На следующий день было воскресенье, и в половине шестого вечера гость с сожалением отбыл в Лондон.
В понедельник утром миссис Брэдли позвонила сыну.
— Я умираю от любопытства, — заявила она. — Ты можешь найти кого-нибудь еще, кто имел отношение к этому делу?
— Один из присяжных годится? Могу предложить тебе отличный экземпляр. Кстати, он мой парикмахер.
— А, тупейный художник. Прекрасно. Когда и где?
— Я скажу ему, что ты собираешься приехать, и мы с ним договоримся. Я дам тебе знать. Ты ведь располагаешь временем?
— Не то слово. Все мое время в его распоряжении.
Повесив трубку, миссис Брэдли звонком вызвала Анри. Повар с готовностью явился, сияя улыбкой Чеширского кота.
— Что-то не так с этим окунем? — спросил он, безутешно простирая руки. — Я говорил торговцу рыбой!
— Нет, нет, Анри, мальчик мой. Окунь здесь ни при чем, тем более что мистер Пратт его уже съел. Вопрос другой. Ты знаешь какого-нибудь парикмахера?
Анри изумленно уставился на нее. Потом перешел на французский и говорил минут десять.
— Ага, — сказала миссис Брэдли, которая была достаточно старомодна и считала французский самым цивилизованным языком на земле (кроме, вероятно, китайского, которым она не владела). — Тогда ты со мной согласишься, что парикмахер — это своего рода художник.
Анри немедленно согласился, выдав новую порцию риторики, после чего хозяйка кивком отпустила его на кухню. На следующий день позвонил Фердинанд, чтобы сообщить, что его парикмахер по фамилии Сепьюл будет счастлив поделиться с миссис Брэдли своими воспоминаниями о суде над Беллой Фоксли.
Миссис Брэдли встретилась с брадобреем в комнате позади его заведения. Это случилось в рабочее время, но мистер Сепьюл не имел ничего против. Клиентов у него как раз не было, и он, как истинный джентльмен, предпочел не назначать точного времени, а встретиться в любое, тем более что к своему участию в суде присяжных он относился со всей серьезностью.
Он отнюдь не считал это досадной потерей времени и не одобрял тех, кто так думает.
— Все мы должны быть готовы выполнить свой долг, — заявил он. — Мой девиз: «Никаких уверток, будь то мир или война». Тем более что дело было очень интересным, хотя и довольно запутанным.
— Запутанным? — переспросила миссис Брэдли.
— Да, ту женщину, Беллу Фоксли, обвинили в намеренном убийстве ее кузена, а потом оправдали. Там была куча разногласий между докторами, «разумные основания для сомнений» со стороны судьи, когда ему представили все улики, а потом присяжных отправили выносить вердикт. Мы заседали почти два часа, — заключил свой рассказ мистер Сепьюл. — И все время спорили. Семеро высказалось за оправдательный приговор, а пятеро против. Я был против.
— Почему?
Парикмахер сказал, что посчитал Беллу Фоксли виновной, потому что ему не понравилось ее лицо. Миссис Брэдли возразила, что это никак не может быть уликой, но Сепьюл запротестовал, заявив, что такая внешность говорит сама за себя. И потом, не зря же полиция ее арестовала. С этим миссис Брэдли осторожно согласилась, после чего поинтересовалась: что заставило тех пятерых присяжных, которые были против оправдания, присоединиться к тем семерым, что голосовали за него.
Мистер Сепьюл объяснил, что есть два взгляда на вещи и судья, высказав «разумные основания для сомнений», повлиял на мнение присяжных. Он признался, что у него лично сомнения возникли из-за слухов о привидениях в том доме. Сам он не верит ни в какие привидения. И если считать, что дело здесь не обошлось без них, то таким «привидением» была, конечно, Белла Фоксли. Здесь очень важен вопрос времени. Согласно медицинскому свидетельству, — которое, кстати, защита не оспаривала, — смерть произошла между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи. А Белла Фоксли как раз в это время и ходила в тот дом. Жена убитого сообщила об этом под присягой.
Опять же он (мистер Сепьюл) как женатый человек хотел бы знать, насколько вероятно, что жена отпустила другую женщину к своему мужу, чтобы та флиртовала с ним ночью в пустом доме? Ладно, один раз она дала маху. И именно в тот раз парень выпал из окна. Какая жена опять бы отпустила ее туда? Да никакая, тут даже думать нечего. Может, бедняжка и боялась привидений, но того, что ее муж начнет резвиться с другой женщиной, она наверняка боялась еще больше — или он (мистер Сепьюл) ничего не понимает в женщинах.
И вообще, неужели обвиняемая была столь глупа, что решилась повторить свою попытку? Потом вся эта волынка с шантажом. Чушь какая-то. Когда людей шантажируют, их обирают начисто, высасывают из них все до последней капли. А тут какие-то редкие пятифунтовые бумажки от женщины, у которой куча денег.
— В общем, так: я отверг свои сомнения — и она от этого только выиграла, — завершил свое повествование мистер Сепьюл.
— А как она восприняла вердикт? — спросила миссис Брэдли, несколько утомленная попытками мистера Сепьюла взгромоздить Пелион на Оссу[21].
— Стала молиться, но, по-моему, как-то ненатурально.
— Очень интересно, — заметила миссис Брэдли. — А не припомните в ее внешности чего-нибудь особенного, даже несмотря на то что она вам не нравилась? Может, она чем-то выделялась?
— Да там и смотреть не на что. Разве что здоровенная была и с перманентом, но только вся нечесаная. Должно быть, забыла про прическу, когда ее арестовали. Но перед судом могла бы и причесаться.
— Ах, вот как! — сказала миссис Брэдли, заинтересовавшись этим профессиональным подходом.
— Да. Двадцать пять — тридцать шиллингов за прическу, — продолжал парикмахер. — Сейчас я занимаюсь только мужчинами, но раньше, когда был жив мой отец, причесывал дам. У нас семейный бизнес, и он всегда работал мужским парикмахером, до самого своей смерти. Вышел из дела только четыре года назад и в прошлом году умер. Так что за двадцать два года я успел наловчиться в женских прическах, а еще делал маникюр и маски для лица. Кстати о Белле Фоксли. Ей бы не помешала парочка грязевых масок и ртутный крем, но куда там.
Позвонив мистеру Пратту, миссис Брэдли пригласила его к себе на выходные. Тот с радостью принял приглашение и в следующую пятницу прибыл из Лондона как раз к ужину.
— Продолжим нашу Фокслиану? — спросил он, зажигая одну из сигар, которые Фердинанд покупал матери для гостей (включая себя), и погружаясь в уютное кресло. — Чем вы занимались после того, как мы в прошлый раз расстались?
— Говорила с сыном по телефону и с его парикмахером лично. Тот был одним из присяжных, которые оправдали Беллу Фоксли.
— Черт бы его побрал! — воскликнул мистер Пратт. — Он рассказал, почему ее оправдали?
— Похоже, судья был на стороне обвиняемой и надавил на присяжных. Парикмахер вначале высказался против оправдательного приговора. Ему казалось, что ее лицо не вызывает доверия.
— Так оно и было, но ведь это нельзя считать уликой.
— Он думает иначе. Не забывайте, что он специалист по внешнему виду.
Мистер Пратт прыснул.
— Я принес вам книгу. Это воспоминания Коттера, обвинителя по делу Фоксли. Там есть глава, точнее половина главы, посвященная Белле. Думаю, вам будет интересно ее прочесть. Я не согласен со всем, что он там пишет, но, несомненно, если бы они нашли мотив преступления (который, как он намекает, был связан со смертью тетушки), то Белла отправилась бы на виселицу.
— Значит, обвинение знало о тертой моркови? Из материалов следствия, я полагаю?
— Похоже. Видимо, кто-то из их свидетелей сообщил что-то такое, чего нельзя было обнародовать в суде.
Утром в воскресенье, пока бывший журналист играл с Фердинандом в теннис, миссис Брэдли с интересом изучала книгу мистера Коттера «Каталог преступлений» (солидный томик за двенадцать шиллингов шесть пенсов), найдя там мнение обвинителя по делу Фоксли.
Уважаемый джентльмен предназначал свою книгу для широкой публики, и его литературный стиль вполне соответствовал этому намерению. Однако материал был полезен и для других структур, ибо давал возможность для серьезных умозаключений. Так что внимание миссис Брэдли привлекло не только дело Беллы Фоксли (которое он назвал «Духи, привидения или…»), но и дюжина других дел.
О Белле Фоксли он написал следующее:
«В этом непростом деле мы столкнулись с противоречивыми показаниями врачей, и руки у нас оказались связанными, поскольку мы не могли допустить того, что в некоторых обстоятельствах могло бы стать веским аргументом против обвиняемой, а именно — странная смерть ее тетушки от естественных причин. Это не давало нам возможности выявить более основательные мотивы убийства кузена, чем намерение избавиться от шантажиста. Такой мотив, будучи представленным присяжным, неизбежно повлиял бы на вынесение вердикта.
Тетушка, которой было уже за восемьдесят, умерла, подавившись тертой морковью, приготовленной для нее обвиняемой, которая наследовала практически весь капитал умершей — довольно значительная сумма для той, что зарабатывала на жизнь собственным трудом. Кузен мог что-то знать о смерти тетушки, о чем он молчал, но это не спасло его от гибели.
Но все это лишь домыслы. Вероятно, смерть старой дамы наступила от естественных причин, как заключил следователь, но из-за невозможности предоставить мотив, который присяжные сочли бы серьезным, дело с самого начала было чрезвычайно сложным.
Арест Беллы Фоксли был вполне оправдан, поскольку имелись серьезные улики. Следствие установило, что она ходила в “дом с привидениями”, как называли его в газетах, как раз в то время, когда, по мнению медиков, наступила смерть ее кузена (независимо от того, на какой стороне они выступали), а отрицание этого факта обвиняемой звучало неубедительно, поскольку все знали, что она ходила туда и раньше.
Несмотря на некоторые подозрения, что обвиняемая находилась в близких отношениях со своим кузеном, свидетельства жены говорили о том, что ей было известно об этом визите, но она ему не препятствовала, хотя и заявила, что Белла обошлась с ней довольно грубо, толкнув ее обратно в кровать.