— Я в Хельсингёре.
Значит, в сорока минутах езды на машине к северу от Копенгагена.
— Что вы там делаете?
— Служба безопасности хочет, чтобы мы допросили всех афганцев в Дании. Я сейчас в центре для приема беженцев, с переводчиком. Пустая трата времени, если честно. Минутку, я выйду на улицу…
Она ждала. Такси увязло в вечерних пробках. Такими темпами они доберутся до квартиры Вибеке не раньше чем через полчаса.
— Ну что там у вас? — раздался в телефоне голос Странге.
— Кто-то использовал личность Пера Мёллера. Его именной жетон пропал.
— Лунд, это война, а на войне вещи иногда пропадают.
— Дело не только в жетоне. Последние несколько месяцев кто-то совершает покупки от имени Мёллера. Его матери стали приходить письма с квитанциями об оплате.
— Ого.
— Вы должны снова поговорить со священником. И с Согардом. Пробейте Мёллера по банковской кредитной системе, может, удастся что-нибудь выяснить.
— Я же в Хельсингёре, помните? Беседую с людьми, которые меня ненавидят.
— Вот и прекрасно. Садитесь в машину и возвращайтесь в управление. Если будете жать на газ, то доберетесь минут за тридцать.
— Я работаю! Пробуду здесь еще часа два. — Он помолчал. — А Бриксу вы уже сообщили?
— Еще нет, — призналась она. — Но я позвоню ему. Честное слово.
Снова долгое молчание.
— Пожалуйста, обещайте, что не наделаете глупостей.
— Например?
— Например… ну, не знаю. Не пойдете снова куда-нибудь в одиночку. Это ведь ничем хорошим не кончается?
Да какое тебе дело, думала Лунд. Ты всего лишь очередной полицейский, которого дали мне в напарники. К тому же не слишком хороший. Или, наоборот, слишком хороший для такой работы?
— Я не собираюсь делать глупости, — произнесла она в трубку. Ей не хотелось обижать его, и она добавила: — Но за заботу спасибо.
На этом разговор закончился. За окном моросил дождь. Дорога впереди была забита медленно ползущими машинами.
— Я передумала, — сказала она водителю. — Мне надо в Вестербро. За сколько доедем?
Он засмеялся, пожал плечами:
— Вот уж не знаю. Вам точно туда надо?
— Точно.
При первой возможности таксист съехал на боковую улицу и там, разворачиваясь, задел велосипедиста. Последовал неизбежный в таких случаях спор. Велосипедист, крупный мужчина, изрядно накаченный пивом, сунул руку в такси и стащил ключи из замка зажигания.
Несколько минут Лунд наблюдала за тем, как за стеклом скачут друг перед другом двое разъяренных мужчин. Потом положила свою визитку на приборную доску такси, вышла из машины и сказала водителю, что готова быть свидетелем, если он действительно нуждается в том, чтобы в полиции знали о его неумении водить.
Немного пройдясь в обратном направлении, она оказалась у железнодорожной станции Нёррепорт и одноименной станции метро. Электрички отсюда ехали во всех направлениях. Уже через несколько минут она могла быть в квартире Вибеке и принести извинения за то, что так неожиданно ушла со свадьбы. Или могла отправиться в Вестербро и попытаться найти священника Гуннара Торпе.
При обычных обстоятельствах она бы не раздумывала. Но сейчас ей мешали слова Странге, сказанные на прощание. Бросаться вслед за непонятным — совсем не глупость. Более того, именно этим она всегда и занималась. В этом ее сущность. И вообще… что он может понять? Милый человек и не слишком опытный коп, он пришел в полицию только потому, что ему до смерти надоела армейская жизнь. Служба полицейского никогда не была для Ульрика Странге призванием, а всего лишь работой. Для Лунд все иначе.
Она зашла в привокзальное кафе, купила капучино и сэндвич.
Странге был совсем не похож на Яна Майера. Тот всегда забавлял ее и бесил одновременно. А еще в нем была собранность, редкая преданность делу и чувство долга, изрядно подкрепленное склонностью к самокопанию. Он понимал, что порученное дело ему не по зубам, поэтому не отставал от нее ни на шаг, прислушивался к ее словам, делал все, что она велела, хотя формально они были одного ранга — до тех пор, пока Брикс не вышвырнул ее из полиции.
Она не спеша потягивала кофе, долго расправлялась с сэндвичем. Потом посмотрела на часы: без четверти восемь. Если Странге послушался ее, то сейчас он уже должен быть в управлении и прощупывать версии, подсказанные ею. Можно было бы позвонить ему, но звонок выглядел бы как контроль с ее стороны. Странге мог обидеться, а она не хотела лишний раз задевать его чувства.
Поэтому она допила капучино, зашла в метро, спустилась по эскалатору к платформе. Рельсы по одну сторону вели к дому, по другую — в Вестербро и к Гуннару Торпе.
Не такой уж большой выбор.
Через тридцать минут она вошла в церковь. Казалось, там никого нет. Свечи горели только у алтаря — три золотых канделябра на белой салфетке перед изображением Девы Марии, плачущей над мертвым Иисусом.
Лунд шла по проходу между рядами скамеек и осматривалась. Справа из приоткрытой двери донесся какой-то шум. В узкую щель пробивался тусклый свет.
— Эй! — крикнула она.
Вдруг в ее голове зазвучал голос, такой знакомый, резкий, прокуренный голос Яна Майера: «Опять в одиночку лезете на рожон, Лунд? И опять без оружия?» Бывает, что мозг играет с нами и не в столь безобидные игры.
Она свернула к двери и крикнула в проем:
— Есть кто-нибудь?
Тишина. Она толкнула дверь.
— Эй!
Под высокими сводами церкви каждый звук разлетался гулким эхом. В комнате было темно. Она нащупала выключатель. Когда зажглась лампочка под потолком, Лунд подпрыгнула от ужаса, так как первым, что она увидела, была раковина, забрызганная кровью.
Рука дернулась к карману. Но, кроме телефона, там ничего не было.
— Черт, — шепнула Лунд и сделала то, что казалось самым естественным в такой ситуации: пошла вперед.
Вторая комната. Тут было не так темно благодаря окну, выходящему на улицу. Через стекло цедил желтый свет одинокий фонарь.
В центре знакомый силуэт — и непристойный, и святой одновременно: распятый человек. Вытянутые в стороны руки привязаны к металлической трубе, закрепленной веревками на двух высоких деревянных подсвечниках.
Гуннар Торпе, в армейской походной форме, рот заклеен куском черного скотча.
Лунд подошла, сорвала с окровавленного лица скотч. Изо рта священника хлынула кровь. Голова его безжизненно опустилась на грудь, глаза закрыты. Поддерживая его под мышки, Лунд освободила сначала правую руку, потом левую. Тяжелый мужчина. Она с трудом опустила его грузное тело на бетонный пол.
Он дышал — едва-едва.
Телефон.
Лунд вызвала дежурного.
— Говорит Сара Лунд. Пришлите «скорую помощь» в церковь Святого Симона, Вестербро. Сообщите Бриксу, что я только что нашла священника. Он еще дышит, но…
Что-то блеснуло на полу возле неподвижного тела Торпе. Она присмотрелась. Армейский жетон, обрезанный наполовину. На остром срезе кровь.
— Пусть поторопятся. Скажите…
Звук где-то неподалеку. Шаги в глубине комнаты.
Лунд посмотрела на Торпе. Кровь свежая. Раны — многочисленные.
Кто-то совсем рядом. Силуэт мужчины. Голова под капюшоном низко опущена. Он промелькнул на фоне окна, побежал к выходу.
— Передайте Бриксу, что я преследую преступника, — сказала она и бросилась к двери, оставив истекающего кровью священника.
Целый час они искали его. Целый час потрачен впустую. С ними была администратор больницы, усталая и раздраженная женщина.
— Как вы могли потерять пациента? — возмущался Бук.
— Как вы могли явиться сюда и волновать его без нашего разрешения? — отбивалась женщина. — Это возмутительно. Мне все равно, кто вы такой. Ваш пост не позволяет…
Ее перебил мобильный телефон, зазвонивший у нее в руке.
Они находились на третьем этаже. Отделение интенсивной терапии. Никаких следов Монберга. Никто его здесь не видел.
Бук заметил, что лицо женщины меняется. Теперь он уже хорошо знал, как приходят дурные вести. В последнее время он получил их предостаточно.
— Что? — спросил он, когда она положила телефон в карман.
— Кажется, нужно вызвать полицию.
— Я министр юстиции! — взорвался Бук. — Полиция подчиняется мне.
— Ладно, — недовольно проворчала она и повела их в конец коридора, за которым не было никаких палат, а только складские помещения с коробками и различным оборудованием.
— Пациенты сюда не допускаются, — сказала администратор. — Ни при каких обстоятельствах…
Они оказались возле служебного лифта. Бук с его габаритами и две женщины едва втиснулись в узкую кабину. Администратор нажала кнопку первого этажа и больше не произнесла ни слова.
Когда двери открылись, они увидели, как три человека в зеленых медицинских костюмах стоят, согнувшись, вокруг чего-то на полу. Бук первым вышел из лифта, растолкал санитаров.
Монберг лежал лицом вниз. От его головы растекалась алая лужа. Рядом валялись разбитые вдребезги очки. Белая пижама была заляпана кровью.
— Только что спрыгнул с третьего этажа, — сказал кто-то.
— Пациентам не разрешается… — начала администратор.
Карина с рыданием отвернулась к стене.
— Будет расследование, — добавила женщина.
— Вы уверены, что он спрыгнул? — спросил Бук.
Ему никто не ответил. Тогда он схватил одного из санитаров за плечи.
— Вы уверены, что он спрыгнул? — повторил он.
— Я был здесь, подметал, — ответил ему санитар. — Видел, как он стоял вон там и курил. Потом он заметил меня, забрался на перила… — Он показал на спиральные пролеты лестницы. — Я слышал, как он кричал до самого низа.
— Вы уверены? — снова спросил Бук, но теперь едва слышно.
— Вряд ли я скоро забуду эту картину. Вы бы тоже не забыли.
Десять минут восьмого. Район мясоперерабатывающих заводов понемногу приходил в движение. Зажатый между линиями железной дороги и Вестербро, этот небольшой участок города кормил почти весь Копенгаген: здесь, в низких металлических ангарах, рассыпанных по промзоне, вели свой бизнес оптовые продавцы мяса и рыбы, работали пекарни, бакалейные базы. А вечерами тут начиналась совсем другая жизнь. Все свободное пространство на вторых этажах, а иногда и на первых, отдавалось ночной публике. Бары и крошечные ресторанчики заполнялись утонченными тусовщиками, желающими отужинать в непосредственной близости от подвешенных туш и лотков с освежеванным лососем.