Погода портилась на глазах. Резкий ветер стал сильным и пронизывающим, он яростно свистел в верхушках деревьев. Катрин Арно подняла руку к затылку, почувствовав холодное прикосновение. Она легонько вскрикнула — снова пошел снег.
— Но где, наконец, Рикоме и Копф? — потерял терпение мэр.
В то же мгновение показался пляшущий свет большого фонаря. Они подошли. Доктор обследовал труп.
— Это действительно убийство, — сказал он. — Самое что ни на есть характерное убийство. Нужно вызвать оперативную группу полиции. В любом случае нельзя оставлять тело здесь. Несколько добровольцев, пожалуйста…
Одна из женщин с беспокойством подняла голову:
— О! Прислушайтесь!
Из леса донесся треск. Ветер превратился в ураган и ломал ветки. Буря нарастала со страшной быстротой.
— Скорее… Скорее…
Хаген и Виркур подхватили тело под колени и под мышки. Впереди мужчин, подобрав юбки и руками придерживая шляпы, спотыкаясь, торопились женщины.
Протяжное завывание ветра нарастало с минуты на минуту. Ураган шел с Вогезов. С гудением он мчался по равнине со скоростью экспресса. Сбоку он налетал на маленькую группу людей, от его порывов в снегу оставались борозды и взметались с земли клубы снега, смешивавшиеся с тем, что в яростных водоворотах падал с неба. Людям казалось, будто они с головой ушли под воду.
— Этот ураган натворит дел в лесу, — заметил господин Нуаргутт.
— Что вы говорите? — переспросил доктор.
— Я говорю, что ураган натворит дел в лесу, — крикнул мэр.
Чтобы быть услышанным, приходилось кричать во весь голос. Из леса доносились пушечные выстрелы — буря гнула и ломала деревья, ударяя одно о другое, уносила ветви. На совершенно черном небе не светилось ни одной звезды. Погас один фонарь, за ним другой. Женщины визжали. Перепуганная Катрин Арно уцепилась за руку барона.
— Черт меня возьми, да это конец света! — выругался Виркур, задыхаясь под тяжестью ноши и с трудом передвигая ноги.
— Куда его отнести? — забеспокоился доктор.
— Что? — откликнулся мэр.
— Я вас спрашиваю, куда его отнести? — громче повторил доктор.
— Кого?
— Мертвеца! — прокричал врач.
— В мэрию! — тоже криком ответил господин Нуаргутт.
Он добавил еще несколько слов, унесенных ветром, и широко махнул рукой. Все ворвались в мэрию, и тут, когда доктор снял с Деда Мороза шапку, фальшивую бороду и парик, всех охватило глубокое изумление. Под нарядом, в котором всю вторую половину дня и весь вечер проходил Корнюсс, оказался совсем не тот, кого ожидали увидеть. Убит был не фотограф!
— Это что за личность?
Человека никто не знал. Его никогда не видели в Мортефоне. У него было круглое лицо, из-за отсутствия бороды и усов и стриженных под машинку волос казавшееся еще круглее.
— Похож на немца, — сказал Копф.
— Это явно турист, из богатых, — заметил Хаген. — Стоит на костюм взглянуть!
Действительно, одет он был дорого. Чистошерстяной толстый свитер плотной вязки, брюки для игры в гольф из английского драпа, высокие башмаки мягкой кожи.
В бумажнике обнаружили две купюры по сто франков, листки, покрытые цифрами, но никаких документов, удостоверяющих личность. Кроме того, при нем нашли перочинный нож, часы, носовой платок и мелочь. На безымянном пальце левой руки мужчина носил золотое обручальное кольцо.
Связаться с Нанси было очень сложно. Ураган прерывал разговор. Наконец после долгого ожидания и приводящих в отчаяние перерывов, мэру удалось вызвать на другой конец провода кого-то, чью должность невозможно оказалось выяснить — был ли это судебный следователь, комиссар полиции, инспектор опербригады или капитан жандармерии. Судя по ответам и по голосу, он еще не до конца проснулся.
— Убийство, вы говорите?
— Да, убийство. Задушен человек.
— Он кто, этот человек? Он занимает важное положение в ваших краях?
— Он нездешний. Его никто не знает. При нем не найдено никаких документов.
— А! Это прискорбно! Скажите, господин мэр, вы уверены, что это убийство?
— Ну разумеется! Кроме того, я вам говорю, что убийство…
— Убийство… Убийство… Вы не представляете себе, сколько самоубийств вначале считались убийствами! Это не самоубийство?
— Я же вам говорю, что нет!
— Что ж, ладно. Высылаем к вам машину с людьми. Кажется, у вас там чертовски плохая погода?
— О, всего лишь небольшая изморось! Так, туман! — бросил измученный мэр.
— Да! Странно! Мне казалось, напротив… В конце концов… Если понадобится, вам можно позвонить? Очень хорошо, господин мэр! Доброй ночи, господин мэр.
— Идиот! — заявил господин Нуаргутт, вешая трубку.
Через десять минут раздался звонок.
— Это из Нанси, господин мэр. По вашему делу… Я вам забыл сказать, только что… По возможности, для облегчения следствия, пусть никто не прикасается к трупу. Следует все оставить, как есть. Если остались отпечатки следов, лучше всего прикрыть их мешками, тряпками…
На мгновение мэру вспомнилась картина урагана, который перепахивает равнину, прорывает снег, взметая его с земли, гнет стволы елей, сносит все на своем пути. Он рассмеялся.
— Что вы говорите? — послышался далекий голос. — Я вас плохо слышу.
— Я говорю, непременно, — отозвался мэр, разъяренный и рассмешенный разом. — Мы укрепим тряпки над следами камешками, рассчитывайте на меня.
Он повесил трубку и во второй раз пробормотал:
— Идиот.
По своему положению должностного лица в ожидании прибытия «этих господ из Нанси», мэр взял расследование в свои руки и решил собрать первые показания. Он поднял с постели учителя Вилара, чтобы тот вел протокол. Заодно он послал на розыски Гаспара Корнюсса. Прежде всего предстояло выяснить, при каких обстоятельствах накидка Деда Мороза перекочевала с плеч фотографа на плечи туриста в брюках для гольфа.
Корнюсс спал мертвым сном в своем домике над улочкой. Пришлось барабанить ему в дверь и долго выкрикивать его имя, стоя на ветру под окном, прежде чем удалось добудиться. Его первыми словами были:
— Ох, я слишком много выпил! Слово Корнюсса, я перебрал.
Он запустил руки в спутанные волосы и тихонько смеялся, а его глаза осьминога слезились со сна. Понадобилось несколько раз повторить рассказ о ночном происшествии, прежде чем он понял.
— Убитый? Вы шутите? Убитый в моей накидке? Шутники несчастные, — бормотал он. Мэру он заявил:
— Господин Нуаргутт, я совершил свой обход, как обычно. В ризнице господин кюре доставал раку. Ребята в комнате наверху пели свои гимны. Я спросил, не опоздал ли. Мы с господином кюре поболтали обо всем понемногу. Ну что я могу сказать, господин мэр. Я поднялся наверх, почтальон вручил мне письма, я играл мою роль вместе с Виркуром, изображавшим Деда с Розгами. Они оба здесь, и могут подтвердить.
Оба подтвердили. Учитель записывал. Мэр величественно слушал, не прерывая.
— Потом я снял накидку, шапку, бороду и парик — в ризнице, чтобы дети ничего не заметили. Я сунул вещи в шкаф, а после полуночной мессы отправился спать, потому что, честно говоря, перебрал.
А, вот-те на! — воскликнул кто-то.
— Тихо! — потребовал господин Нуаргутт.
— Господин мэр, дело в том…
— Что такое, Тюрнер?
— Ну… тут такое дело… Нет! Ничего, господин мэр.
Ювелир колебался, поглядывая в смежную комнату, где лежал покрытый накидкой труп неизвестного. Как бы против воли, Тюрнер прошептал:
— Это, пожалуй, уж слишком!
Мэр заметил движение его губ.
— Слушайте, Тюрнер! Кажется, вы знаете больше, чем хотите сказать. Если вы что-то заметили в рассказе Корнюсса, заявите об этом прямо. Дело, которое мы пытаемся разобрать и без того, черт возьми, достаточно туманное. Сейчас не время для умолчаний.
— Я только хотел задать один вопрос Корнюссу, господин мэр.
— Хорошо, говорите.
Ювелир и фотограф повернулись друг к другу.
— Корнюсс, ты утверждаешь, что когда пришел в ризницу и господин кюре доставал раку, ничего не произошло?
— Ничего!
— Ты ничего особенного не говорил? Ты уверен?
— Я спросил: «Я не опоздал?»
— Я не об этом. Я говорю о камнях.
— Камнях?
— Бриллианты! Ты не говорил, что они тебе кажутся странными, словно бы меньше блестят?
— Я? Я это сказал? Да никогда в жизни! Что за вздор ты несешь?
— Я вздор несу? Значит, господин кюре не приходил за мной, я не являлся в ризницу, не осматривал камни, не сказал: «Эти камни фальшивые»? Очевидно, все это мне приснилось?
Гаспар Корнюсс смотрел на Тюрнера с бесконечным изумлением.
— У него бред! — воскликнул он. — Здесь нет ни слова правды! Это все придумано! Тюрнер с ума сошел.
— Смотрите-ка! Теперь я сумасшедший! Ну, знаешь, до сих пор я считал тебя старым дураком, — возмутился ювелир, — но теперь я думаю, не являешься ли ты порядочным негодяем. Клянусь, я сказал правду, господин мэр. Бриллианты раки святого Николая были украдены! Вы можете пойти сами посмотреть. Это граненое стекло. Пятьдесят франков за оба, вот чего они стоят, и это еще красная цена. Я сказал об этом господину кюре. Разговор происходил в ризнице, в присутствии Корнюсса!
— Клянусь, что нет! — прорычал фотограф, заикаясь от ярости. — Ничего этого не было. Во всяком случае, господин мэр, не в моем присутствии. И уж если кто-то украл камни, так это он! Ювелир, ты грабитель!
— Хорошо, — сказал Тюрнер. — Остается спросить господина кюре.
— Господин кюре очень болен, — вмешался доктор Рикоме. — Он перенес сильное потрясение, и я боюсь…
— Черт! — торжествуя, крикнул Тюрнер. — Причиной послужила кража бриллиантов! В таком случае, пусть сходят за Каппелем. Он не слышал разговора, но я знаю, что господин кюре сообщил ему о краже.
Срочно вызванный Каппель немедленно прибыл, оставив у ложа аббата Фюкса мадемуазель Софи Тюрнер, вызвавшуюся помочь. Показания ризничего полностью совпали с показаниями Тюрнера. Каппель уточнил, что кюре просил временно скрыть кражу, чтобы не портить праздник Рождества огорчительной новостью. Он ни словом не упомянул ни о маркизе де Санта-Клаус, ни об истинных причинах его пребывания в Мортефоне; маркиз, узнав об убийстве и предвидя расспросы, объяснил Каппелю, что раскрытие его «инкогнито» мало того, что не поможет прояснить тайну, но усложнит розыски. Зато о нападении 6 декабря и о предшествовавшем ему письме Каппель рассказал.