У мисс Кэддик выдался беспокойный вечер. Начать с того, что мисс Селия Браун-Дженкинс, прискорбно независимая леди незрелых лет, но полностью развитого твердого нрава, не появилась за обедом. Поэтому мисс Кэддик, связанная обещанием скрывать не совсем законное местонахождение данной леди, вынуждена была сидеть на долгом и скучном приеме пищи, слушая рассуждения миссис Паддикет по поводу юных девушек, которые убегают по пустякам или обижаются, заперевшись у себя в комнате. Мисс Кэддик совершенно точно знала, что заблудшая Селия не находится в доме, она тайно удрала из особняка тетушки Паддикет, из его буквально удушающей атмосферы, и погрузилась в блестящую жизнь одного из танцевальных залов Лондона и что она вернется поздно.
Насколько поздно — мисс Кэддик не могла определить.
Клайв также не появился за обедом, но очень удобное предположение тетушки Паддикет, что он отправился покататься на велосипеде днем и потерялся на обратном пути, сделало меньшим душевное напряжение, в котором оказалась бы мисс Кэддик, если бы старая леди попыталась каким-нибудь образом выпытать правду. Клайв, уставший от сельского уединения, ускользнул на велосипеде в Саутгемптон, где играл в бильярд с неким спортсменом по имени Гарри в гнезде порока неподалеку от доков. Естественные склонности Клайва вовсе не тяготели ни к бильярду, ни к гнездам порока, однако он ощущал, что полная смена обстановки и компании благотворно скажется на его нервах. В тот момент, когда тетушка Паддикет впитывала ячменный отвар, который потребляла перед сном, спортсмен Гарри затеял объяснения, что семнадцать шиллингов и десять пенсов — то, что его противнику необходимо заплатить прямо сейчас по решению арбитра, а Клайв в обычной воинственной манере выставил мощную челюсть и отправился туда, где арбитр хранил свои записи. Результат разногласий случился в лучших традициях заведения, так что Клайв очнулся в 22:24 на самой убогой мостовой, какую он когда-либо видел в жизни, с ухом, раздутым до размеров тыквы, и глазом, которым он не мог видеть, в тридцати трех милях плохих дорог между собой и Литтл-Лонгер и без единой мысли, как лучше выбраться отсюда.
К счастью, Клайв оставил велосипед в гараже поблизости, и от работающих там людей он получил вполне четкие разъяснения по поводу маршрута, по которому нужно пройти, чтобы покинуть город. Он понимал, какое зрелище он собой представляет, это его злило, но он поблагодарил советчиков, вскочил в седло и отправился в путь.
Тридцать три мили — не такая уж и дистанция даже для посредственного велосипедиста. Для Клайва это был вопрос полутора часов, учитывая нормальные дороги и четкое знание пути. Но на сей раз, увы, неудача вцепилась в него, точно голодный клещ. Едва он покинул освещенную территорию, как его собственный фонарик погас. Попытки вернуть его к жизни были напрасными. Клайв снова забрался на велосипед, но был вынужден ехать едва ли не «трусцой», поскольку в темноте боялся рухнуть в канаву. Через пятнадцать миль он ухитрился пропороть шину. Ее было нельзя починить, так что примерно пять миль Клайв отчаянно подпрыгивал на плоском заднем колесе. Потом дискомфорт достиг критической величины, он слез с седла и миновал остаток дороги, толкая велосипед. Около трех часов утра усталый, побитый, невероятно злой Клайв, толкавший свой велосипед, вошел в ворота Лонгера и направился к своему домику.
Селия Браун-Дженкинс вовсю наслаждалась «цыганским» танцем в пестрых платьях. У нее самой не было цыганского платья — просто не нашлось времени, чтобы достать его, — но приветливая служанка и двое вежливых молодых людей с набриолиненными волосами встретили ее на вокзале Паддингтон и торжественно доставили почти в Вест-Энд. Ровно в 0:12 другой молодой человек с блестящей прилизанной прической помахал шляпой уходящему поезду, в котором находилась Селия. Она чувствовала себя усталой и немного испуганной, поскольку только что сообразила, что никого не попросила встретить ее по возвращении и ее ждет сомнительная прогулка от станции Макит-Лонгер. Сидя в купе, где кроме нее никого не было, Селия также вспомнила, что несколько дней назад в водяном парке убили человека. Понятно, что никто не собирался убивать ее, она знала это, но все же думала, что сильно обрадуется, когда окажется в безопасности в собственной кровати.
Поезд добрался до Макит-Лонгер в два двадцать, и усталая Селия очутилась у ворот Лонгера через час и двадцать минут. Она добралась до спортивного поля, открыла деревянную калитку и зашагала по беговой дорожке. И в этот момент на противоположной стороне участка она увидела пламя огромного костра, высоко поднимавшегося над оградой.
Селия испугалась. «Это один из домиков», — подумала она и, несмотря на усталость, побежала и закричала:
— Пожар! Пожар! Пожар!
Вдобавок ко всем неприятностям мисс Кэддик старая миссис Паддикет оказалась неожиданно и зловеще охвачена вечерней решимостью сидеть и играть в карты. Мисс Кэддик опасалась подобного развития событий, что случалось примерно раз в двенадцать недель, по двум причинам. Первая сводилась к тому, что после игры старая леди чувствовала себя истощенной, так что когда она отправлялась в постель, то не могла спать, и несчастной компаньонке приходилось тратить ночные часы на чтение вслух. Другой причиной было то, что после подобных развлечений тетушка Паддикет просыпалась всегда с сильнейшей головной болью и кипящей злостью в сердце.
Книгой, которую миссис Паддикет выбрала на этот вечер, стал роман Луизы Олкотт «Маленькие женщины», и она сама переворачивала потертые страницы, чтобы найти часть истории, больше всего подходящую к ее настроению. Мисс Кэддик страшилась «Маленьких женщин», ведь в прошлый раз, когда их выбрали, старая леди уснула только от утомления, а не оттого, что успокоилась и порадовалась.
Мисс Кэддик описывала приключения Мэг у Моффатов, потом принятие юного Лоренса в члены Пиквикского клуба и как раз добралась до конца приятной главы, когда слушательница внезапно приподнялась в кровати и воскликнула:
— Это еще что?
Мисс Кэддик нервно вздрогнула, пытаясь понять, не донесся ли до них звук какого-нибудь нового убийства, или это Селия Браун-Дженкинс вернулась из Лондона и сломала шею, пытаясь перелезть через калитку, ведущую в водяной парк. Обе женщины несколько мгновений напряженно прислушивались.
— И вот, снова! — сказала тетушка Паддикет. — Иди и разберись, кто там кидает камни в окно.
Мисс Кэддик положила «Маленьких женщин» на покрывало и испуганно заморгала.
— Вряд ли это камень в окно, — пробормотала она. — Это не звучало так, словно кто-то бросил камушек в стекло. Окно выходит на боковую сторону дома, миссис Паддикет, а шум донесся с фронтальной.
— Тогда иди и посмотри, что это! — пропищала старая леди. — И не будь дурой!
Мисс Кэддик поднялась из кресла и неохотно направилась к двери.
— Я знаю, что это! — внезапно закричала миссис Паддикет. — Кто-то колотит в дверь водяного парка! Мой нелепый внучок, я думаю. Сколько времени?
Мисс Кэддик посмотрела на свои наручные часики, потом на красивые напольные часы с кукушкой в углу комнаты.
— У меня без семнадцати двенадцать, — сообщила она, — а у мистера Голинтли без одиннадцати двенадцать.
Часы всегда именовались в честь прежнего владельца в знак уважения к нему: прежде они являлись собственностью пожилого джентльмена, которого миссис Паддикет знавала в юности.
— Ага, — старая леди потрясла головой, — что-то он рано сегодня. В любом случае калитка парка закрыта в это время, так что если внук Тимон на неверной ее стороне, то он может оставаться там, и все. Отправляйся в постель. Что ты там стоишь?
Мисс Кэддик, благодарная за позволение удалиться, пожелала нанимательнице доброй ночи. Потом она нервно выглянула из двери, чтобы убедиться, что никто не поджидает ее в коридоре, и, словно заяц, побежала в свою комнату.
Шум внизу продолжался. Кто-то постучал в дверь мисс Кэддик, и донесся голос кухарки, заявлявшей, что там внизу такая суматоха, что, наверное, мертвые восстанут, и ей лучше утонуть, чем позволить себе остаться под крышей, дающей прибежище убийцам и ворам, или в доме, где в такой глухой час ночи бедная женщина не может выспаться, чтобы восстановить силы после испытаний дня минувшего и набраться энергии, чтобы управиться с невзгодами дня грядущего.
Мисс Кэддик ответила, открыв дверь на два дюйма, что кухарка может вернуться в кровать и все будет хорошо. Это мистер Тимон, она объяснила, он оказался заперт, и миссис Паддикет не дала ему позволения вернуться в дом.
Кухарка, мрачно бормоча себе под нос, исчезла, а мисс Кэддик избавилась от внешнего слоя одежды и как раз извлекла вторую булавку из прически, когда более громкий и настойчивый стук сотряс ее дверь. Но к этому времени шум снаружи затих.
— Кто там? Вы не можете войти! — пискнула мисс Кэддик, мгновенно забыв, что дверь закрыта. — Что вы хотите?
— Это я! Кто поднял этот адский грохот?
— А, мисс Кауз, мы думаем, что это мистер Тимон, — пролепетала мисс Кэддик, на цыпочках подбегая к двери, чтобы удалить ключ из замочной скважины и говорить уже через нее.
— Я спущусь и посмотрю, что они хотят, — произнесла Амарис, и мисс Кэддик услышала ее удаляющиеся шаги.
«Это Селия Браун-Дженкинс, — таково было последнее умозаключение мисс Кэддик, — и дорогая Амарис впустит ее». Ощутив, что ответственность за допуск юной Селии в обитель предков пала с ее плеч, она быстро закончила приготовления ко сну и забралась под одеяло.
Миссис Паддикет лежала без сна некоторое время, потом обратила внимание, что шум, откуда бы он ни доносился, прекратился. Красивые старинные часы пробили полночь, и старая леди поднялась на локте и произнесла хриплым, но дружелюбным тоном:
— Спокойной ночи, мистер Голинтли.
Вскоре она уже спала спокойным сном старого человека, пока ее не потревожил шум, внезапно распространившийся по всему дому. Тетушка Паддикет поднялась на локте и прислушалась. Крик «Пожар! Пожар!» достиг ее ушей, она потянулась к шнуру от колокольчика, висевшего над изголовьем кровати, и принялась энергично дергать его.