— Мне очень жаль, но я не могу принять ваше предложение.
Я был потрясен. Мало того что я не мог поверить, что Холмс способен упустить возможность взяться за дело столь великой важности, — мне было не по себе оттого, что наш пожилой гость получил отказ в такой грубой форме.
— Холмс, — вмешался я, — как это понимать? Не хотите же вы сказать, что отказываетесь принять участие в таких важных событиях? Подумайте о последствиях: неужели вы хотите, чтобы мир был ввергнут в кошмарную войну, предотвратить которую в ваших силах?
Холмс ничего мне не ответил и с совершенно бесстрастным выражением лица продолжал смотреть сверху вниз на нашего гостя.
Орман-паша некоторое время сидел молча, разочарованно сдвинув брови. Наконец он заговорил:
— Мистер Холмс, я не могу понять…
— Ну-ну, мой дорогой паша, — сухо перебил его Холмс, — вы замечательно все понимаете. Боюсь, вы не открыли мне всей правды.
— Мистер Холмс! — Паша в негодовании поднялся на ноги.
— О, у меня нет ни малейших сомнений, что вы сообщили мне все факты, имеющие отношение к делу, в том виде, в каком они вам известны, — сказал Холмс, — однако с сожалением должен признать, что вы не были полностью откровенны в том, что касается мотивов, которые побудили вас обратиться ко мне за помощью в расследовании. А я не могу взяться за дело, не заручившись вашим полным доверием.
Наступила тишина. Паша стоял, недовольно хмурясь, и буравил Холмса взглядом, Холмс же был совершенно бесстрастен и невозмутим. Наконец паша нарушил молчание.
— Может быть, вы объясните, что вы имеете в виду, мистер Холмс? — спросил он.
— Не соблаговолите ли вы, — ответил мой друг, — назвать имя молодого человека, которого вы пытаетесь защитить, или это должен сделать я?
Орман-паша в изумлении воззрился на Холмса, потом медленно сел в кресло. Выражение неудовольствия на его лице вскоре сменилось выражением невеселого изумления.
— Несмотря на все, что я о вас слышал, мистер Холмс, я все-таки умудрился недооценить вас, — сказал он. — Ваш брат предупреждал меня, что у вас есть удивительная способность обнаруживать истину. Надо сказать, это очень меня воодушевляет. Вы говорите правду: султан поручил мне не только сделать все от меня зависящее, чтобы разрешить этот опасный политический кризис и предотвратить войну, но и защитить репутацию принца Мурада, племянника его величества. Но как вам удалось об этом узнать?
Шерлок Холмс присел на краешек кресла и наклонился в сторону паши.
— Вы сами, ваше превосходительство, дали мне две подсказки. Во-первых, вы сказали, что на Симеонова напали на улице около двух недель назад — то есть вскоре после того, как юный принц Мурад прибыл в нашу страну с неофициальным визитом, о чем всем известно из газет. Мне тут же стало ясно, что вы озабочены тем, чтобы никто не заподозрил существование какой бы то ни было связи между этими двумя событиями, в особенности если учесть, что он не раз высказывал свою точку зрения по болгарскому вопросу. Во-вторых, уже само то, что султан поручил вам обратиться ко мне, вместо того чтобы довериться полиции, заставляет предположить следующий расчет: если правда выяснится и окажется горькой, то на мое молчание можно будет положиться, пока принц не будет вывезен из Англии и доставлен в Константинополь, где его поступки получат должное воздаяние. Я прав?
Паша слушал Холмса со смешанным выражением изумления и уважения на лице.
— Браво, мистер Холмс! — сказал он. — Его величество, будь он здесь, отдал бы должное вашему уму. Ему хорошо известны ваши достижения. К тому же у него схожие с вашими увлечения: он, например, провел подробное исследование структуры древесины различных видов деревьев, что растут в его загородных владениях.
Холмс откинулся на спинку кресла.
— Похоже, его величество — в высшей степени интересный человек. Думаю, мне стоит послать ему экземпляр моей монографии, посвященной использованию деревянных объектов в качестве орудий убийства. Но давайте вернемся к нашему делу. Где был принц в момент убийства?
— Он находился в Букингемском дворце, где живет, будучи гостем короля. Нет ни малейших оснований считать, что он замешан в этом деле.
— В этом я не сомневаюсь, но поскольку я должен действовать без оглядки, то вынужден просить ваше превосходительство убедить принца немедленно покинуть Англию и вернуться в Константинополь.
— Я сделаю так, как вы говорите, мистер Холмс. С отъездом принца у меня на душе станет гораздо легче, — сказал Орман-паша и встал с кресла.
— Я же с величайшим удовольствием помогу в раскрытии этого дела, — ответил мой друг, — однако мне нужен адрес, по которому я смогу связаться с вами.
— О моем местонахождении будет известно турецкому посольству на Белгрейв-сквер, — сказал Орман-паша. Затем, надев свою феску и плащ, он удалился.
Когда стук копыт на улице затих, я спросил Холмса, что он намерен предпринять.
— Сегодня я лягу спать пораньше, — ответил он. — Завтра будет напряженный день.
На следующее утро мы встали еще до зари и, позавтракав, отправились на вокзал Виктории, где сели на первый поезд, останавливающийся у деревни Сток-Морден. Поначалу Холмс смотрел в окно, наблюдая проносящиеся под стук колес виды, а затем внезапно повернулся ко мне и спросил:
— Что вы думаете о последних словах умирающего, Ватсон?
— Он говорил о каком-то салоне, а потом указал на турецкого военного атташе, — ответил я. — Казалось бы, это должно означать, что он обвиняет турка, но должен признаться, я не понимаю, при чем тут салон. Возможно, он и Юсуфоглу договорились встретиться в некоем салоне, чтобы обсудить какой-то вопрос наедине, но турок решил обойтись без долгих слов и пристрелил Симеонова? Такое объяснение кажется несколько натянутым, но больше мне ничего не приходит в голову.
— И тем не менее, Ватсон, возможны и другие правдоподобные объяснения. Не исключено, например, что Симеонов пытался сообщить присутствующим о некой изобличающей улике, которую можно обнаружить в салоне, известном одному из них. Впрочем, должен признаться, что не нахожу это объяснение убедительным.
— Сразу после смерти Симеонова был еще весьма странный обмен репликами между графом и военным атташе, которые обвинили друг друга в убийстве.
— Вот, стало быть, как вы истолковываете их слова?
— Да, ибо как же еще можно их истолковать?
— Подумайте о том, что, собственно говоря, было сказано, Ватсон. Граф крикнул военному атташе: «Это ваших рук дело, убийца!» — однако тот не стал обвинять его в ответ. Юсуфоглу сказал: «Я не убийца! Вы знаете правду, спросите сами себя, кто убийца!» Он не назвал Балинского убийцей, и его ответ на самом деле свидетельствует о том, что он и не считает его убийцей, поскольку если бы это было не так, то он, скорее всего, сказал бы об этом совершенно открыто, ведь отношения между ними и так уже вконец испорчены.
— В таком случае его ответ, похоже, заставляет предположить, что и самому Юсуфоглу, и Балинскому известно, кто убийца.
— Вполне возможно, — загадочно сказал Холмс, после чего молчал до самого конца поездки.
В Сток-Мордене Холмс подозвал кэб и велел кучеру отвезти нас в Ройстон-мэнор, поместье лорда Эверсдена. Было по-прежнему морозно, над землей нависало серо-стальное небо. Наконец кэб подъехал к увитому плющом особняку, в котором разыгралась трагедия, чьи последствия угрожали привести к войне, способной охватить весь мир. Мы позвонили в старинный колокольчик, и дверь открыл пожилой дворецкий, на лице которого застыло скорбное выражение. Холмс вручил ему свою визитную карточку и попросил доложить о нашем приезде лорду Эверсдену. Нас провели в большую гостиную, где мы некоторое время ожидали его светлость, глядя из окна на унылый зимний пейзаж и грачей, кружащих над деревьями. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату, продолжая что-то горячо обсуждать, вошли двое. Один из них был выше среднего роста, с аккуратной лысой головой и серебристо-седыми усами, а другой — человек весьма крупного телосложения. Последнего я сразу узнал.
— Шерлок! — воскликнул толстяк, едва увидев моего друга. — Мы тебя ждали!
Это был Майкрофт, брат Холмса, мудрец из Уайтхолла. Холмс был искренне рад видеть своего брата, хотя, похоже, и не удивился его появлению. Майкрофт представил нас своему высокому спутнику, который, как выяснилось, и был лордом Эверсденом, министром иностранных дел. Когда все мы сели, министр взглянул на Холмса и сказал:
— Ваш брат сообщил мне, что Орман-паша побывал у вас и рассказал о трагедии, которая произошла в моем доме. Не будет преувеличением сказать, что это дело сопряжено с огромной опасностью, — не сомневаюсь, что Орман-паша, который пользуется величайшим уважением в британских правительственных кругах, говорил вам о его возможных последствиях. Мы рады, что вы согласились помочь нам, и я со своей стороны хочу заверить вас, что и мой дом, и все мои подчиненные — в вашем полном распоряжении.
— Благодарю вас, ваша светлость, — ответил Холмс. — Мне хотелось бы начать с осмотра дома.
Все мы последовали за Холмсом вверх по лестнице, и лорд Эверсден показал нам место, где было обнаружено тело Симеонова. Холмс опустился на колени и тщательно исследовал ковер, после чего спросил:
— Как лежало тело, ногами к лестнице или нет?
— Ногами к лестнице, — ответил лорд Эверсден, — а голова лежала подле маленького столика, что стоит у двери в комнату.
Холмс поднялся на ноги.
— А теперь, ваша светлость, — сказал он, — не могли бы вы вспомнить, где точно находились все присутствующие, когда сюда прибежали вы и Орман-паша?
Лорд Эверсден на мгновение задумался.
— Полковник Юсуфоглу опустился на колени между Симеоновым и дверью в спальню. Господин Леонтиклес стоял в нескольких шагах дальше по коридору.
— Иными словами, он стоял там, где Симеонов не мог его видеть?
— Да, Симеонов не мог увидеть Леонтиклеса с того места, где лежал. Граф Балинский и барон Нопчка прибежали уже после меня и паши и стояли, глядя на ужасную сцену из-за наших плеч.