– Собираетесь записывать на пленку? – удивилась Джаз.
– Да. Не возражаете? Могу просто делать пометки в блокноте, если хотите.
– Смотря какие будут вопросы.
– Ничего из ряда вон выходящего. Отец, наверное, сказал вам, что моя диссертация посвящена системе уголовного правосудия в новом тысячелетии.
– Чувствую себя подозреваемой на допросе. – Джаз кивнула на диктофон. – Хорошо, давайте. Помогите мне ощутить себя по другую сторону баррикады.
Джонатан включил запись.
– Самый момент предупредить меня о последствиях и предложить вызвать адвоката, – улыбнулась Джаз.
– Точно, – согласился Джонатан. – Итак, мой первый вопрос. Находясь на передовой борьбы с преступностью, удовлетворены ли вы нынешней системой правосудия?
Джаз прикусила губу.
– Отец сказал вам, что это – моя излюбленная тема?
– Нет, но она наверняка близка любому полицейскому: месяцами вести расследование, готовить арест предполагаемого преступника, а затем смотреть, как он выходит из зала суда на свободу из-за какой-нибудь формальности.
Джаз ответила не сразу:
– Джонатан, мы можем повести беседу двумя путями. Если вы назовете мое имя в своей диссертации, тогда я стану придерживаться линии партии. Если же нет – и мы выключим эту штуку, – тогда мои рассуждения будут куда откровеннее. Что предпочтете?
Джонатан дотянулся до диктофона, остановил запись. Сказал с улыбкой:
– Я весь внимание.
Джаз начала, сперва осторожно, излагать свои мысли об источниках проблем. К ее удивлению, Джонатан был хорошо осведомлен и со знанием дела защищал систему:
– Ее слабое место – не коррупция, хоть я и согласен с вашими словами о злоупотреблении властью и о личных амбициях. Однако из своих прежних интервью я почерпнул, что от правосудия обычно ускользают из-за мелочной бюрократии и некомпетентных обвинителей, – вы, к примеру, видели недавний правительственный документ, предлагающий Королевской прокурорской службе урезать гонорар барристеров? Естественно, лучшие юристы предпочтут играть на стороне защиты – и на человеческих слабостях.
– К тому же система завалена апелляциями, – добавила Джаз. – Даже если обвиняемому выносят приговор, откуда ни возьмись появляется хитромудрый адвокат и машет притянутой за уши уликой: иногда материальной, но чаще – психологической.
– В смысле, «я не виноват, что стал убийцей, просто в младенчестве мать не кормила меня грудью»? – поморщился Джонатан.
– Угадали. Простите, я могу показаться безжалостной, однако безжалостна сама жизнь. У всех людей неидеальные детство и юность. У всех есть причины пойти и хладнокровно кого-нибудь убить. Слава богу, большинство так не поступает. Те же, кто поступает, должны нести ответственность за свои действия. Должны быть наказаны за то, что совершили.
– Согласен. Вы ведь и сами пережили горький опыт, Джаз, – тихо проговорил Джонатан. – Я знаю, что произошло с вашим отцом.
Джаз ненавидела эту тему – слишком живы были еще воспоминания о тех событиях.
– Да. Он был хорошим человеком, приходским священником, помогал неимущим. И что получил за свои труды? Пулю в спину. Стрелок же получил два года, а вышел через шесть месяцев. На основании ограниченной вменяемости. А через три недели напал вновь.
– Сочувствую. Просто нет слов. – Джонатан вздохнул. – Ничего, если я спрошу, что ваш отец делал тогда в Хакни? Я-то думал, он преподавал здесь богословие.
– Все верно. До двенадцати лет я росла в Кембридже. Затем папа объявил нам с мамой, что ему надоело учить богословию горстку студентов из среднего класса. Он желает идти в люди и применять на практике то, что проповедует. Папу посвятили в духовный сан, и мы переехали в Хакни. Из уютной кембриджской гимназии я попала в обычную среднюю школу Восточного Лондона. Настоящий культурный шок. Хотя это меня закалило.
– Верю. Вам не позавидуешь.
– Было трудно, да, но я безмерно восхищалась отцом. К тому же в той школе я выучила немало разных хитростей, которые не раз пригодились мне на нынешней службе.
– Например?
– Ну-у, это уж точно не для протокола. – Джаз усмехнулась: – Сделав всего один звонок, я могу раздобыть все, чего душа пожелает: стимулянт, барбитурат, бензос, план, экстази, кокс, героин…
– Так чего же мы ждем?
– Очень смешно.
– Шучу. Я таким не увлекаюсь – и никогда не увлекался.
– Ну а что еще вы могли сказать детективу? – поддела Джаз.
– Нет-нет, я сторонник честности. И, к счастью, наркотиков я сумел избежать. Честно, – повторил Джонатан.
– А я нет. Правда, не подсела. Перепробовала все. В моем учебном заведении это было… de rigueur, в порядке вещей. Как молока на перемене выпить.
– Обряд посвящения?
– Угу. Вроде того. Белые девочки из среднего класса… – Джаз вздохнула. – Я хотела вписаться в коллектив. Пребывание «по другую сторону» стало очень ценным опытом. Я понимаю, как непросто этим детям вырасти, стать относительно благополучными…
– Что же случилось с вашим отцом?
– Он, как обычно, слишком увлекся. Своей паствой, которая за время его службы выросла из нескольких старушек – божьих одуванчиков до трех сотен прихожан. Папа – очень харизматичная личность. Особенно много он помогал одной женщине, чей ребенок умирал от лейкемии. Женщина обращалась к папе за духовной поддержкой, часто бывала у нас дома. Ее мужу, известному наркоторговцу, это не понравилось. Однажды он явился к нам и выстрелил в папу. Прямо у нас на кухне.
– Черт, – прошептал Джонатан.
– Папе повезло, что он вообще выжил. Во время операции у него случился инфаркт. Папа очень слаб – и слабеет с каждым днем.
– Тем не менее он – неотъемлемая часть Кембриджа. Известен своими глубокими познаниями, добрым сердцем и непристойными шутками. – Джонатан улыбнулся, в глазах сверкнул огонек.
– Папа – удивительный человек, – пробормотала Джаз. – Я люблю его безумно, несмотря на все недостатки.
– Желание творить добро не является недостатком, Джаз.
– Нет, конечно. Только жить со святым порой трудно. Маме пришлось пройти через многое.
– Не сомневаюсь. И вам тоже, Джаз, – мягко заметил Джонатан, внимательно глядя на нее.
– Ладно, сменим тему. – Джаз покраснела. – Вы хотели спросить о чем-то еще? У меня мало времени.
Получилось грубовато, но не специально, а из-за неловкости.
– Нет, пожалуй. Во всяком случае, пока. Мне надо домой, все записать. Вы согласитесь встретиться еще раз, если понадобится?
– Сейчас я очень занята. – Джаз встала.
Джонатан последовал ее примеру.
– Ведете расследование?
– Да.
– Интересное?
– Да. До свидания, Джонатан, надеюсь, я хоть немного вам помогла.
Она протянула ладонь для рукопожатия, он оставил это без внимания.
– Вы припарковались в Тринити?
– Да.
– Нам по пути, я живу в той стороне.
Джонатан вышел из паба первым.
Расстроенная Джаз шла молча. Как он сумел выудить у нее больше, чем она собиралась рассказать?
У домика привратника Джонатан остановился.
– Спасибо за уделенное время, Джаз. Я очень благодарен.
Взгляд голубых глаз на мгновение задержался на лице Джаз, затем Джонатан нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– Ну, до свидания.
– До свидания.
Джаз поспешила прочь, в безопасную гавань родительской квартиры. Времени на раздумья не было – в дверях уже ждала Селестрия.
– Вот и ты, как хорошо! Отец отказался ложиться до твоего возвращения. Он обсудил Хью Данмана по телефону со старым приятелем. Входи.
– Джаз, родная. – Отец был бледен, но глаза сияли. – Я выяснил подробности о твоем трупе. Селестрия, капельку бренди мне и дочери для облегчения рассказа.
– Я не буду, пап. Мне еще машину вести. – Джаз устроилась в кресле.
– Ты тоже не будешь, Том. Ты свою сегодняшнюю квоту уже выпил.
– Наплюй на квоты и дай мне немного бренди.
Селестрия беспомощно посмотрела на дочь, затем вынула из шкафчика бренди, плеснула в стакан на донышко и отдала мужу.
– Спасибо, дорогая. – Он пригубил напиток. – Значит, так. Меня просветил насчет Хью Данмана один старый приятель, Криспин Уэнтуорт. Они вместе учились в Оксфорде, и, закончив докторантуру, оба получили преподавательскую работу. Ты ведь знала, что Хью был геем?
– Наверняка – нет, но эта мысль приходила мне в голову. Мужчина, который за всю жизнь так и не женился… вполне возможное объяснение.
– Позволь заверить, он совершенно определенно был стопроцентным гомосексуалистом. Криспин своего всегда распознает. – Отец улыбнулся. – В те времена в Оксфорде царили вольные нравы. Говорю же, начало шестидесятых, подобное творилось повсюду.
– Завидовать молодости собственных родителей ужасно, но я иногда завидую, – вздохнула Джаз. – Ладно, продолжай, пап.
– Хью Данман совершил немыслимое: влюбился в собственного студента. Юношу, разумеется. Повел себя глупо, не слишком скрываясь от высоких начальников. До тех в конце концов все дошло, и Хью тут же уволили.
– Понятно. Имя студента тебе известно?
Отец поднял руки, призывая к терпению.
– До этого я скоро дойду. Хью уехал за границу и исчез с радаров Криспина на год или два. После чего вдруг всплыл в школе Святого Стефана, преподавателем латыни.
– Поразительно. Как же его взяли в школу после увольнения из Оксфорда за отношения со студентом?
– Историю могли замять. Тогда такое случалось нередко. Вероятно, от Хью потребовали уйти быстро и без скандала, а взамен пообещали молчание. В те времена полицейские проверки и обширные рекомендации были не в моде, не то что сейчас. Словом, Хью каким-то образом попал в Святого Стефана.
– А молодой человек, в которого Хью влюбился? Кто он?
– О, тут все довольно интересно. Интересующего нас студента звали Корин Конот. Он злоупотреблял алкоголем и наркотиками, но, по словам Криспина, был юношей обаятельным, красивым и аристократичным. Мне представляется персонаж вроде Бози, любовника Оскара Уайльда. Корин разбил немало сердец, как мужских, так и женских.