– Не афишировать источники – это разумно, – сказал президент, и все остальные тоже покивали, как школьники перед директором, сообщившим им, что дважды два будет четыре.
Выпили еще раз, на этот раз тост был оглашен, сделал это политкорректный Меркулов: за искреннее сотрудничество всех силовых органов государства.
– Грибочки хороши, – сказал президент.
И тут влез Грязнов.
– А как же версия номер три? – спросил Вячеслав Иванович обиженным тоном.
Турецкий знал, что тон этот ничего хорошего не предвещает.
Все повернулись к Грязнову. Меркулов за спиной президента делал отчаянные знаки Турецкому, на что тот едва уловимо пожал плечами: дескать, а что я могу тут сделать, Грязнов на то и Грязнов, чтобы быть неуправляемым.
– И в чем же она заключается? – живо заинтересовался президент.
Турецкий заметил, что у Грязнова дернулась было рука к стакану, но он пересилил себя и мужественно засунул ее в карман.
– Ракитский – двойной агент, его убирают американцы.
Меркулов даже изменился в лице, Турецкий только рот открыл. Хладнокровный Ватолин еле заметно улыбнулся краешком рта.
– Вы… серьезно? – Президент несколько опешил.
– А почему нет? – безапелляционно заявил Грязнов.
– Звучит, мягко говоря, странновато.
– Могу я задать встречный вопрос? – поинтересовался Грязнов. – Вот вы сейчас тут с нами сидите, выпиваете, а ваша охрана где? Ваш шеф протокола, ваши личные телохранители?
– Вообще-то они внизу остались, в машинах, я им запретил со мной вместе сюда подниматься.
– А ведь телохранители должны вас везде сопровождать, не правда ли? – продолжал наседать Грязнов.
К чему он клонит, подумал Турецкий. Остальные, наверно, подумали то же самое.
– В принципе почти так, – согласился президент.
– Значит, пока вы тут расслабляетесь, они там сидят, но вы же этого не видите, на самом деле вы не знаете, чем точно они заняты и действительно ли они остались у подъезда.
Президент сунул руку в карман и достал телефон. Подобного аппарата Турецкий еще в жизни не видел. Все остальные тоже вытянули шеи. На аппарате было всего три кнопки, все остальное место занимал дисплей, возможно, – для видеоизображения. Президент хотел было нажать на какую-то кнопку, но Грязнов жестом остановил его:
– Вы хотите проверить? Вот видите, вы уже не уверены, да? Вы знаете, что все ваши работники – отменные профессионалы, и вы им, наверно, доверяете, но кому-то больше, кому-то меньше. Вот их нет с вами полчаса, и вы уже не уверены, чем они заняты.
– Ничего я не… не уверен, – с некоторым раздражением сказал президент. – То есть я уверен. Я просто…
– А не надо «просто»! – Вячеслав Иванович даже немного повысил голос.
У всех остальных вытянулись лица. Президент тоже, впрочем, был изумлен.
– Надо просто рассуждать не по лекалу, не по стандарту, который вам ваши референты подсовывают, а от себя лично, понимаете?!
– Что вы хотите сказать? – пересилил нарастающее раздражение президент.
– Ракитский много лет работал на Западе, в самых разных странах. Всей полнотой информации о том, что за это время там с ним происходило, не обладает никто. Я не разведчик и не контрразведчик, но и мне известны случаи перевербовки. Этого нельзя исключать!
– Слава, не пори чушь, – вмешался наконец Турецкий. – Ракитского проверяли и перепроверяли много раз. Вот Георгий Иванович может подтвердить, он с ним работал.
– Проверки были неоднократно, – негромко сказал Ватолин, – на моей памяти четыре раза по самым различным прецедентам его службы, часто весьма надуманным. Один провал в ЮАР чего стоил – полгода разбирательств и бессмысленной писанины. А сколько проводилось таких проверок негласно, о которых, возможно, и сам Ракитский не догадывался, – бог весть.
– Я тоже так считаю, – сказал президент. – Я ведь был знаком с ним еще больше десяти лет назад, это так, к сведению.
– И все-таки, – настаивал Грязнов, – когда чисто случайно убивают разведчика, пусть и на пенсии, это более неправдоподобно, чем если бы он стал двойным агентом и его потом убрали новые хозяева. Если вы отвлечетесь от личности Ракитского, от своих симпатий и антипатий, то поймете, что я прав!
Кошмар какой-то, вертелось в голове у Турецкого, кошмар какой-то, какой-то кошмар.
– Я понял вашу мысль, Вячеслав Иванович, – сказал президент и, отойдя в сторону, о чем-то тихо стал говорить Меркулову.
– Ну что, теперь по бабам? – негромко сказал Грязнов как бы свободным голосом, но в то же время так, чтобы президент не услышал.
– А громче слабо? – поинтересовался Турецкий.
– Ничего не слабо.
– Мне тоже кажется, слабо, – поддержал Турецкого Ватолин.
– Вы что думаете, он не знает, что это такое или слова этого никогда не слышал? – защищался Грязнов.
– Ну так что же, что же? – наседали на него оппоненты.
– Сейчас. – Грязнов собрался с духом, повернулся к президенту, так что тот сразу это заметил, набрал полную грудь воздуху и… выпустил его.
Президент ждал.
– А может… может…
– Ну-ну, не стесняйтесь, Вячеслав Иванович, – подбодрил президент, – мы все здесь просто коллеги в нерабочее время, так сказать, можно даже сказать – собутыльники.
– Вот я и говорю, – оживился Грязнов, – может, добавим?!
Они и добавили, но уже без высоких гостей. Президент уехал, пожелав всем ратных подвигов, Меркулов – тоже.
Ватолин молча достал из пакета заначенную бутылку, за что удостоился двух поднятых больших пальцев. Распитие ее прошло в совершенном молчании. Более мрачной пьянки Турецкий припомнить не мог.
Ватолин благоразумно вызвал такси, когда понял, что следующая рюмка может вызвать необратимые последствия. Грязнов предлагал самые невероятные способы продолжения банкета, но у Турецкого хватило мужества вызвать тоже – нет, не такси, гораздо лучше – Федоренко, и тот отвез шефа к себе, потом позвонил Ирине Генриховне и объяснил, что Александр Борисович сейчас в следственном изоляторе, допрашивает важного свидетеля по делу и это продлится как минимум до утра. На резонный вопрос, почему же свидетель находится в тюрьме, Мишка не моргнув глазом ответил: потому что особо ценный. И даже не догадывался, насколько близок был к истине. Так что, когда на следующее утро Турецкий продрал глаза и включил телефон, а тот, конечно, моментально зазвонил, и в трубке он услышал не разъяренный голос супружницы (той, с которой он растранжирил уже половину жизни), а нежное сопрано драгоценной женушки (той, с которой предстоит провести еще половину), был немало этим изумлен.
Оказалось, что сам Мишка давно уже на работе, готовится к допросу банкира. Турецкий позвонил Грязнову: этот по крайней мере еще был дома. Тогда Турецкий, припомнив вчерашние обстоятельства, мигом скатился по лестнице, прыгнул в машину, которую Федоренко благоразумно оставил шефу, и понесся к Грязнову.
Успел. Грязнов брился и критически рассматривал в зеркало свою несколько желтоватую физиономию.
– Славка, ну кой черт надо было тебе это устраивать, а?! – завопил Турецкий. – Ты же с огнем шутишь.
– Не, не думаю, – лениво ответствовал Грязнов. – Они любят, когда придворные время от времени возникают. Может, сделает меня министром обороны, как ты думаешь?
– А может, он тебя в отставку отправит, как ты думаешь? – съехидничал Турецкий.
– Не, не думаю. – Грязнов был непрошибаем.
Турецкому больше всего сейчас хотелось согнать ухмылку с его лоснящейся физиономии.
– Но ведь выпендрился же, – пристал Турецкий, – согласись, что ерунду какую-то выдумал, чушь ведь полную!
– Ну и выпендрился, – согласился Грязнов, блаженно гладя себя по животу. – Но ведь приятно знаешь как? В историю вошел. Скажешь, нет?
Турецкий ответить не успел, потому что позвонил Меркулов.
– Саша, приезжай на работу, – попросил Константин Дмитриевич, – и немедленно.
– Я это и делаю.
– Вот и отлично, есть свежая информация пятнадцатилетней давности.
– Как это?!
– Там поймешь.
Турецкий положил телефон в карман и посмотрел на довольного собой и жизнью приятеля:
– А что Хамко, молчит?
– Молчит, гад, – подтвердил вполне довольный жизнью и собой Грязнов. – Ты знаешь, я начинаю сомневаться в том, что он вообще был в курсе относительно взрыва Крапивина. Может, московский братец, этот Капустин, действовал у него за спиной? Кстати, гибель брата для Хамко стала явной неожиданностью, я уверен.
– Но если Хамко вообще ни при чем, почему Капустина убили в Озерске? Зачем-то же он туда поехал?
– Тоже верно…
В Генпрокуратуре Турецкий был через полчаса. Федоренко встретил его с тревожным выражением лица. Федоренко сегодня должен был снова допрашивать Самойлова, но, конечно, еще в СИЗО не ездил. Не общаясь с подчиненным, Турецкий сразу прошел к Меркулову. Меркулов выглядел, наверно, хуже всех участников вчерашних событий, хотя, как всегда, пил меньше всех. Положа руку на сердце, Турецкий ждал взбучки за вчерашнее вообще и за Грязнова в частности, но Меркулов не сказал об этом ни слова. Когда Турецкий вошел, он сосал валидол и просто показал ему на стул:
– Саша, вот теперь у меня есть точное подтверждение авторства пропавшей картины. Это действительно Левитан.
– Откуда подтверждение? – Турецкий не знал, радоваться ему или расстраиваться: пока что не было понятно, что хуже – Левитан или безвестный Соколовский. Наверно, Левитана искать все-таки легче.
– От президента.
– Как это?!
– В свое время именно он помогал Ракитскому переправлять его картины в СССР.
Турецкий даже не нашелся что сказать.
– Как ты понимаешь, в протокол это не занесешь, но информацию насчет Левитана он гарантирует. Но не это, как ты понимаешь, главное, в Левитане мы и прежде не сомневались, да и Самойлов – косвенное тому подтверждение…
– Так что же тогда главное?
Константин Дмитриевич закинул в рот еще одну таблетку.