— Садитесь же, — сказала она.
Бук сел и минут десять сидел молча — думал, пока они двигались в плотном потоке к центру города. Потом передал Карине свой разговор с Плоугом.
— Это невозможно! — воскликнула она, садясь вполоборота к нему. — Вы же знаете Плоуга. Он не стал бы раскрывать кому-то секретную информацию, это противно всей его натуре! Кроме того…
— Он это сделал, Карина.
— Мы с ним работали бок о бок, день за днем.
— Он это сделал! — повторил Бук. — И сам мне рассказал!
Современная жилая застройка осталась позади. Они приехали в центр, кругом мигали огни, раздавался шум веселой толпы прохожих. Приближался серый остров Слотсхольмен, где Абсалон когда-то построил свою крепость и создал город, названный Копенгагеном.
— Думаю, он даже гордится этим.
— Но зачем?
Вопрос был логичным, Бук не мог не признать этого.
— Потому что он мог думать только о мести. Он решил, что виноват Россинг, но никак не Грю-Эриксен. Только не наш великий старик.
Она взвыла от отчаяния и злости на Плоуга, но все еще сопротивлялась фактам:
— Он же не идиот, Томас! Он должен был видеть, что все указывает на премьер-министра.
— Нет, этого он не видит. — Бук был так мрачен, что Карина притихла. — И даже если бы видел, то промолчал. Плоуг — часть системы. Она взрастила его, сделала тем, кто он есть. Ни при каких условиях он не захочет разрушить ее… — Он помолчал и потом добавил, глядя ей в глаза: — Мы же боролись не с Россингом. И не с Грю-Эриксеном. И уж точно не с Плоугом. Мы боролись…
Слотсхольмен. Он уже заполнял собой все лобовое стекло своими дворцами, министерствами и парламентом, домами чиновников, садиком с памятником Кьеркегору.
— Мы боролись с этим, — сказал Бук, указывая на серый пейзаж, проплывающий перед ними. — Плоуг считает, что он поступил правильно. Он хранил верность — сначала системе. А потом сыну. — Он глянул на нее вопросительно. — А мы с вами?
Бук думал о том, что эта умная, целеустремленная молодая женщина может быть для него опасной. Уже несколько дней он ловил себя на том, что больше не общается со своей женой с прежней легкостью, последнее время каждый их разговор был натянутым и оставлял неприятный осадок. Когда же он смотрел на Карину, то против воли вспоминал о ее отношениях с Монбергом и задумывался, а что, если…
— Томас, — медленно произнесла она, подбирая слова. — Мы знаем наверняка, что премьер-министр был вовлечен в сговор, в результате которого погибли люди.
— Верно, — согласился он.
Длинный черный автомобиль подъехал к входу в министерство.
— Мы не имеем права молчать об этом. Как мы сможем жить, если позволим ему остаться безнаказанным? — Ее теплая мягкая ладонь легла на его руку. — Я уже достаточно хорошо вас узнала…
Бук убрал руку, посмотрел на дверь, в которую ему больше никогда не войти в качестве министра.
Ему понравилась эта работа. Он хорошо с ней справлялся.
— На карьеру мне плевать, — прошептала она, пытливо глядя на его лицо, словно стараясь угадать его мысли.
Машина остановилась. Водитель ждал указаний.
— Я не сдамся! — сказал он, но как-то неуверенно, слишком быстро. — Верьте мне.
— Отлично. — Она легонько хлопнула его по колену. — Так что мы будем делать?
Бук вышел. Воздух был морозен и сух, и казалось, что сплетенные драконы, к виду которых он незаметно для себя привык, танцуют в прозрачном свете луны.
Он поднялся по лестнице, открыл перед Кариной дверь.
— Чем занимается сейчас Грю-Эриксен? — спросил он.
— Обсуждает с подчиненными будущие перестановки. Он хочет включить в новый кабинет и вас — в награду за молчание.
— Как скоро вы сможете созвать пресс-конференцию?
— Если у меня будет что подвесить на крючок… минут за тридцать.
— Сделайте это, пожалуйста, — сказал Бук и повернул направо, начиная долгий переход через лабиринт Слотсхольмена, потом опять направо и налево, потом вверх и вниз — и так до тех пор, пока не оказался во дворце Кристиансборг. Там он задал несколько вопросов, после чего нашел нужную дверь.
Премьер-министр был один. Он сидел, слегка ссутулившись и опустив плечи, чего Бук раньше не замечал; лицо его было таким знакомым, что казалось, будто вся Дания выросла под этим отеческим взглядом. Благородный, великодушный, честный, терпимый — человек, на которого можно положиться.
Увидев Бука, Герт Грю-Эриксен встал и с улыбкой вышел ему навстречу.
— Привет, Томас. — Он жестом указал на кресла вокруг стола. — Устраивайтесь поудобнее. Нам ведь нужно налаживать отношения. Я бы хотел утвердить новый кабинет прямо сегодня. — Он протянул руку, и Бук по привычке пожал ее, даже не задумавшись. — Хорошо, что мы сможем сначала поговорить. Эта история со службой безопасности… — Премьер-министр нахмурился. — Боюсь, они слегка переусердствовали. Кажется, они обвиняют вас даже в отставке Кёнига. Разумеется, это несправедливо, но теперь они и сами поняли.
Обменявшись рукопожатием с премьер-министром, Бук как в трансе уставился на свою ладонь — потную, толстую, некрасивую, покрытую шрамами еще со времен его молодости на ферме. Это была ладонь работяги, а не политика. Ладонь осторожного, прямого человека, который не станет пожимать кому-то руку, не оценив прежде того, кто стоит напротив. Когда-то он был именно таким.
Когда Бук наконец сел, Грю-Эриксен произнес:
— Я должен вам все объяснить.
— Ну почему ты никогда не можешь остановиться?
Странге снова стал тем, кого она видела в Гильменде. Солдат, для которого служение долгу превыше всего, и никакие другие чувства не в счет. Он снова был готов идти в бой, яростно и беспощадно.
— Я могу остановиться, когда найду правду.
— Сара, правду не всегда можно найти. Иногда лучше отвернуться от нее.
— Твой дед не был героем. Он был предателем, работал на нацистов. Он участвовал в пытках в подвалах управления. А потом их привозили сюда, привязывали к столбам и расстреливали.
Странге сложил на груди руки и кивнул.
— Но однажды, — продолжала она, — бойцы Сопротивления из группы «Хольгер Данске» догнали его перед Центральным вокзалом и застрелили прямо посреди улицы.
Он не двигался, лицо превратилось в каменную маску.
— Это все, что нашлось в архивах, — сказала она. — В музее ничего нет, я проверяла. Поэтому я думаю, что… — Мысль лихорадочно работала. — Думаю, все было так. На стажировку в полицию приходит молодой слушатель академии. Он всегда считал своего погибшего деда героем. Потому что так ему говорил отец. И вот он решает заглянуть в архивы, чтобы найти какие-нибудь подробности дедовской биографии. Просто так, для себя. — Она придвинулась ближе, чтобы видеть его глаза. — А когда он узнает правду, то идет домой и делает то, что сделал бы любой мальчишка: рассказывает все отцу.
— Ты ненормальная, — вымолвил Странге.
— Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе. О том, кто ты такой.
Его глаза блеснули, но лишь на долю секунды.
— Все это больше не трогает меня, — сказал он. — Прости.
— Твой отец тоже лгал самому себе? Притворялся, что…
— Нам всем нужны герои, — перебил он ее. — Просто никто не хочет задумываться о цене, которую приходится платить.
— А после этого ты сбежал в армию. Господи… — Она покачала головой. — Как же тебя там любили, наверное, с твоим комплексом вины, полученным в наследство. Не зря они ищут людей, которые хотят что-то доказать. Из тебя вышел отличный потомственный военный, да еще с такой тайной. Когда ты привел сюда Драгсхольм, ты сравнял счет? Один изменник за другого? И что ты почувствовал, когда тебе сказали, что один — это мало?
Он молчал.
Лунд пошла обратно вниз по склону. Он как тень следовал за ней.
— Не молчи, Странге. Ты ведь сам говорил, что ты солдат-исполнитель, а не командир. Кто-то направлял тебя. Кто-то дал тебе код склада боеприпасов в Рювангене. Устроил для тебя фальшивый жетон. Велел тебе убить тех людей, но таким жутким способом, чтобы мы бросились искать банду террористов…
— Прекрати.
— Этот приказ ты выполнял без особого удовольствия, — не умолкала она. — Мучил Анну Драгсхольм, полосовал ножом Мюга Поульсена и священника, зажаривал инвалида…
— Хватит уже, Лунд! — закричал он, и из-под каменной маски проглянула живая истерзанная душа.
Она замолчала, испугавшись не столько Странге, сколько собственной бешеной ненависти.
Медленно, словно кот, крадущийся к своей жертве, он обошел вокруг нее один раз и снова встал перед ее лицом.
— Ты точно с головой не дружишь, — сказал он.
Она не моргала — не могла, даже если бы захотела.
— С моей головой все в порядке. Почему ты согласился на это?
Он поднял руку, коснулся ее щеки, провел пальцем по ее пересохшим губам, обвел мягкие контуры горла. Убрал руку.
— Почему? — повторила Лунд.
— Потому что жизнь как бумеранг. — Он смотрел на столбы в центре прямоугольника, защищенного невысокой насыпью. Его голос смягчился и звучал по-мальчишески звонко. — Прошлым летом я был на одном судебном слушании. Было жарко. — Он пожал плечами. — Я пришел в рубашке с коротким рукавом. Эта Драгсхольм подошла ко мне и стала расспрашивать про Гильменд. Где-то посреди разговора она заметила мою татуировку, начала донимать вопросами. Потом, наверное, все поняла по моему лицу и… — Странге задумчиво кивнул, словно сверяясь со своими мыслями. — Она была похожа на тебя. Не собиралась сдаваться. Она знала, и я знал. Мы все думали, что тот кошмар остался в прошлом навсегда, но…
Лунд достала телефон.
— Тебе нужно немедленно ехать. Я звоню Бриксу…
Он выхватил телефон из ее рук, отшвырнул в траву.
— Ты не знаешь, что было на самом деле! Даже близко не догадываешься!
— Я знаю, что убито пятеро человек. Пока этого достаточно. Я знаю, что ты сделал это не один. Кто-то использовал тебя…
— Ты ни черта не понимаешь!
— Странге, просто расскажи правду, — спокойно произнесла она. — Разве это так трудно?