслушанная Симагиной и Тарасовой ссора не могла стать мотивом для убийства, потому что оно было запланировано заранее. Еще вопросы будут? – раздраженно спросил он Дудынина.
– Давайте обсудим подозреваемых по отдельности, – предложил полковник.
– По-моему, это бесполезное дело, – выдыхая дым, высказался прокурор. – Впрочем, если вам угодно, – и он пренебрежительно тряхнул головой.
– Что вы скажете о Дудкине? – игнорируя прокурора, спросил у следователя Дудынин.
– Бесшабашный пьянчуга, – ответил тот. – Доводит всех жителей до умопомрачения. Это он так развлекается, Владислав Анатольевич.
– Он стоит на учете в милиции? – заинтересовался Дудыиин.
– Не знаю, но сам он говорил, что бывал в вытрезвителе.
– Как думаете, он способен на убийство?
– Нет, если только он не гениальный актер.
– Что вы имеете в виду?
– Видите ли, Владислав Анатольевич, мы воспринимаем этих людей по их поведению, но возможно, что на самом деле они совсем другие.
– Но ведь в деревне бы это быстро открылось, – возразил полковник.
– Необязательно, – не согласился следователь. – Если человек очень хочет и обладает при этом способностями, он может играть роль в течение долгого времени. Я провел интересный тест. Спрашивал разных людей, что они думают о Симагиной, и представьте, почти все ответили, что она очень приятный человек. Каково? А ведь на самом деле это не так. Она жуткая сплетница и делает все исподтишка. Я и лейтенант её прекрасно раскусили.
– Да, – подтвердил Скворцов, очень уставший за день и мечтавший, чтобы совещание поскорее закончилось.
Прокурор, похоже, думал о том же.
– Да дело не в этом, – терпеливо сказал он. – Даже такие выпивохи и хулиганы типа Дудкина и этого, ну… Амфитриона, могли убить, если причина серьезная.
– Олег Константинович, я бы хотел задать вам вопрос по поводу Сапфировой, – обратился к прокурору Попов. – Я думаю, что у нее нет алиби.
– Конечно, нет, – ответил прокурор. – То, что её видели около трех, – это не алиби. Знаете, Кирилл Александрович, из вашего списка я бы вычеркнул только одного человека.
– Кого же? – с любопытством спросил Попов.
– Цепкину.
– А почему?
– Она вернулась в половине третьего, пришла с тяжелим рюкзаком, и как вы представляете, чтобы она за пятнадцать минут все это провернула?
– На крыльях? – и в голосе Ермолкина явственно прозвучала едкая ирония.
– Да, маловероятно, – нехотя согласился Попов.
– А что из себя представляет эта Цепкина? – поинтересовался Дудынин. – Из ваших рассказов я понял, что она очень колоритная особа.
– Это точно, – с воодушевлением подтвердил Попов. – Настоящая русская баба.
– Попрошу не выражаться! – тонким фальцетом взвизгнул прокурор.
Слегка задремавший Скворцов тут же пришел в себя и даже подпрыгнул на стуле.
– Извините, Олег Константинович, – стушевался следователь.
– Что вы раздражаетесь из-за такого пустяка? – недовольно спросил Дудынин. – Чем вам не нравится слово «баба»?
– Всем! – отрезал прокурор. – Но сейчас не время дискутировать на эту тему. Давайте обсудим возможность того, что Тишкина была убита раньше половины третьего.
– Четверть третьего – крайняя черта, – уверенно заявил Попов. – Три свидетеля: Тарасова, Редькина и Бочкин – утверждают, что рука была теплая.
– А им не могло показаться? – хмуро спросил прокурор.
– Я понимаю, что в такой ситуации все могло быть, но три человека говорят одно и то же. Двое еще могли бы ошибиться или солгать, будучи сообщниками, но трое?
– А если бы прошло много времени, то рука была бы холодной, – размышлял вслух прокурор, выдыхая дым куда-то в сторону.
– Да и к тому же Бочкин какой-никакой, но все же врач. Он в состоянии определить время смерти, – добавил Попов.
– А что, если Бочкин солгал? – высказал предположение Дудынин. – Убийство могло произойти раньше, а Бочкин наврал, чтобы обеспечить себе алиби.
– Но ведь Тарасова и Редькина подтверждают, что рука была теплая, – напомнил ему Скворцов.
– Наврав таким образом, Бочкин не обеспечивал себе никакого алиби, так как он вернулся не раньше четверти третьего, – сердито проговорил прокурор. – И довольно об этом. С отпечатками, полагаю, тоже глухо? – резко спросил он Попова.
– На проводе обнаружены пальчики Тарасовой и Редькиной, они его разматывали, а в доме полно отпечатков.
– Кому они принадлежат?
– Разным людям. Вот список, Олег Константинович, – и Попов протянул ему лист бумаги. Ермолкин прочел фамилии. Они ровным счетом ничего ему не сказали.
– Вы все же, Кирилл Александрович, попросите Тарасову подумать, все ли из тех, кто оставил отпечатки в доме, приходили к ней в гости. Я хочу сказать, – пояснил Ермолкин, видя недоумение на лице Попова, – что кто-нибудь из этого списка – убийца, оставивший отпечатки в момент совершения преступления. Покажите список Тарасовой и попросите её подумать, нет ли в нем человека, которого она никогда не приглашала к себе в гости. Понимаю, что шанс мизерный, так как здесь перечислены фамилии почти всех жителей, включая подозреваемых, и крайне маловероятно, что преступник – человек, отсутствующий в этом списке. Однако, сколь это ни проблематично, будем хвататься за любую соломинку. Теперь о другом. Я понял так, что на пустой чашке, на столе, на ручке входной двери и еще в некоторых местах были обнаружены отпечатки покойной, все правильно?
– Совершенно верно, Олег Константинович, – подтвердил Попов.
– Странно, что отпечатки были на чашке и столе, вряд ли живая Тишкина брала в руки чашку и садилась за стол. Это бессмысленно.
– А как вы думаете, Олег Константинович, вдруг Тишкина с сообщником вошли в дом и сели пить чай? – спросил Скворцов, но как-то не очень уверенно.
– Что же, по-вашему, в дом забрались с целью попить чаю? – в голосе прокурора звучала неприкрытая ирония. – Я бы посоветовал вам, Владимир Андреевич, сначала думать, а потом спрашивать.
Скворцов покраснел, но промолчал.
– Значит, – продолжал прокурор, – убийца вложил в мертвую руку чашку и приложил пальцы к столу.
– Но до стола она могла дотронуться сама, или её отпечатки могли остаться с прошлого посещения, – не согласился полковник Дудынин.
– Что же, по-вашему, стол не вытирают? – с иронией спросил Ермолкин.
– Надо спросить Тарасову, когда у нее последний раз была Тишкина и вытирался ли стол.
– Если вам хочется тратить время на пустяки, это ваше дело, а вам, Кирилл Александрович, я не рекомендую задавать глупые вопросы.
При этих словах краска бросилась в лицо Дудынину, но усилием воли он сдержался.
– А еще, – как ни в чем не бывало продолжал прокурор, – меня беспокоит провод.
– А что с ним? – удивился Попов.
– На первый взгляд ничего, но он слишком длинный. По-моему, им очень неудобно душить.
– А действительно! – воскликнул Попов. – И как это я не подумал!
– На мой взгляд, ничего странного, – усмехнулся Ермолкин.
Нагрубив следователю и с удовольствием затянувшись пару раз, он принялся развивать свою мысль дальше.
– Предположим, её задушили чем-то другим, а провод намотали потом.
Что еще меня удивляет, так это то, что убийца, имея в своем распоряжении так мало времени, стал выставлять эти чашки, предположительно, наматывать провод. Такое ощущение, что у него было много времени, но вот откуда оно взялось, этого я понять не могу.
– Олег Константинович, а как, по-вашему, мог ли убить Симагин? Вы верите, что он ловил на Крутой? – спросил Скворцов.
– Это все равно, что спрашивать, верю ли я в бога или в то, что человек произошел от обезьяны, – раздраженно ответил Ермолкин. – Какая, скажите разница, верю я в это или нет? – вопросил прокурор, перекатывая трубку из одного угла рта в другой. – Во что я действительно верю, – и тут он пристально посмотрел на лейтенанта, который как-то уменьшился под его взглядом, – так это в то, что если вы не будете думать, прежде чем задавать вопросы, то из вас никогда не выйдет ничего путного. Дам вам бесплатный совет: если нечего сказать, лучше промолчать.
Закончив свой монолог, прокурор протер очки и убрал их в очечник. На этот раз Дудынин не выдержал:
– Вы разговариваете с моими подчиненными в оскорбительном тоне, – заявил он. – Имейте в виду, я этого не потерплю.
– Не терпите, мне-то что, – пожал плечами Ермолкин.
Дудынину снова пришлось проявить немало силы воли, чтобы заставить себя успокоиться.
– Я отвечу вам, – нарочито мягко обратился он к Скворцову. – Мне кажется, что Симагин действительно был на реке, по крайней мере тогда, когда видел Люгерова.
– Верно, Люгеров ведь признался, что обходил бурелом около трех, как и указал Симагин, – заметил Скворцов.
– Еще бы он не признался, ведь этим он обеспечил себе алиби, – усмехнулся полковник.
– Единственная дельная мысль, которую я услышал от вас на протяжении всего заседания, – прокомментировал прокурор, выпуская табачный дым.