Выставочный чешский мотоцикл «Чезет» стоял на самом видном месте в торговом зале магазина «Мототурист». Сергей с друзьями иногда заходил поглазеть на него. Как-то раз, когда продавцы отвлеклись на приемку товаров, Козодоев оседлал мотоцикл, попробовал ход рукоятки газа. Нескольких секунд, что он был обладателем чешского чуда, хватило на месяц воспоминаний.
«Заполучу „Чезет“, прокачу на нем Ленку Кайгородову. Выйду на трассу, как влуплю на всю мощь, так она обалдеет и поймет, в чем разница между мной и Мишкой… Эх, славно будет! Если маманя с Котиком не засветится».
Сергей украдкой посмотрел на отца. С годами Владимир Семенович погрузнел и полысел. Небольшая поначалу плешь на макушке разрослась, охватила почти всю голову, кроме узкой полоски на затылке, где волосы еще держали оборону.
«Не красавец, конечно, – подумал Сергей, – зато хозяйственный, с деньгами. Чего еще матери надо? Самой уже пятый десяток пошел, а она все никак успокоиться не может, котиков похотливых ищет».
Весь остаток дня Сергей вел себя как самый примерный сын: на улицу не пошел, с охотой выполнял любые поручения, с родителями был вежлив, с сестрой не спорил. Во многом благодаря ему вечер перед отъездом Владимира Семеновича прошел в теплой семейной обстановке.
11
В воскресенье Сергей Козодоев наметил основные мероприятия, которые помогут пролить свет на неприятную историю с открыткой.
«Первое, – решил он. – Надо убедиться, что автором перехваченного письма является моя мать. Второе – собрать сведения о получателе открытки. Третье – оценить опасность, исходящую от связи матери с неизвестным мужчиной, предположительно ее любовником».
В понедельник, вернувшись из школы, Сергей достал из распределительного щитка в подъезде конверт, который совершенно случайно остался у него. Тайник в подъезде Козодоев оборудовал давно, еще в восьмом классе, когда начал курить. Каждый день, приходя с улицы, Сергей открывал крышку щитка и прятал туда сигареты. Место было абсолютно надежным: в нишу с пыльными проводами даже электрики не заглядывали.
Свое расследование Козодоев начал со сверки почерка на конверте и в конспектах матери. Без сомнения, автором послания была она, его мама, Козодоева Римма Витальевна. Характерное написание прописных букв «О», «А» и «Н» на конверте и в конспектах было совершенно идентичным.
Сверив почерк, Сергей взялся за изучение надписей и штампов на конверте.
Судя по почтовым штампам, 10 ноября 1982 года письмо поступило в сороковое отделение связи, обслуживавшее микрорайон, где жил Сергей. 18 ноября письмо проштамповали в тринадцатом отделении, расположенном на улице Волгоградской. Из одного микрорайона города в другой письмо шло восемь дней. 19 ноября, в пятницу, письмо доставили по месту жительства адресата, и в тот же день оно было похищено Козодоевым и Фрицем. Адрес доставки письма – «ул. Волгоградская, д. 8, кв. 37». Обратный адрес был явно вымышленным, так как в областном центре не было улицы Октябрьской.
Сергей вырос в панельном пятиэтажном доме и отлично знал планировку квартир в стандартной пятиэтажке. Тридцать седьмая квартира – это третий подъезд, третий этаж, дверь налево. В зависимости от подъезда квартира могла быть двухкомнатной или состоять из трех комнат: двух больших и одной маленькой. Козодоевы жили в трехкомнатной квартире, но она была угловой, и боковые комнатки – детская и спальня родителей – были очень небольшими. Мать Сергея мечтала переехать в более просторную квартиру и как вариант рассматривала трехкомнатную «сорокапятку», такую же, как у ее любовника.
Получателем письма значился некто Бурлаков Константин Константинович, а отправителем… Голубева Наталья Витальевна!
Дома Сергей часто вспоминал свою соседку по парте, рассказывал родителям, какая она тупая, неряшливая и некрасивая. Отцу одноклассница сына была неинтересна, а вот мать как-то спросила:
– Судя по твоим словам, эта Наташа Голубева какое-то исчадие ада, а не девушка. Ты, часом, не влюбился в нее?
– Я?! – поразился Сергей.
– Ты Наташу Голубеву чуть ли не каждый день вспоминаешь и еще ни разу не сказал о ней ни одного хорошего слова…
– Мама! – перебил ее Козодоев. – Голубева – это самое отвратительное существо на свете. Мне надо медаль дать за то, что я с ней за одной партой сижу! Она, ну, в общем, она самая настоящая сволочь.
– Пригласи ее в гости, познакомимся, – не то пошутила, не то серьезно сказала Римма Витальевна.
«Вот ты куда, маманя, Наташку присобачила! – усмехнулся Сергей, рассматривая конверт. – Фамилию и имя отправителя позаимствовала у моей одноклассницы, а отчество оставила свое. Как только в подъезде никто не обратил внимания, что открытку наша Голубева отправила! Хотя почему именно наша? Голубевых на свете – как собак нерезаных, а Наташ – еще больше. Только у нас в классе три девчонки с таким именем».
Изучив конверт, Козодоев полез в шкаф с семейными фотоальбомами и сразу же нашел то, что искал, – подарочный набор открыток с достопримечательностями Ленинграда. Всего в наборе было шестнадцать пронумерованных открыток, названия которых были указаны на обложке. Отсутствовало две: «Вид на Дворцовый мост ночью» и «Александрийский столп».
«Разведенный мост я видел, а вторая открытка почему отсутствует? Тоже ему отправила? – прикидывал Сергей. – С мостом вроде бы все понятно, а столп – это что такое? Как он выглядит?»
Если бы Козодоев был знаком с достопримечательностями Ленинграда, он бы уловил тонкий юмор матери, намекнувшей в открытке любовнику о сходстве Александрийского столпа с одним органом, но Сергей из всех архитектурных шедевров города на Неве слышал только о Медном всаднике и Зимнем дворце.
«Делаем выводы, – мысленно подвел первые итоги Сергей. – На конверте есть штамп нашего почтового отделения, то есть письмо было брошено в почтовый ящик где-то недалеко от дома. Открытка с разведенными мостами – из набора, который подарила тетка со стороны отца. Сложим вместе ящик и открытку и получим действие: мама написала любовное послание у нас дома, в то время, когда ее муж и мой отец находился в соседней комнате. Я даже представляю, как это было: мама за письменным столом, прикрывшись конспектом, выводит буковки на открытке, а ничего не подозревающий папаня в это время курит на кухне, изучает записи в своей медицинской карте. Это как же надо презирать мужа, чтобы в нескольких метрах от него поздравлять любовника с днем рождения? Почему она так поступила? Побоялась на работе открытку надписать или рядом с ее институтом нет почтового ящика?
Бедный папочка, пока он в своих болезнях разбирался, у него ветвистые рога выросли. Спрашивается, чего матери не хватает? Бросит ее отец, никакому любовнику она будет не нужна. Это сейчас она благодаря отцовским деньгам разодета. Когда она идет в своей каракулевой шубе до пят по улице, все встречные женщины завистливо оборачиваются вслед. А без отца что она будет носить? Драповое пальто с песцовым воротником? А мне что, больше новых вещей не видать? А мотоцикл?! Нет, нет, мамочка, не дам я тебе нашу семью разрушить. Отслужу в армии, окончу институт, устроюсь на работу, тогда влюбляйся сколько хочешь, а пока, будь любезна, соблюдай установленные приличия и храни моему папеньке супружескую верность».
Сергей открыл форточку на кухне, выкурил сигарету. После отца в квартире еще сохранялся табачный запах, так что пару дней можно было курить дома, а не в подъезде.
– Что же, продолжим! – вслух сказал Козодоев и стал перебирать фотографии в альбомах.
В выходные он мучился, вспоминая, где ему попадалась фамилия «Бурлаков». Чтобы проверить свои догадки, Сергей просмотрел почти все фотографии, на которых была его мама. Кропотливый поиск увенчался успехом. На небольшом любительском фото был запечатлен момент уборки урожая преподавателями политехнического института в подшефном совхозе. На фоне трактора «Беларусь» в рядок выстроились четыре немолодые женщины с пустыми ведрами в руках и двое мужчин по бокам. Сергей посмотрел на пояснительную надпись, сделанную матерью на обороте карточки: «Сентябрь 1976 года. Колхоз „Заветы Ильича“. Справа налево стоят: Бурлаков Константин…»
Римма Витальевна всегда подписывала групповые фото. «Пройдет время, – говорила она, – и ты позабудешь, кто стоит рядом с тобой. А так – перевернешь фото, прочитаешь фамилию и сразу же вспомнишь, кто этот человек».
– Так вот ты какой, Костя-Котик! – пробормотал Сергей. – Шесть лет назад мать не побоялась подписать тебя, а это значит, что любовниками вы тогда еще не были.
Козодоев всмотрелся в человека, которого с каждым днем ненавидел все больше и больше. На вид Бурлакову Константину было лет двадцать или около того. Он был высокого роста, широкоплечий, с правильными чертами лица. Не красавец – обычный молодой мужчина.
«Бурлаков – не преподаватель, – догадался Сергей. – На кафедре у матери есть несколько лаборантов. Судя по всему, этот Костя недавно вернулся из армии и устроился на непыльную работу: аудитории к занятиям готовить, чертежи по полочкам раскладывать… Что мама в нем нашла? С первого же взгляда видно, что у него ни кола ни двора. Голодранец! Хотя по этой фотографии ничего не видно: все в поношенной рабочей одежде, все в сапогах».
В последние дни, взглянув по-новому на мать, Сергей неожиданно для себя обнаружил, что она и в сорок один год осталась привлекательной женщиной, со стройной фигурой и миловидным лицом. На всех фотографиях, просмотренных Козодоевым, его мама была самой симпатичной. На фоне толстых теток с однотипными курчавыми шевелюрами она смотрелась как грациозная оса среди мохнатых гусениц.
«Она определенно должна нравиться мужчинам», – решил Сергей.
Козодоев посмотрел на время. Пять часов вечера, в районной поликлинике еще шел прием.
«Успею! – решил он. – С открыткой мне все понятно, пора подготовиться ко второму этапу расследования».
По дороге в поликлинику Сергей стал размышлять о способе общения матери с ее любовником.