Полковник пропустил очередную колкость мимо ушей и на сей раз.
Хотя все уже давно привыкли к грубостям прокурора, слушать их все равно было неприятно. Дудынину прокурор хамил редко, обычно довольствуясь подчиненными. На этот раз Ермолкин, видимо, позволил себе роскошь. При этом он выглядел как человек, полакомившийся деликатесом после месяца однообразной диеты. Лицо Ермолкина прояснилось и даже уже не выглядело раздражённым. Хамство, по-видимому, доставляло ему немалое удовольствие. Немного помолчав, Дудынин взглянул на часы. Было без четверти восемь вечера.
– Ну что ж, коллеги, пора расходиться, – сказал он. – Все-таки очень сложное дело.
– Да, – охотно согласился Попов. – На редкость хитроумное убийство, мастерски выполненное и с каким риском.
– Да, жаль вас, – посочувствовал Дудынин, – ведь у вас, кажется, через несколько дней начинается отпуск, и…
– Нечего жалеть моих подчиненных, и ни в какой отпуск он не пойдет, пока не закончит дело, – оборвал полковника прокурор.
– Но ведь следствие может затянуться на несколько месяцев! – воскликнул Дудынин.
– Зато у Кирилла Александровича будет стимул в виде отпуска, чтобы быстрее раскрыть убийство, – нехорошо улыбнулся Ермолкин. – А что скажете вы, лейтенант, по поводу этого дела? Какое у вас впечатление? – неожиданно обратился прокурор к Скворцову.
Памятуя прошлые свои выступления, тот опасливо молчал.
– Говорите, не бойтесь, – подбодрил его Дудынин.
– Попробуйте реабилитироваться, лейтенант, – серьезным тоном произнес Ермолкин.
– Ну, я думаю, – несмело начал Скворцов. – Мне кажется, что у нас создалась неверная картина всего происшедшего, точнее, кто-то создал ее для нас. – Внезапно голос его окреп. – У меня ощущение, что я нахожусь в театре и мне видна лишь небольшая часть сцены, а все остальное за кулисами. И еще я думаю, что эту пьесу поставил отличный режиссер.
– А что, по-вашему, в картине неверно? – с внезапно проснувшимся интересом спросил прокурор, чьи безжизненные серые глаза вдруг загорелись неподдельным любопытством и вниманием.
– Не знаю, – ответил лейтенант. – Но мне кажется, что раз это убийство кажется таким сложным, на самом деле оно гораздо проще.
– Ваше мнение не совпадает с поповским, – задумчиво констатировал прокурор, не преминув лишний раз задеть следователя.
– Да, – вдруг вспомнил он, – у меня было к вам какое-то замечание, Кирилл Александрович. Сейчас, сейчас, что-то про Симагина. Ага, вот, вспомнил. Вы сказали Люгерову, что Симагин видел, как он обходил бурьян, и спросили, так ли это. Я правильно понимаю? – голос прокурора внезапно стал вкрадчивым.
Теперь он напоминал змею, изготовившуюся к прыжку.
– Да, верно, – ответил Попов, смутно предчувствуя подвох.
Прокурор достал очки, тщательно протер их и водрузил на нос. Воцарилась тишина.
– Так вы ж все испортили! – внезапно рявкнул Ермолкин.
– Почему? – спросил испуганный Попов.
– И он еще спрашивает почему?! – воскликнул прокурор, и в голосе его звучали издевательские нотки.
– Вы должны были сперва спросить Люгерова, обходил ли он бурьян. Он мог бы ответить, что нет. А тогда вы пригвоздили бы его показаниями Симагина. Я вам влеплю строгий выговор, так и знайте.
Расстроенный и пристыженный Попов опустил глаза в пол. Умом он сознавал правоту прокурора, но душа протестовала против подобной грубости.
– И еще, – безжалостно продолжал Ермолкин, – почему вы отпустили Терентьева?
– Но ведь его алиби подтвердили, Олег Константинович, – защищался Попов.
– Ну и что, все равно надо было его допросить. Это не следствие, а халтура, – сурово заключил прокурор. – Я думаю…
– Время позднее, пора расходиться, – решительно остановил экзекуцию Дудынин. – Сегодня мы проделали большую работу, выработали версии, продвинулись вперед.
– Куда-куда продвинулись? – переспросил прокурор.
Внезапно он так грохнул кулаком по столу, что трубка чуть не вылетела у него изо рта.
– Никуда мы не продвинулись! – заорал он. – Мы топчемся на месте, как слепые щенята, марионетки, которых дергают за ниточки. Правильно сказал лейтенант: мы глупые зрители-любители, которые видят лишь то, что им позволено. Вы, Скворцов, если будете думать, то из вас выйдет толк. Итак, – властно произнес прокурор, обводя взглядом всех присутствующих, – я подвожу итоги. Сегодня был бег на месте, но надеюсь, что правильный курс нами взят. Слушайте внимательно, Кирилл Александрович, я буду давать указания, как вести следствие дальше, а то сами вы, похоже, не в состоянии этого придумать. Первое: подробный опрос Тарасовой. Надеюсь, вы поняли, что нужно спрашивать. Да выделите из списка фамилии тех, чьи отпечатки были обнаружены в задних комнатах, и спросите хозяйку, действительно ли она их пускала.
– Я не очень понимаю… – начал было Попов.
– А вам и не нужно понимать, – обрезал его Ермолкин. – Делайте, что вам говорят, обо всем будете докладывать лично мне. Отныне я курирую это дело. Далее, – загнул палец прокурор, – визит к Шельме, подробное выяснение биографий, материального положения покойной, ее родственников. Выясните все о том, кому переходит имущество убитой, проведите тщательный обыск в доме Тарасовой, следственный эксперимент по поводу показаний Образцовой о том, что она звала Тишкину. Если это не прояснит дело, копайте биографии всех подозреваемых, ищите мотив. Главное – мотив! Без мотива вы никогда не раскроете убийство. И еще: попробуйте найти неглупого человека из местных, естественно, не из числа подозреваемых. Постарайтесь склонить его на сторону правосудия. Пусть послушает, что говорят люди, поспрашивает кое о чем. Чего не скажут вам, скажут ему.
Голос прокурора звучал как набат. Сейчас его речь совсем не походила на протокол. Слушатели поневоле прониклись уважением к его железной логике и здравому смыслу.
– Единственное, что отмечено в ваших предложениях по дальнейшему ведению дела и заслуживает внимания, – это допрос водителя автолавки. Но это очень маленький плюс в сравнении с вашими просчетами.
Неожиданно голос Ермолкина потеплел.
– Вы можете обижаться за мою несдержанность, – сказал он, – но я говорил это не с целью задеть вас. Я лишь указал на ваши огрехи и сделал это исключительно для пользы следствия. Вы вольны относиться к моим словам как угодно, но мои распоряжения извольте выполнять в точности. Думаю, это все.
– У меня тоже есть предложение, – подал голос Дудынин, слушавший эту тираду с мрачным лицом.
– Я рекомендую вам покопаться в краже у Синицких.
– А зачем? – резко спросил прокурор.
– В связи с вашими предположениями о Шельме. Также нужно выяснить о других ее сбывшихся предсказаниях, в частности о козах.
– Правильно, хорошая мысль, – одобрил прокурор и взглянул на полковника даже с некоторой долей уважения. – Да, Кирилл Александрович, составьте план следственных действий. Покажете его завтра в девять в моем кабинете. Потом выедете в Полянск. Подумайте, может быть, у вас возникнут новые предложения. Тогда изложите их мне. Я, в свою очередь, тоже подумаю. Да вот мне кое-что пришло в голову прямо сейчас. Вы забыли включить в список подозреваемых Образцову. Итак, больше никто ничего не хочет добавить? – оглядел аудиторию прокурор. – Нет? В таком случае честь имею, – резко сказал он и не прощаясь вышел из кабинета.
– Хам, конечно, – заметил полковник, когда за прокурором закрылась дверь, – но дьявольски умен. Если б он был еще чуть-чуть повежливее, цены б ему не было, – заключил Дудынин, вздохнув. – Но нельзя требовать от людей слишком многого. Надеюсь, вы не очень расстроились, Кирилл Александрович, и вы, Владимир Андреевич? Я как инициатор совещания приношу вам свои извинения. Всего доброго, желаю удачи, – сказал он, пожимая руки следователю и лейтенанту.
Дудынин запер кабинет, и они вместе спустились вниз. Было тридцать три минуты десятого. На улице они распрощались и разошлись по домам. В Полянске Попов размышлял, что такое «хороший свидетель», теперь же он думал о том, каким должен быть хороший следователь.
Глава 20Разговоры, сплетни, пересуды
Вряд ли возможно описать словами сцену, последовавшую за оглашением Поповым фамилий тех, кого он попросил задержаться в Полянске. Что тут поднялось! Пелагея Егоровна Цепкина выкрикивала проклятия вслед милицейской машине, грозясь утопить следователя в ведре с помоями.
– Да как он смеет позорить меня, честную женщину! – орала она благим матом. – Он меня, меня заподозрил в убийстве. Это не следователь, а самая настоящая дрянь!
– Именно, скотина, – поддакнул Амфитрион.
– А ты молчи, – накинулась она на зятя. – У-у, пьяная морда, так бы и дала промеж глаз!
– Да за что же, помилуй боже?! – воскликнул Амфитрион.
– Сидел бы дома, и меня б никто не заподозрил, а то потащился пить с этим проклятущим Дудкиным.
– А вы бы помолчали, видать, рыльце-то в пушку, иначе б не заподозрили, – сердито сказал Дудкин.
– Ах ты, пьяная скотина, и ты еще тут будешь возникать? – пророкотала Пелагея Егоровна Цепкина, грозно надвигаясь на музыканта.
– Оскорбление личности! – дрожащим от натуги голосом выкрикнул Дудкин, благоразумно отступив на пару шагов.
Разгневанная Пелагея Егоровна хотела было огреть музыканта чем под руку попадется, но в этот момент разгорелась другая ссора. Цепкина оглянулась и с удивлением заметила, что Евсеев и Синицкий играют в волосянку. Еще немного, и началась бы всеобщая свалка. Подвыпивший Рулеткин бросил клич:
– Бей подозреваемых! – и устремился прямо на Амфитриона Ферапонтовича Редькина.
По дороге, однако, он на всем скаку был остановлен Фёдоровым, который схватил его за шиворот и как следует тряханул. Рулеткин высвободился и попытался ударить Фёдорова в грудь, но случайно попал в Таисию Игнатьевну Сапфирову. Старушка не упала только чудом. Она торопливо отбежала в сторону и, оглядываясь, с опаской потрусила домой.
К счастью, в этот момент пошел дождь, что несколько охладило разгоряченных полянцев. Мало-помалу все стали расходиться. Когда через полчаса начался ливень, на остановке уже никого не осталось. Дудкин, правда, минут пять побегал под проливным дождем, надрывно колотя в барабан. Он тщетно старался привлечь чье-либо внимание – дураков не было. Наконец и он успокоился. Позднее, когда кто-то захотел узнать, что послужило причиной игры Синицкого и Евсеева в волосянку, любопытному ответили, что Синицкий назвал Бориса Борисовича Евсеева Борисом Барбосовичем, а тот, в свою очередь, Артамона Георгиевича Синицкого – Охламоном Георгиевичем.