Ленкхольм потянулся к кружке с остывшим кофе, но его рука так дрожала, что не могла ничего удержать.
— Они снимают с тебя одежду, связывают кабельными стяжками и скотчем, потом вытаскивают на улицу, суют в задницу фальшфейер и подвешивают вниз головой на столб.
— Фальшфейер? — переспросила Лунд.
— Да. Ощущения не из приятных, поверьте.
Странге затряс головой, стараясь не прыснуть от смеха. Лунд метнула на него яростный взгляд. Он отошел к окну.
— И вам никто не помог?
— Да вы что? Его тут же повесили бы рядом.
— Вы не стали жаловаться?
— Господи, да как же вам объяснить… Там Согард — царь и бог. Без его разрешения никто не может ни шевельнуться, ни вздохнуть, ни в сортир сходить.
Странге снова подошел к ним, придвинул стул.
— А как Согард относился к Рабену и его команде? — спросила Лунд.
Ленкхольм опять насупился.
— Говори! — прикрикнул на него Странге.
— Ну… не очень хорошо он к ним относился. Группа Рабена занималась чем-то таким, о чем остальным знать не полагалось. Какие-то люди крутились иногда… Не знаю, что они там делали. Да я и не хотел никогда знать.
Его голова снова начала клониться вниз. Лунд нагнулась, пытаясь заглянуть в его мутные глаза.
— Рабен тоже участвовал в этих делах?
— Слухи разные ходили после того, как его ранило. А потом еще выгнали того офицера. Меня-то просто демобилизовали. Но чтобы выгонять…
Лунд тряхнула головой:
— Говорите яснее.
— Такое случается не часто. За курение травки не выгоняют.
Странге подтолкнул к бывшему лейтенанту блокнот и ручку.
— Имя, — сказал он.
Ленкхольм не шевельнулся.
— Петер? Эй? Просыпайся!
— Нам нужно только имя, — сказала Лунд. — Потом вы сможете уйти. На консультацию к психологам, а не в тюрьму.
— Его звали Сконинг.
Она стала перебирать личные дела.
— Что-нибудь еще? — спросил Странге.
— Нет, — промямлил Ленкхольм.
Лунд нашла нужную папку. На личном деле фотография бородатого мужчины в берете. Торбен Сконинг.
— Этот? — спросила она.
Ленкхольм кивнул.
— Отлично. — Странге хлопнул его по плечу. — Тогда мы закончили, приятель.
Он сгреб со стола бумаги, провел пальцем по списку личных дел.
— Сконинг в списке для привода. Может, навестим его сами и допросим вне очереди?
Лунд встала, подошла вслед за Странге к двери, смотрела, как он, не оборачиваясь, идет к винтовой лестнице. Она колебалась. После стольких дней блужданий впотьмах они, кажется, нащупали что-то, похожее на правду. Так было и в конце дела Бирк-Ларсен. И за последствия она платит до сих пор, и не она одна.
Мы учимся только на собственных ошибках, думала она. В ее голове снова звучал голос Яна Майера, его предостережения, которые она пропускала мимо ушей.
Лунд подошла к своему шкафчику, отперла замок, отыскала среди вещей девятимиллиметровый «глок» в кожаной кобуре. Посмотрела на него. Она знала, что ненавидит оружие и будет ненавидеть всегда.
Случайно она взглянула на свое отражение в металлической дверце: порез над глазом, синяки, отек. Но она все еще была жива, хотя и не понимала почему.
Пистолет опустился на дно сумки среди пакетиков жвачки и бумажных платков.
— Ты едешь или нет? — крикнул ей Странге с лестничной площадки этажом ниже.
— Сейчас догоню, — ответила она и пошла к лестнице.
Четкое и внятное выступление Томаса Бука перед комитетом оказалось точно таким, каким он его планировал в уме. Он ничего не изменил и не добавил по ходу речи — попросту потому, что ему нечего было добавить. Он сказал все, что знал.
— Почему парламент не был проинформирован об обвинениях афганцев против датской армии? Почему?..
— Да бросьте, Бук, — прервал его Россинг. — Я не могу бегать в парламент каждый раз, когда талибы подсунут очередную фальшивку, желая раздуть шумиху.
— То есть вы не сочли нужным расследовать предполагаемое убийство гражданских лиц? Нашими собственными офицерами?
Кан, который с самого начала сидел со скучающим видом, вскочил с кресла.
— Министр уже ответил на ваш вопрос. И вообще, на чьей вы стороне?
— Такой вопрос оскорбителен для меня, — сказал Бук.
— А меня оскорбляет то, что я вынужден сидеть здесь и выслушивать ваши сомнения в честности одного из наших старейших министров. Вы сами в правительстве без году неделя, но уже столько всего наворотили… — Он возмущенно помотал головой. — Вы можете хоть чем-нибудь подкрепить свое дикое обвинение?
Бук кивнул Плоугу. Чиновник поднялся и обошел всех собравшихся, раздавая копии факса, принесенного Конни Веммер.
— Это еще что такое? — презрительно фыркнул Россинг.
— Медицинское заключение из полевого госпиталя лагеря «Викинг». Оно было послано вам по факсу в день похорон солдат. В заключении говорится, что среди частей тел, представленных для опознания, была обнаружена одна лишняя рука. Принадлежала она, скорее всего, афганцу.
— Это внутренний документ Министерства обороны, — недовольно сказал Россинг. — Хотел бы я знать, как он у вас оказался.
— Здесь в конце говорится, что необходимо провести расследование предполагаемого убийства мирных граждан. Вы это заключение скрыли…
— Нет, нет и нет. Как раз именно я настоял на проверке военной прокуратуры. Все это есть в отчетах. Тот инцидент был расследован, и, по правде говоря…
— Правда в том, что вы замяли это дело! — воскликнул Бук и неуклюже подскочил со стула. — Вы знали, что там не все чисто, и просто не хотели огласки. Когда Монберг что-то обнаружил, вы заставили его молчать. А когда Анну Драгсхольм убили за ее попытки все проверить и пересмотреть дело, вы палец о палец не ударили!
— Вы перевозбудились, Томас, — лениво заметил Россинг.
— Я не могу быть спокойным! Убито пять человек. — Бук поднял руку, растопырив пальцы. — Пять жизней могли бы быть спасены, если бы вы соизволили выполнить свой долг. Как подумаю об этом…
— Мы поняли вашу мысль, — прервал его Грю-Эриксен. — Присядьте, пожалуйста. И по возможности все же успокойтесь. — Премьер-министр обернулся к Россингу. — У вас есть объяснение?
— Да, разумеется.
Россинг снова взял в руки копию факса, пробежался по тексту глазами.
— Я попросил, чтобы этот факс не приобщали к материалам дела, поскольку была совершена ошибка.
— Чушь, Россинг! — выпалил Бук. — Так легко вы не уйдете от ответа. На факсе указано время, дата и место. Все точно.
— Я не собирался обременять вас столь мрачными подробностями, но, как я понимаю, Бук не оставляет мне выбора. Когда медики в Афганистане изучили останки более внимательно, они выяснили, что рука принадлежала тому самому террористу-смертнику, который взорвал бомбу.
— Нет, этого недостаточно.
— Недостаточно для вас! Однако в материалах дела можно найти новый, исправленный отчет, который был получен позднее. — Россинг посмотрел на Грю-Эриксена. — Я не вижу смысла и дальше тратить ваше время на это нелепое разбирательство. Все желающие могут ознакомиться с отчетом медиков. Если бы Бук, прежде чем делать столь скоропалительные выводы, обратился ко мне, я был бы только рад предоставить этот отчет и ему. Но он у нас большой любитель пороть горячку. Право же… — Россинг провел рукой по лбу. — Смерть бедняги Фроде и так стала тяжким испытанием, а тут еще этот…
Россинг утомленно откинулся на кресле.
— Слишком быстро вы среагировали, — проговорил Бук. — Как вы догадались, что я буду говорить о том факсе?
Флемминг Россинг молчал с высокомерным видом.
— Как вы догадались? — повторил Бук.
— Вы помешаны на теориях заговора! — сказал Россинг. — Вам все равно, что говорят эксперты. Вы натравливаете полицию и службу безопасности на наших солдат. — С каждым словом он говорил все громче и наконец встал, тыча пальцем в сторону Бука. — Это вы явились к Монбергу с неприятными вопросами, хотя знали, что он нездоров. Вы, Бук! И после всего этого вы смеете перекладывать на меня ответственность за последствия вашей глупости и некомпетентности. С меня хватит.
Широкими шагами он направился к двери. Никто его не остановил, более того, за ним последовал сначала Кан, затем Гитта Спалдинг и, наконец, Карстен Плоуг.
Грю-Эриксен сидел за своим столом, глядя в стену.
— Это еще не все, — осторожно заговорил Бук. — Я обещаю…
Седой человек, сидящий перед ним, закрыл глаза и откинул голову назад.
Бук встал и вышел.
Около шести дождь сменился мокрым снегом, который налипал на лобовое стекло. На проезжей части снег моментально превращался в серое месиво. Лунд и Странге колесили по Копенгагену в поисках Торбена Сконинга.
Он жил в старом доме недалеко от Сторе-Конгенсгаде. Его жена не видела его с самого утра. Они проверили все местные пабы — безрезультатно. Как выяснилось, кроме выпивки, у Сконинга был всего один интерес в жизни: Музей датского Сопротивления.
Перед небольшим зданием, расположенным недалеко от гарнизона крепости Кастеллет и дворца Амалиенборг, стоял самодельный танк военных времен. Когда они припарковали машину возле входа, Лунд подошла к ветхой конструкции, чтобы получше ее рассмотреть. Танк больше напоминал детскую игрушку или большой велосипед, обвешанный бронированными листами, а не боевую машину. На передней панели была надпись: «Frit Danmark» — «Свободная Дания».
В окнах музея горел свет, были видны люди с бокалами вина. Очевидно, какой-то прием.
Вслед за Странге она вошла в фойе, попросила его разузнать о Сконинге, а сама отправилась бродить по залам. В первый и последний раз Лунд была здесь вместе с классом на экскурсии и тогда не запомнила почти ничего из того, что им рассказывали. Она снова подумала о том, что в детстве война представлялась ей лишь далеким кошмаром и, уж конечно, касалась только стариков, а не ее лично.
Она быстро обошла экспозицию, проследив смутную, неудобоваримую историю о том, как Дания позволила всемогущему германскому фашизму вторгнуться в страну в сороковом году и только в последующие годы набралась смелости, чтобы сопротивляться оккупантам.