– Ладно, я понимаю, ты еще в шоке.
– Да, это по-нашему, – улыбнулся он, вставая.
Она проводила его, заперла дверь. Через какое-то время он вернулся, достал из кармана билеты на завтрашний поезд.
– Я позвонил маме, сказал, что мы завтра выезжаем. Она обещала приготовить бешбармак. Это хоть и казахское блюдо, но у нас считается праздничным, и готовят его в семьях с разным национальным составом, – входя в квартиру, сказал Толик.
– Я ела бешбармак в исполнении своей тетки, теперь поем в исполнении свекрови, – ответила женщина, обняла его, прижавшись головой к широкой груди.
– Черт! Совсем забыл о нем! – вспыхнул Толик, глядя, как за окном вагона медленно поплыли привокзальные постройки.
– О чем?! – испугавшись, что он забыл выключить утюг, которым перед самым выходом подглаживал стрелки брюк, воскликнула Полина, присев на нижнюю полку купе.
– Письмо, которое мне сотрудник знакомый передал. Я совсем про него забыл, – выждав несколько секунд, ответил дизайнер. – Оставил в кармане брюк.
– А о чем письмо? – успокоившись, спросила она, расстегивая замок дорожной сумки на колесиках.
– Не знаю, – скользя взглядом по проплывающему за стеклом железнодорожному составу, сказал Толик.
В дверь постучали, и сразу, не дожидаясь разрешения войти, полотно поехало в сторону, ролики чуть шуршали. В купе вначале появился заостренный носик ребенка и витушки волос соломенного цвета, вихрящиеся вокруг лица.
– Место тридцать пять здесь? – спросила девочка высоким, с хрипотцой, явно прокуренным голосом.
– Да, – ответили оба одновременно, посмотрели друг на друга и улыбнулись своей непроизвольной синхронности.
Лицо исчезло. В купе вползал, подталкиваемый сзади, чемодан, какой Толику доводилось видеть лишь у бабушки, не желавшей использовать новоявленные легкие дорожные сумки китайского производства. Бока квадратного ископаемого были зеленого цвета с черными поперечными полосками. «Арбуз», – подумала Полина и хмыкнула, Толик посмотрел на нее и улыбнулся.
– Что это за квадратный арбуз?! – обратился он к девочке, зашедшей в купе.
Та вздохнула, ее тоненькие руки, как птицы, вспорхнули вверх. Не прекращая жестикулировать, соломокудрая пассажирка ответила:
– Да, все так говорят. Я просто деда расстраивать не хотела, он все еще живет временами, когда хлеб стоил несколько копеек. Жуткий брюзга. Мне проще было тащиться с этой рухлядью, чем объяснять ему современные тенденции, – она попыталась, не прекращая говорить, засунуть чемодан в ящик, под сиденьем нижней полки, но крышка не открывалась, тогда Толик помог ей спрятать «арбуз», а девушка продолжала: – Жить с пожилым человеком, стоящим одной ногой в могиле, а другой в маразме, – это еще то веселье! Уж поверьте мне! Сейчас с ним моя мать одна, как она там, ума не приложу. Если бы он был мне не дедом, а отцом, то я бы, возможно, относилась к его заходам проще, а так… – она развела руки в стороны, затем резко сцепила тонкие пальчики-соломинки в «замок» на груди. – У вас есть пожилые родственники?
– Моя бабушка недавно умерла, – ответил Толя.
Полина предпочла промолчать, пытаясь переварить всю информацию, обрушенную словно воды Ниагары на ее голову всего за несколько секунд из уст этой, похожей на ребенка, женщины, о возрасте которой красноречиво говорили морщины на шее и сморщенная кожа на тыльных сторонах ладоней.
– Соболезную, – усаживаясь на сиденье, напротив пары, продолжила пассажирка. – Смерть тяжело пережить, но можно. У меня подруга умерла от пьянки. Панкреатит, кажется. Когда ее мать рассказывала мне о тех муках, которые перенесла за последние свои дни Лиза, я плакала, а сейчас спокойно говорю об этом вам, незнакомым людям. – Тут она подпрыгнула, словно вспомнив что-то важное, ее руки-птицы вспорхнули вверх. – Аааа! Мы не познакомились! Извините, пожалуйста, я обычно сразу представляюсь и узнаю, с кем разговариваю, это профессиональная привычка. А сейчас просто после похорон не могу прийти в себя. Вроде все спокойно, а изнутри что-то гложет. Меня зовут Жанна Ванова, я журналист одной из газет города Оренбурга. А вы?!
Они молчали, смотря на этого маленького человечка с блестящими внимательными глазками темно-зеленого цвета, пронырливо-заостренным носиком и тонкими губами. «В жопе воду не удержит», – подумала Полина, и на лице ее расплылась улыбка, а потом смех вырвался наружу, сотрясая все тело.
– Извините, – вставила она и продолжила веселиться, наблюдая, как удивленно округлились красивые глаза пассажирки.
– Я что-то смешное сказала?! – возмутилась та, вставая.
– Извините мою невесту, – вмешался Толя, протягивая руку и предлагая женщине присесть обратно. – У нас очень хорошее настроение, а ваше появление было таким… – он задумался, подбирая нужное слово, – таким стремительным и неожиданным…
– И смешным, – улыбнулась Жанна, уперев руки в сидение, обтянутое красным дерматином.
– В некотором роде, – пожал плечами молодой мужчина, прочитав название станции, которую миновал состав, вспомнив, что здесь Москва заканчивается и начинается пригород.
– Извините, – вытирая выступившие слезы, сказала Полина, поднимая лицо на журналистку. – Я вспомнила анекдот, который уже забыла, но смеха сдержать не смогла. Меня зовут Полина, а моего жениха Анатолий. Я коренная москвичка, а он из Оренбурга…
– Да! – обрадовалась Жанна, всплеснув руками, хлопнув себя ладонями по острым коленкам. Одета она была в синие со стразами джинсы и бледно-голубую майку с белыми цветами, напоминавшими пионы или хризантемы.
– Чистая правда, – кивнул Толя.
– А что в Москве делал? – без обиняков взялась за расспросы попутчица.
– Работал, а в процессе счастье свое нашел, – он указал на смутившуюся от этих слов Полину.
– Расскажите? – растаяла женщина, сцепившая ладони, подперев ими подбородок, локти она уперла в колени.
– Сделать нашу историю достоянием целого города? Ну уж нет! – отказал молодой мужчина, почесав большим и указательным пальцами левой руки переносицу, потом надбровные дуги.
– Я не собираюсь писать статью на основании вашей жизни, если не хотите, – положив руки на стол, вздохнула Жанна. – Я не использую все, что мне известно о людях и городе в своих материалах. Надо соблюдать журналистскую этику. У нас есть негласные правила, которых придерживаются все. Например, не писать об одном и том же в разные газеты…
– Разве?! – почесав за ухом и отодвинув наползшую на половину окна шторку, закрывшую вид на дачи, коттеджи, деревья, удивился Толя. – Во всех газетах пишут об одном и том же на разные лады.
– Это пишут журналисты, состоящие в штате данных средств массовой информации. А я говорю про то, что если я напишу статью о ядовитых свойствах «луноцвета», то не понесу ее в несколько газет сразу, понятно?
– Понятно, – улыбаясь, ответила Полина. – А при чем здесь «луносвет», что это такое?
– «Лу-но-Ц-вет», – повторила журналистка, быстрым движением убрав со лба кудри. – Просто в голову пришло. Посмотрела перед выездом «Властелин колец, две твердыни», это вторая часть трилогии. Там король сына схоронил, а на кургане выросли «луноцветы». Помните? – Она посмотрела на Толика с Полиной, но те отрицательно закивали головами. – У них дома ничего другого не было, кроме этого фильма, вот и пересматривали его по возможности. Ночью! Днем я находила, как убить время, а к ночи нападала бессонница. В голову лезли всякие мысли о жизни. А больше о смерти. – Лицо женщины стало грустным, кожа словно побледнела, и на ее фоне глаза засияли еще ярче. – Вот живет человек себе, а потом решает попробовать спиртное… Я не ханжа, не думайте! – отрицательно помахав перед носами пары руками, выпалила она. – Я сама выпиваю изредка. В нашей работе без этого порой никак. Бывает, что надо раскрутить на откровение респондента, а он уважает вино, а чаще водку. Приходится, – развела она руками, кивая головой. – Но моя подруга… Мы с ней дружили в школе, а потом она поехала учиться в Москву, у бабушки жила, замуж вышла, но мы переписывались и ездили друг к другу в гости. Так вот, она сначала с бабушкой, еще той алкашкой, годами закаленной, потом с мужем. Пила часто и много. Чаще пила пиво, – посмотрев в окно, проследив за убегающей назад пушисто-зеленой елью. – Она думала, что это безвредная штука, только почти чистит…
Жанна неожиданно замолчала. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, наружу, за горизонт. Она сглотнула слюни, и внутри горла что-то дернулось, подбородок приподнялся и опустился. Женщина запустила пальцы обеих рук в завитушки волос, вздохнула, а затем продолжила, не глядя на пару:
– Знаете, что такое панкреатит? Тот, что был у подруги, развалил ее печень на куски. Как время рушит древние строения, так болезнь человека. Все жжет, хочется пить, очень хочется, а нельзя. Ее к койке привязывали, чтобы не сбежала. – Жанна вздохнула еще раз, сцепила пальцы рук на затылке, перевела взгляд на попутчиков.
– Соболезнуем, – промолвила Полина и положила руку на левое колено журналистки – Может, чай принести?
– Это можно, – сразу изменилась в лице Жанна. – Что-то я раскуксилась! Сейчас бы выпить для поднятия тонуса, но я себе обещала – ни-ни!
– Толь, – обратилась к жениху Полина, – достань из пакета заварку и кружку металлическую. – Потом посмотрела на попутчицу: – Вы какой чай любите: зеленый, черный, с бергамотом или?
– Ого! – всплеснула руками журналистка, чуть подскочив на месте. – У вас целый набор, что ли?
– Несколько сортов взяли, чтобы разнообразить путь-дорогу, – ответил Толик, достав пакет из-под стола, поставив его на сиденье.
Когда он раскрыл шуршащий полиэтилен, в дверь постучали, затем створка поехала в сторону. Заглянула проводница.
– Белье подходите брать, кто хочет. У нас в продаже минеральная вода, чай, кофе, – отрапортовала она и пошла в соседнее купе.
Вагон покачивался, стуча колесами по рельсам: «ты-дых», «ты-дых», «ты-дых». Жанна встала, скинула шлепанцы, напоминавшие своими загнутыми вверх острыми носами обувь из восточных сказок, влезла на нижнюю полку, дотянулась до регулятора громкости радио, повернула его. Из репродуктора полилась дребезжащая мелодия в стиле латино. Ее зажигательный ритм, как нельзя кстати, подходил солнечному дню, неумолимо катящемуся к закату, а также рассеивал грусть, оставшуюся после воспоминаний Жанны.