Бук широко улыбнулся:
— Вот молодец! Так держать!
— Ничего хорошего в этом нет, — уныло произнес Плоуг. — Это мелко и бесчестно.
— Нам необходимо постоянно иметь связь с полицией, — сказал Бук. — Мы должны выяснить все, что им известно о том офицере.
Карина нахмурилась:
— Это будет непросто. Лунд отстранили от расследования. Теперь делом занимается служба безопасности.
— А от них что слышно?
— Они пока проверяют то, что мы сообщили им о Монберге. Кёниг считает, что его признания как-то повлияют на ход расследования. В службе безопасности уверены… — Она замолчала, как будто ей было неприятно договаривать фразу.
— Что они решат проблему, если посадят за решетку всех мусульман Дании? — подсказал Бук.
— Примерно так.
— Значит, Лунд уволили, и теперь там верховодят эти клоуны?
— Кёниг — опытный работник, — осторожно заметил Плоуг. — У него очень…
— Что?
— У него очень хорошие связи.
— Думаю, нам пора сделать несколько звонков, — сказал Томас Бук, указывая им на телефоны. — Возьмемся-ка за дело.
Через тридцать минут Эрик Кёниг входил в комнату для переговоров в Управлении полиции. Обстановка была довольно формальной, но Брикса это устраивало.
— Вам не кажется странным, что жетон Мёллера так и не нашли? — спросил он.
Кёниг снисходительно улыбнулся:
— Нет, конечно. Мёллера разметало на куски. Вы же не думаете, что удалось собрать их все?
— Эрик, вы заставили нас гоняться за исламистами по всей стране. Но ведь нет ни единого факта, который указывал бы на то, что за убийствами стоят фундаменталисты.
— Только видео и те брошюры, что мы нашли у Кодмани.
— Видео разместил на сайте Единоверец без ведома Кодмани. И мы не знаем, кто он.
— Домыслы…
— Почему в ходе следствия мы не можем касаться военных и контингента «Эгир»? — спросил Брикс. — У них что, особый статус? Какие-то привилегии?
— Довольно, Леннарт. Я не обязан отвечать вам. Служба безопасности не подчиняется полиции.
— Тогда давайте хотя бы допросим Рабена. Если вы знаете, где он, задержите его и привезите сюда.
Эрик Кёниг снял очки, тщательно протер их носовым платком, снова надел.
— Придется подождать. Он скрылся.
— Вы его потеряли? — Брикс утратил свою обычную невозмутимость. — Да если бы вы были одним из моих людей…
— Я не один из ваших людей. Мы ищем его. И найдем. А когда найдем… — Кёниг пытался устроиться поудобнее на жестком стуле, — мы известим вас.
Брикс в отчаянии вскинул руки.
— Леннарт. — Кёниг наклонился к нему и посмотрел прямо в лицо. — Неужели вы действительно думаете, что я бы лгал вам, если бы знал о каких-то скелетах, спрятанных в этих казармах?
Брикс не ответил. Вошла Хедебю.
— Мне только что звонил министр юстиции, — сказала она. — Монберг сказал Буку, что был знаком с первой жертвой, Анной Драгсхольм. Она нашла офицера, о котором говорил Рабен. Того, кто ответственен за убийства в афганском селе. Министр требует провести тщательное расследование. И поручает это дело нам.
Она села рядом с Кёнигом, придвинула стул очень близко и заглянула в его серые невыразительные глаза.
— Нам, полиции, — уточнила она. — И министр особо подчеркнул, чтобы мы сообщили ему, если кто-либо станет чинить нам препятствия.
— Вот как? — пробормотал глава службы безопасности, потом медленно поднялся, надел пальто и вышел в коридор.
Рут Хедебю молча проводила его взглядом. Брикс оценил смелость ее поступка — мало кто осмеливался открыто противостоять службе безопасности.
— Спасибо, — сказал он.
— Благодари не меня, а министерство. Они недовольны службой разведки даже больше, чем нами.
— Остался один вопрос кадровый…
— Лунд не вернется. Наше положение и без нее шатко. Мой ответ: нет.
Ее телефон снова зазвонил. Глянув на дисплей, Хедебю проворчала:
— Они там в министерстве совсем не спят, что ли?
Брикс внимательно следил за выражением ее лица, пока она слушала своего невидимого собеседника.
— Господин министр… — сказала она тихо. — Обычно политики вашего ранга не углубляются в кадровые вопросы до такой степени.
Реакция на том конце провода была такой бурной, что ей пришлось отодвинуть телефон от уха. Когда Бук наконец умолк, она сказала в трубку:
— Я узнаю, что можно сделать.
Брикс молча ждал, пока она заговорит. Когда пауза слишком затянулась, он спросил:
— Так это ты им сообщила, что Лунд отстранили от расследования?
— Нет, — с досадой ответила Хедебю, — они сами узнали. Интересно как? — Она сердито посмотрела на него.
Он взглянул на часы и сказал:
— Без понятия. Я еду домой. Завтра утром у нас много дел.
— Леннарт!
Он остановился у двери.
— Умоляю тебя, присмотри за ней на этот раз. Если сможешь, конечно. Она пугает меня до смерти.
— Я передам ей.
— Нет. — Хедебю поднялась и стала надевать пальто. — Не надо.
Когда Странге повез Лунд к себе домой, она не сопротивлялась. Гораздо хуже было бы сейчас предстать перед толпой счастливых подвыпивших гостей ее матери.
Квартира Странге была обставлена скупо, как и у большинства датских холостяков. Во второй спальне стояли две узкие кровати — для детей, когда они навешали его.
Они сидели бок о бок на низком диване напротив одного из тех гигантских телевизоров, которые она терпеть не могла. Он взял со стола рекламное меню из соседней пиццерии.
— Номер тридцать восемь, — сказала она.
Он уже нажимал на кнопки телефона.
— Номер тридцать восемь, — сказал он в трубку спокойно и вежливо, как всегда.
— Пусть положат побольше сыра, — добавила она.
Он вздохнул:
— С дополнительным сыром. И вторая — тоже тридцать восемь, без сыра.
В больнице ей дали какой-то раствор для раны. Она налила жидкость на кусочек ваты.
— Как голова? — спросил он.
— Я приняла обезболивающее.
Она приложила вату ко лбу, но на рану не попала.
— Давайте-ка я, — сказал Странге и попытался забрать у нее вату.
— Я не инвалид.
— Но вы же не видите, что делаете. Неужели так трудно принять помощь?
И Лунд уступила ему. Он осторожно отвел назад ее волосы, всмотрелся в лицо.
— Все не так плохо. У вас даже не останется шрама.
— Чудесно.
— Вы крепкий орешек.
— Спасибо за комплимент.
Он прикоснулся тампоном к ране. Она охнула.
— Немного пощиплет.
— Зачем вы привезли меня сюда? Я прекрасно переночевала бы в управлении.
— Можно еще в хостеле. — Он обвел глазами комнату. — Но тут ничуть не хуже, согласитесь. Грязное белье по полу не раскидано. Журналы с порнушкой не валяются. А я ведь вас не ждал, так что сделайте поблажку.
На низком столике у дивана стояла старая черно-белая фотография. На снимке был изображен высокий человек в форме.
— Ваш отец служил в армии?
К ее удивлению, он неожиданно помрачнел.
— Форма у нас в роду. Обычно военная, но не всегда. — Странге стал очень серьезен. — Это мой дед, он был полицейским. В те времена носили такую форму. Разве я вам про него не рассказывал?
— Нет.
— Ну так вот. Во время войны он работал в Управлении полиции. — Странге посмотрел на нее. — Дед участвовал в Сопротивлении. Немцы узнали об этом. Кто-то из своих донес. Отец рассказывал, что дед погиб в Минделундене вместе с остальными героями. Наверное, его тоже привязывали к столбу. Даже не знаю, зачем я храню эту фотографию, ведь все было так давно. В мире столько всего произошло с тех пор и сейчас происходит, чтобы еще думать о таком далеком прошлом.
Она отодвинулась от него, взяла в руки другой снимок, сделанный гораздо позже. На нем тоже был портрет мужчины, на этот раз точно в военной форме.
— Ваш отец? Одно лицо.
— Просто мы солдаты. Есть у нас что-то такое в крови. Мы рождены, чтобы служить. — Он рассмеялся, чтобы скрыть боль, которую причиняла ему эта тема. — Я не такой, как вы. Я привык маршировать строем и выполнять чужие приказы. Наверное, это тоже наследственное…
— Что с ним случилось? С вашим отцом?
Странге с удивлением посмотрел на нее:
— Почему вы решили, что с ним что-то случилось?
— Фотография сделана давно. Если бы он был жив, у вас бы хранился более свежий снимок.
— Ну вы даете. Мы же не на работе. Вы когда-нибудь отдыхаете?
— Наверное, нет. Слушайте, если вам неприятно…
— Он ушел из армии, потому что на этом настояла мама. Купил франшизу какого-то дурацкого страхового агентства на свое выходное пособие. Само собой, ничего хорошего из этого получиться не могло. Мы рождены, чтобы служить, помните? Деловая хватка не наш конек.
Что-то в его лице заставило Лунд пожалеть о своем любопытстве.
— Мы не знали, что ему так плохо. Да и вряд ли могли помочь. Мне было всего девятнадцать. В то лето я стажировался в управлении, думал, что полиция — мое призвание.
— Скоро принесут пиццу?
Он нахмурился:
— Вы сами спросили, так что придется дослушать. Хотя бы из вежливости.
— Странге…
— Однажды я пришел домой. А он висит в гараже. Помню, что сначала заметил ботинки.
— Простите. Мне не стоило расспрашивать.
Странге почесал колючий подбородок.
— Иначе это были бы не вы. Тем более вы же не знали, что услышите в ответ. Я долго ненавидел отца за тот поступок. Много лет. Потом, когда уже служил в армии и подумывал уйти оттуда, моя жена стала вести себя так же, как мать. Говорила, мол, я достаточно умен, чтобы начать собственное дело, стать независимым…
Он снова легонько дотронулся ваткой до ее раны.
— Этого хватило, чтобы я продлил контракт. Я все про себя знаю. Мне нравится, когда кто-то говорит мне, что делать. Вы или Брикс. Меня это устраивает. Вы умнее меня, и прекрасно это знаете.
— Я такого не говорила.
— Вам и незачем, — рассмеялся он. — У вас лицо как открытая книга.
— Допустим, сейчас у меня лицо как футбольный мяч.