– В Нижнем нужно развернуться, мы все возвращаемся в Москву.
– Я не умею поворачивать пароход. Я могу плыть только вперед, вперед и вперед – к полюсу.
– Это приказ! – взвизгнула будущая теща Лукомского.
– Отдайте его в письменном виде, – потребовал капитан.
– Пошли в спальню, отдам.
Банкир подливал Лукомскому вина, подставлял губы для поцелуйчиков, а Катенька попросила одного из стюардов вызвать Диму Дивова. Гулять – так гулять!
– Что здесь происходит? – спросил слабым голосом появившийся кенар, еле стоявший на ногах из-за критической потери протеина.
– Меня замуж выдают. Вон за ту обезьяну.
– Поздравляю. Но это же вроде твой папик?
– Нет, рядом. Поберегись!
Лукомский швырнул в Диму фужер с шампанским и угодил в голову. Услужливый стюард тотчас же подбежал с бумажной салфеткой. Из спальни выбрались капитан с банкиршей.
– Требую открыть кингстоны! – заорал Бурмистров-Цимбалюк. – Ложимся на дно. Где Костяная Нога? Всем черепа расколю!
Дивов тихо заплакал на груди у Катеньки, а та прошептала в его розовое ушко:
– Идем в спальню, изомни меня всю, прежде чем птичку запрут в клетку, – чем вызвала у кенара совсем уж безутешные рыдания, которым завторил почему-то и сам Лукомский.
Тем временем Анна Флюгова, покинув свадебные чертоги, направилась в каюту Антона Курицына, чтобы поделиться с ним приятной новостью. При переходе с верхней палубы на нижнюю она неожиданно столкнулась с цыганкой Глашей, которая шла, осматриваясь по сторонам и приговаривая:
– Цып-цып-цып!.. Цып-цып!..
Черноокая красавица искала разбежавшихся по пароходу больных, но у банкирши мелькнула мысль, что от цыганки прячется Антоша, которого она называла в пылу страсти "цыпленочком". Загородив Глаше дорогу, Флюгова прошипела:
– Ты кого зовешь, ведьма?
– Тебе что за дело, крыса белая?
Женщины сверлили друг друга глазами, изготовившись вцепиться в волосы. Но драка не состоялась. Чакра цыганки оказалась сильнее, и банкирша, почувствовав безотчетный страх, посторонилась, пропустив Глашу. Та, взмахнув цветастой юбкой, гордо прошла мимо, а Флюгова кинулась вниз и забарабанила кулаками в дверь каюты Курицына. Заспанный хозяин открыл минут через пять.
– А, ты тут, – успокоилась банкирша. – Мы поймали его!
– Кого? – Антон пропустил гостью, которая начала тотчас же раздеваться. – Не спеши. Дай очухаться.
– Некогда. У меня наверху свадьба. Лукомский сделал предложение Катьке. Теперь, Антоша, мы убьем двух зайцев. Вытянем деньги не только из жирного борова, но и из моего будущего зятя. Они оба у меня на крючке.
– Это дело надо как следует обмозговать, – согласился партнер по шантажу. – А я заготовил новую записку Августу Соломоновичу.
– Давай сюда, завтра я подброшу её ему в носок. За Лукомским ещё больше темных делишек. Уж его-то мы прижмем похлеще!
– Тс-с, тихо! – прошептал вдруг Курицын, оглядываясь. – Как бы кто не услышал.
– Не бойся, цыпленочек, иди ко мне! – Флюгова прыгнула на кровать и взвизгнула: из-под одеяла высунулась рыжая головка девицы из компании юнцов. – Кто здесь?
– Мы! – ответила вторая девушка, стриженая, прячущаяся там же. Занято здесь, блин, не видишь, что ли?
Курицын смущенно развел руками.
– Это диверсия, – пробормотал он. – Ума не приложу, как они тут очутились?
Проказливая луна вновь вынырнула из-за туч, плывя вслед за "Коломбиной".
– Руки за голову! – с характерным кавказским акцентом повторил террорист, вынудив Мезари и Гибралтарова бросить штурвал и испуганно застыть на месте.
– Кончай шакалов, – произнес другой кавказец и дико захохотал.
– Успеется, – отозвался третий. – Сначала отрежем им уши.
– Не надо! – попросил колдун. – Мы свои, мусульмане.
Пароход тем временем, словно отпущенная с поводка собака, вильнул в сторону правого берега.
– Эй! Держите штурвал! – закричал стоявший позади них Микитчик, который сообразил, что шутка зашла слишком далеко. – Мы разобьемся!
Первым желанием Гибралтарова было двинуть кинорежиссеру в морду, но следовало спасать положение. Пуштун снова начал тянуть штурвал вправо, и "Коломбина" вообще развернулась поперек течения. Между тремя пассажирами, потерявшими от страха голову, завязалась борьба. Иногда бывает, что три ума гораздо хуже, чем ни одного. И если бы не подоспевший вовремя старпом Кукин, пришедший к этому моменту в себя, ситуация могла бы иметь необратимые последствия.
– Вон отсюда! – без всякого политеса заорал старпом. – Это не капитанский мостик, а какой-то проходной двор в дурдоме. Всем по каютам! Спать!
Долго уговаривать не пришлось, троица поспешила сменить среду обитания и отправилась в бар, где было намного спокойнее и уютней. Но иллюзия умиротворения поджидала их и тут. В баре сидело пять человек контр-адмирал Вахрушин и компания братьев Гоголевых, на сей раз без своих постоянных спутниц. Часа два назад они куда-то исчезли и с тех пор не объявлялись. И хотя к ним относились как к опустошенным бутылкам, все равно юнцы кипели от злости и законной ревности.
– Дрючатся где-то, – сказал Потап. – Ну, пусть только появятся! Я с них шкуру спущу вместе с памперсами.
– С тампаксами, – поправил брат. – Выставим их на ближайшей пристани, голыми. И пусть топают до Москвы.
– Нельзя – разболтают, блин.
– Их боксер увел, этот Курицын, – подсказал один из парней. – Я видел.
– А золото-то мы так и не нашли, – напомнил парень с бородкой. Правда, всего с десяток ящиков осмотрели, но… Вдруг его там и нет?
– Есть. Постепенно весь трюм обшарим, – ответил Калистрат.
– Так ты говоришь, боксер? – задумчиво переспросил Потап. – А не эти пингвины в перьях?
Юнцы поглядели на усевшуюся рядом с контр-адмиралом троицу.
– Не дать ли им всем в харю?
– Можно и дать. Будет по закону.
Заводной Калистрат пошел рвать мосты между двумя поколениями. Стюард-бармен, давно предчувствовавший хмурый рассвет, громко зевнул. На "Коломбине" в каждом рейсе кто-то кому-то бил морду, делая это чаще всего в баре. На сей счет была даже выделена особая статья расходов, под которую можно было многое списать. К тому же не скучно – хоть какое-то разнообразие.
– Давай, малыш, смелее, – одобрительно прошептал бармен.
– Отцы, закурить не найдется? – примитивно спросил Калистрат, выпустив струйку дыма прямо в лицо пуштуну Мезари, который ему особенно не нравился.
– А как же! – отозвался за всех Гибралтаров. Протянув портсигар, он весело подмигнул юноше: – Берите на всю компанию.
Взяв горсть сигарет, Калистрат возвратился к своему столику.
– Глядите, что сейчас будет, – понизил голос колдун. – Этот фокус всегда оканчивается смехом и всеобщей радостью.
– Покурим, а потом пойду я, – сказал тем временем Потап. – Ты не умеешь развязывать драки. Учись.
Четверо юнцов затянулись фальшивыми сигаретами и недовольно поморщились. Табачок был не то чтобы крепок, но как-то противно вонял. И неудивительно, поскольку на три четверти состоял из крысиного помета. Но это было ещё не все. После следующей затяжки первой лопнула сигарета у одного из парней – в неё была вставлена капсула с концентрированным сероводородом. Затем брызнула вонючей жидкостью "пахитоска" бородатого. А дармовой табачок братьев Гоголевых произвел ещё больший эффект: сигарета Калистрата вдруг выстрелила какой-то дрянью, угодив в лоб Потапу и стекая у него по щекам тухлой яичницей, а у самого Потапа попросту взорвалась, обдав всю компанию пороховой копотью.
– Смешно, правда? – заржал Гибралтаров, хлопая в ладоши. Но поддержал его обещанную "всеобщую радость" лишь один бармен, и то украдкой, спрятавшись на всякий случай за стойку. Он хорошо знал народную мудрость: "За подобные шутки в зубах бывают промежутки". Юнцы застыли, словно скульптурная группа. Правда, неподвижными они оставались недолго.
Кавказцы приготовили оружие к бою и, перед тем как покинуть каюту, опустились на колени, молясь Аллаху. В этот интимный момент в дверь нагло постучали. Террористы не среагировали, продолжая бормотать молитвы. Но назойливый стук в дверь стал переходить в барабанный грохот.
– Пожар, что ли? Тонем? – произнес Шакут, прерывая суру. – Вах! Сейчас разберемся.
Но стук стих прежде, чем он подошел к двери. А в коридоре было пусто. Должно быть, тот, кто к ним рвался, либо поспешно ушел, либо вернулся в свою каюту.
– Странно, – сказал Шавкут. – Однако продолжим.
Они снова положили автоматы на кровать, а сами опустились на коврик. И тут опять кто-то стал скрестись в дверь, на сей раз тихо, будто приблудная кошка. Кавказцы испуганно переглянулись. Две минуты прошли в напряженном молчании. Шавкут подкрался к двери и рванул её на себя. Никого.
– Шайтан! – прошептал Аяз, водя стволом из стороны в сторону.
– Доски рассохлись, вот и скрипят, – ответил ему Шавкут. – Пароход гнилой, старый. Удар волны вызывает структурный излом. – Когда-то он окончил физико-математический факультет МГУ, был комсоргом курса. – На молекулярном уровне это вызывает побочные явления, так называемый полтергейст. Ясно?
– Нет, – ответил Салман, который университетов не кончал, а с детства пас в горах овец. – Может, отложим операцию? Аллах не хочет.
– Заткнись. И молись, не то башку прострелю, – пригрозил Шавкут.
Сразу же раздались два удара в дверь.
– Я посмотрю! – вызвался Аяз. Высунув в коридор голову, он тотчас же отпрянул назад. Губы его тряслись.
– Что там? – задрожал и Салман, передергивая затвор автомата.
– Ничего. В этом-то вся и штука. А стук был.
– Вот что сделаем, – произнес Шавкут. – Вы оставайтесь тут, а я подожду в коридоре. И посмотрим, повторятся ли эти удары. Уверен, все это объясняется законами физики.
Так и сделали. Аяз с Салманом продолжили молиться, а Шавкут, посвистывая, прогуливался по коридору. Потом, ради шутки, он игриво постучал в собственную каюту. Подождав немного, открыл дверь. Соплеменники оторвали лбы от пола.