– Я приеду сюда вместе с ним на следующей неделе, если вы сможете привезти нас.
Через час шел поезд на Динь. Она не захотела пойти в ресторан, боялась опоздать к отправлению. Мы перекусили какими-то холодными закусками в кафе у подножия вокзальной лестницы. Марсель – очень шумный город, а жара мешала говорить. Она сказала мне с застенчивой улыбкой:
– Такое ощущение, будто я пьяная.
Когда ее поезд тронулся, она помахала мне рукой через окно, словно уезжала на другой конец света и мы никогда больше не увидимся. И хотя она немка или австриячка – она той же породы, что и мой отец, братья и женщины в нашей семье, – из породы тех, кто должен все выдержать, и увы, все выдерживают. Знаете, что я сказал себе, когда ее поезд скрылся из виду и я шел к вокзальной лестнице? Эта мысль наполняла меня каким-то удовлетворением, даже восторгом, что-то похожее я испытал, увидев бейсболку Микки в группе других гонщиков, когда он пришел первым в Драгиньяне. Я говорил себе, что мы – то есть, Эль и я, – мы совсем из другого теста.
Я объехал весь Марсель. По дороге к пляжу Прадо зашел в магазин «Монопри», купил пару солнечных очков, красную рубашку, очень длинную и узкую черную пластиковую сумку непонятного назначения, возможно, для рыбной ловли, но достаточно вместительную для ружья.
Я снял номер в «Кристотеле», далеко от центра, в районе Мазарг. Он дорогой, зато просторный, современный, есть бар и два ресторана, полторы сотни одинаковых комнат, тут никто никого не замечает. Я увидел на вокзале рекламу этого отеля, все оказалось так же безлико, как и было обещано.
Я заполнил формуляр у стойки бюро обслуживания. Сказал, что долго не спал и прошу меня не будить. Мне ответили, даже не взглянув на меня, что достаточно повесить на ручку двери снаружи табличку «Не беспокоить». Я сел в лифт вместе со служащим, который повел меня потом по коридору к номеру – я не стал доверять ему свой фибровый чемодан. Хотя не было ни единого шанса на миллион, что он настолько прозорлив, что сможет разглядеть его содержимое и увидеть там «ремингтон» и коробку с патронами, я все-таки побоялся. Я дал ему на чай. Как только он вышел, повесил на дверь табличку «Не беспокоить».
Я снова проверил ружье и зарядил его. У меня не было запасного магазина, и если в первый раз мне придется сделать два выстрела, то понятно, что продолжать стрельбу, имея всего одну пулю, бессмысленно; в этом случае мне пришлось бы в считанные секунды перезаряжать ружье в овчарне, сохраняя при этом хладнокровие. Эта мысль меня тревожила, потому что я никак не мог представить себя в подобной ситуации.
Мысль том, что придется звонить Лебалеку, тоже вызывала беспокойство. Я вспомнил провод над дверью в цех. Он окажется слишком далеко от меня, и я вряд ли смогу уложить его одной пулей из ружья с обрезанным стволом. Во всяком случае, попытаюсь. Но при этом я не должен далеко отходить от ворот. Мадемуазель Дье сказала, что это «отцы семейства». Я ведь не знаю, сколько в доме сыновей или дочерей, которые могут помешать мне скрыться после того, как я прикончу Лебалека. И хотя я не слышал лая, мне показалось, у них есть собака. Поэтому подходить ближе мне не стоит.
Вот о чем я думал в этом гостиничном номере с голубыми стенами, шторами в цвет обоев и мебелью цвета красного дерева. Я положил ружье и коробку с патронами вместе с красной рубашкой в только что купленную сумку и поставил ее возле кровати. Спустил в унитаз целлофановую упаковку от рубашки, потом разделся и принял ванну. В комнате стоял небольшой холодильник, я открыл банку пива, поставил крестик в соответствующей клеточке списка продуктов из мини-бара, он лежал на подносе наверху, а на цепочке был прикреплен карандаш – такое вот суперобслуживание.
Я вытянулся на кровати в чистых трусах, выпил пиво, думая о том, что завтра увижу Эль, когда она проснется. Стал представлять себе всякие глупости – что она внезапно узнает меня и выздоровеет, – но я сказал себе, что это глупости, и перестал думать. Закрыл глаза. Я не спал по-настоящему, потому что осознавал, что я в гостинице, слышал голоса в коридоре и какой-то глухой шум, доносившийся снаружи.
Я встал, когда мои часы показывали четыре дня. Снова надел черные брюки и черную рубашку-поло, поверх – свою бежевую куртку. С собой прихватил только пластиковую сумку. Из отеля я вышел через бар. Там сидела куча иностранных туристов. Я положил ключ от номера в бардачок в машине, туда же – купленные накануне солнечные очки. Перед тем как выехать на автомагистраль по направлению к Эксу, я залил полный бак бензина и проверил уровень масла.
Я двинулся в путь. Мне нужно было быть в Дине не раньше семи. Добрался туда примерно в это время. Поставил машину на маленькой площади, которую приметил накануне. Пешком пошел на бульвар Гассенди, там была куча народу.
Я не надеялся, что агентство недвижимости будет еще открыто, но оно было. Внутри, за металлическим письменным столом сидел мужчина. Он давал подписывать бумаги какой-то паре средних лет. Я посмотрел на него через окно, не останавливаясь. Чуть поодаль пересек широкую улицу и зашел в большой бар-магазин «Ле-Провансаль». Было впечатление, что я попал на собрание – столько вокруг сидело людей, и так громко они галдели. Я устроился у стойки, попросил кружку пива и жетон для телефона.
Телефонная кабина находилась в глубине второго зала, где играли в бильярд. Я позвонил в агентство по недвижимости. Попросил Мишеля Туре. Он ответил:
– Я слушаю.
Я сказал:
– Добрый день, месье Туре, я продаю земельный участок на выезде из Диня, на дороге Ла-Жави. Хороший участок, около гектара. Я бы хотел, чтобы вы на него взглянули.
Он спросил мое имя. Я ответил:
– Планно. Робер Планно.
Он хотел договориться на следующую неделю. Я сказал ему:
– Знаете, я не местный, я из Ментона. Вечером у меня поезд обратно.
Он не очень-то горел желанием приехать прямо сейчас. Но я сказал ему:
– Послушайте, месье Туре, уверяю вас, это выгодное предложение. Мне позарез нужны деньги, понимаете, к чему я клоню? А это меньше чем в десяти километрах от города, почти целый гектар пастбищных угодий плюс овчарня, требующая ремонта.
Он еще колебался, стал задавать вопросы о расположении участка. Потом сказал:
– Сначала я должен заехать домой.
Я ответил:
– Отлично, потому что я все равно не смогу быть там раньше половины девятого. Но больше четверти часа нам не понадобится.
Он сказал:
– Ладно. С вами всегда так – одна и та же песня.
Я решил, что он имеет в виду своих клиентов, а может быть, и нет. Я спросил, знает ли он лесопилку Лебалека. Он ответил почти с раздражением:
– Мне ли не знать? Это же мой шурин.
Я сказал ему:
– Так вот, от нее еще три километра, там по правую руку начинается дорога и идет через лес. Буду ждать вас у въезда на дорогу. Какая у вас машина?
Он ответил:
– «Ситроен СХ».
Я сказал:
– Меня узнать легко. Я буду в красной рубашке.
Я выпил пиво, заплатил по счету и прошелся по тротуару напротив агентства. Туре еще был там и собирался уходить. Я не мог хорошенько рассмотреть его из-за отблесков на оконном стекле, но не стал задерживаться. Очень скоро я и так увижу его лицо вблизи. Я больше не думал о том, что он и его шурин сделали с Эль. Это было так же нереально, как и вся моя остальная жизнь. Я думал только о том, что должен буду предпринять. Мне кажется, что, начиная с какого-то момента, я уже не смог бы объяснить ни почему я здесь нахожусь, ни что делаю, я вообще вряд ли мог себе представить, что когда-нибудь еще взойдет солнце и наступит завтрашний день.
Я вернулся к машине. Оставил в ней куртку. Взял черную сумку и надел темные очки. Я запер все дверцы и бодрым шагом двинулся к выезду из города. Солнце опускалось за холмы, но все еще обжигало. На маршруте, выбранном мной для обратного пути, было всего два светофора и движение, как обычно.
Когда я поравнялся с лесопильней, то на две секунды повернул голову, этого хватило, чтобы разглядеть во дворе немецкую овчарку, а рядом парня с длинными волосами возраста Бу-Бу. Из ворот был выезд на шоссе, по которому на приличной скорости проносились вереницы машин. Я надеялся, что через час их станет меньше, но кто знает, куда надумают ехать люди в субботу вечером в августе? По пути мне захотелось пить. Наверное, горло пересохло от волнения, но с этой минуты жажда уже не отпускала.
В овчарне я напялил поверх поло красную рубашку, закатал рукава до локтя. Вытащил ружье и положил его в нишу, проделанную где-то на середине высоты стены справа от входа. Два или три раза проверил, смогу ли быстро схватить его. Сумку поставил ровно под нишей. Потом уселся на пороге и стал ждать половины девятого. Уже не помню, о чем я тогда думал. О том, что хочу пить. Об этом совпадении – провалившейся крыше, о которой говорила мадам Фельдман. А может быть, вообще ни о чем.
Когда настало время и я пошел по дороге, из леса показалась пара – мужчина и женщина. Они обнимали друг друга за талию и были заняты только собой. Меня они не заметили и скрылись по направлению к Брюске. Мне показалось, что машин на шоссе поубавилось. У меня билось сердце и перехватило горло.
Туре опоздал минут на десять. На своем «ситроене» он свернул с шоссе на дорогу, как я и предполагал. Выключил мотор, положил ключи от зажигания в карман пиджака. На нем был летний костюм в тонкую синюю полоску, как на блузах мясников, аляповатый красно-оранжевый галстук. Он сказал мне, вылезая из машины:
– Извините, месье Планно. Знаете, эти женщины…
Протянул мне руку. Он был именно среднего роста, ни больше ни меньше, лоб с залысинами, и серые глаза. Его улыбка, замашки умелого коммивояжера, передние зубы – все было искусственным. Я сказал:
– Это немного дальше, пойдемте посмотрим.
С первых же секунд мне показалось, что я уже где-то видел его лицо, но это было лишь мимолетное впечатление, больше я про это не думал.
Мы пошли по дороге. Он сказал: