– Я выросла в этой квартире! – визгливо выкрикнула женщина.
– Ну и что с того? – пожал плечами инспектор. – В настоящий момент вы не имеете на эту жилплощадь никаких прав.
– Позвольте посмотреть ваш паспорт? – попросил молодой человек.
– А вы кто такой? – строго спросил незнакомца Ефремов.
– Я – адвокат! – гордо ответил молодой мужчина.
– Мы вроде бы еще никого не посадили… – не сразу понял ситуацию инспектор, привыкший в адвокатах видеть исключительно защитников по уголовным делам.
– Любовь Викторовна заключила со мной соглашение на представительство ее интересов в гражданском деле, – объяснил свое присутствие в квартире мужчина.
– В каком деле? – переспросил Ефремов. – Мы что, в суде? Впрочем, если у гражданки Гасановой есть деньги, пусть нанимает кого хочет.
– Паспорт, – напомнил адвокат.
– Через мой труп! – отрезал Ефремов. – Внешний вид гражданки Гасановой не вызывает у меня доверия. Похоже, что она перед визитом выпила для храбрости водки. Сейчас я дам ей паспорт, она его порвет на клочки, а мне – бегай потом, восстанавливай документ? Если у вас есть желание поговорить о моей прописке, идите в ЖКО, в паспортный стол, идите к черту лысому и у него спрашивайте, кто и как меня прописал в этой квартире! Я на эту тему больше разговаривать не буду.
– Товарищ Ефремов действительно здесь прописан, – заметил участковый.
– Адвокат! – обратился инспектор к молодому человеку. – Вы разъясните клиентке, что после смерти ее матери квартира отошла бы государству, но никак не ей.
– Хорошо, – неохотно согласилась Гасанова. – С пропиской мы потом, через суд, разберемся, а о вещах поговорим сейчас. Тетя Капа мне сказала, что мама на похороны отложила много денег. Где они?
– Спросите об этом у Капитолины Федоровны. Я про деньги ничего не знаю, – уверенно ответил Ефремов.
– Украл?! – воскликнула Любовь Викторовна.
– Если я услышу в свой адрес еще одно оскорбление, то вы, любезнейшая, прямо отсюда поедете на пятнадцать суток за оскорбление представителя власти.
– Ты меня не стращай! – затряслась от злости Гасанова. – Ты сейчас не на работе. Ты…
– Во-первых, – жестко отчеканил Ефремов, – называйте меня на «вы». Во-вторых, советский милиционер всегда находится при исполнении служебных обязанностей. Я официально предупреждаю вас: еще одна хамская выходка, и сегодняшний вечер вы закончите в милиции.
– Давайте не будем горячиться, – предложил адвокат. – Любовь Викторовна хотела уточнить время, когда она сможет забрать свои вещи.
– Свои? – удивился инспектор.
– Она прямая наследница Ефросиньи Ивановны, и все, что находится в этой квартире, принадлежит Любови Викторовне. Завтра моя клиентка сможет забрать свое имущество?
– Он до завтра все ценное спрячет! – возразила Гасанова. – Я сегодня хочу кое-что забрать.
– Значит, так! – продолжил чеканить прописные истины Ефремов. – Согласно действующему законодательству, наследник вступает в права на наследуемое имущество через полгода после смерти наследодателя. Дабы вы, Любовь Викторовна, мне больше не хамили, приходите через полгода, тогда и поговорим.
– Как через полгода? – искренне поразилась дочь Ефросиньи Ивановны.
– А вот так! – начал было Ефремов, но участковый перебил его.
– Товарищи! – громко сказал он. – У меня мало времени. Если через пять минут вы не придете к соглашению, я ухожу. Я ваши склоки выслушивать не собираюсь.
– За полгода он все вещи… – Люба замолчала, подыскивая корректные слова. Адвокат поскучнел. Ефремов, напротив, повеселел.
– За полгода я все перепрячу, – серьезным тоном заверил он. – Старые женские халаты, поношенные комнатные тапочки, сшитые при царе Горохе лифчики – это же бесценное состояние! Я озолочусь на этом барахле. Посмотрите на этот настенный коврик. Ему место в музее под вывеской «Даже голодная моль отказалась отведать это старье».
– Товарищи, давайте что-то решать, – предложил участковый.
– Идите на участок, – посоветовал Ефремов. – Я думаю, что здесь ничего противозаконного не произойдет. Драться я с наследницей не собираюсь, а если она начнет хамить, то я независимо от вашей воли арестую ее.
– Я считаю, что мы должны вести себя как цивилизованные люди, – вспомнил о своих обязанностях адвокат. – Давайте придем к соглашению об имуществе.
– У Ефросиньи Ивановны было две дочери, – напомнил Игорь. – Где вторая? Сейчас я отдам вам вещи, а завтра еще одна наследница появится и потребует от меня денежную компенсацию за раритетный коврик у входной двери. Коврик видели? Он стоит как новенький автомобиль «Жигули», не меньше.
– Я пошел! – Участковый понял, что спор приобретает затяжной характер.
– Погодите… – попыталась остановить его Люба, но милиционер отмахнулся от нее и вышел за дверь.
– Так что мы будем делать? – весело спросил Ефремов. – Ждать полгода? Или разойдемся, как в море корабли?
– Давайте приходить к мировому соглашению, – повторил свое предложение адвокат. – Мы заберем все имущество под расписку. Если вторая наследница заявит о своих правах, вы отошлете ее к нам.
– Я все заберу, ничего ему не оставлю! – оживилась Люба. – Здесь все мое!
– Кто мне компенсирует расходы на похороны? – спросил Ефремов. – Я ведь за свой счет похоронил Ефросинью Ивановну.
– А как же похоронные деньги? – подозрительно прищурилась наследница. – Где они?
– Мне этот разговор надоел! – пресек ее Ефремов. – Приходите через полгода. Все! Прошу на выход! Я человек занятой, мне некогда разъяснять нетрезвой гражданке, что лично я по вещам ее мамы не лазал и никаких денег не видел.
– Давайте посмотрим, может быть, деньги на месте! – попробовал найти выход из конфликтной ситуации адвокат.
Под первой же стопкой белья он нашел кольцо и серьги. Наследница при виде золота мгновенно успокоилась. Весь оставшийся вечер Ефремов, адвокат и Гасанова спорили, какое имущество она заберет, а что оставит инспектору в качестве компенсации за похороны. На другой день Люба приехала за вещами на грузовике. Несколько мужчин, по виду рабочих с ее завода, быстро погрузили в автомобиль мебель и нехитрый скарб, оставшийся от покойной старушки. Ефремову они оставили кровать с панцирной сеткой без матраца, старый разваливающийся одежный шкаф, кухонный стол, два граненых стакана, тарелку, алюминиевые вилки и кусок «Земляничного» мыла в ванной. Все остальное Люба со словами «В хозяйстве пригодится!» увезла в неизвестном направлении. После ее ухода Игорь обошел пустую квартиру, сел на единственную табуретку, закурил.
«Как Мамай прошел! – подумал он. – Зато теперь квартира полностью моя. Правда, она непригодна для жилья, но не боги горшки обжигают! Постепенно приобрету обстановку и заживу, как кум королю и сват министру… Но на чем теперь спать? На голой сетке я даже пьяный не усну. Где матрацы продаются, в каком магазине? На кой черт дочка забрала его, он же весь скомкался, вата по краям торчит? Эх, Люба! Нельзя такой жадной быть».
Игорь сунул руку в карман, с удовлетворением нащупал кошелек. Он успел уйти от Жанны до получки, так что вся месячная зарплата осталась в его распоряжении. Ефремов еще раз обошел квартиру, прикинул, без чего он не сможет обойтись в первое время.
«Матрац, постельное белье, посуда. – Он мысленно составил список. – Потом холодильник… Вот черт, была у меня мысль – Голубеву на новоселье пригласить и посидеть с ней в уединенной обстановке. Теперь придется ее визит отложить до лучших времен. В пустую квартиру я девушку не поведу. Не оценит, не поймет».
Люба, как и обещала, подала в суд на Ефремова и проиграла. Прописан он был в квартире Ефросиньи Ивановны на законных основаниях. Потерпев поражение в суде, Любовь Викторовна начала закидывать жалобами на Ефремова все инстанции – от районной прокуратуры и областного КГБ до Комитета советских женщин и ЦК КПСС. Отовсюду ей пришли ответы, что гражданин Ефремов И. П. прописан в квартире на законных основаниях, а вот она, гражданка Гасанова Л. В., прав на освободившуюся жилплощадь не имеет. Через год Люба выдохлась и оставила Игоря в покое.
Еще одной женщиной, жаждавшей крови Ефремова, была его бывшая сожительница. Она написала на Игоря несколько жалоб, которые объединили в одну и направили для рассмотрения в Ленинский РОВД. Решение по ним принимал новый замполит райотдела Подлесный.
– Я ознакомился с этими заявлениями и никак не могу понять, что она хочет от нашего сотрудника? – спросил Подлесный у начальника отдела кадров. – Я бы понял, если бы у нее муж загулял и она хотела вернуть его в семью, а так? Чушь какая-то. Что теперь, после ее жалобы, Ефремов одумается и женится на ней?
– Она пишет, что он бросил ее с маленьким ребенком.
– Бросить можно только своего ребенка, – строгим, назидательным тоном заявил замполит. – Чужого ребенка бросить нельзя никак, даже теоретически. Если заявительница научила несмышленого сынишку называть чужого дядю папой, то это ее проблемы. Я считаю, что вначале Новиковой надо было узаконить свои отношения с Ефремовым и только потом объяснять сыну, что дядя Игорь – это его папа.
– Они вместе прожили больше года, – осторожно заметил кадровик.
– Что значит «прожили»? – возмутился Подлесный. – Как я понял из заявления, у них нет имущественного спора, так как нет совместно нажитого имущества. Если они даже сковородку на общие деньги не купили, то Ефремов не жил у Новиковой, а просто приходил к ней в гости.
– Каждый день? – удивился кадровик.
– А что тут такого? – пожал плечами замполит. – Где написано, что в гости нельзя ходить каждый день? Она зовет – он приходит. Она утверждает, что Ефремов обещал на ней жениться, он, судя по всему, передумал. Вполне житейская история. Дайте заявительнице ответ, что мы провели с Ефремовым профилактическую беседу и он заверил, что впредь такое не повторится.
– Что не повторится? – уточнил кадровик.
– Действительно – что? – задумался Подлесный. – О, придумал! Ефремов торжественно пообещал нам, что впредь будет более разборчив в быту. Отличная формулировка. Пускай заявительница как хочет, так и понимает ее.