Свободной рукой маркиз нащупал в кармане пиджака электрический фонарик и нажал кнопку. Второй раз за этот вечер у него раскрылся от изумления рот: его противником оказался Блэз Каппель! Маркиз пошарил по полу лучом фонарика и остановил его на ходуле.
— Однако у вас это навязчивая идея! — воскликнул он. — Или вы дали такой обет! Вы что, поклялись оглушать меня ударами ходулей? В следующий раз хотя бы смените оружие.
— Вы самозванец, вор и убийца! — ответил ризничий, тщетно пытаясь вырваться и корчась от боли.
— Самозванец?
— Я знаю, что вы не маркиз де Санта-Клаус…
— Я не маркиз де Санта-Клаус?
— Нет! Я это понял сразу, как только увидел вас сегодня утром. У маркиза остался на лбу след от моего вчерашнего удара. Вы хитры, но об этом не подумали.
Маркиз отпустил запястье Каппеля и рассмеялся.
— Так вот почему вы попросили у меня детектор, вы думали, я даже не знаю, что означает это слово! И вот почему вы шпионили за мной сегодня после обеда? Успокойтесь! Я такой же маркиз де Санта-Клаус, как и тот, которого вы знали. Это мой секретарь. Когда меня пригласили сюда понаблюдать за происходящим, я решил, что он справится не хуже меня, и послал его. Но убийства я, Проспер Лепик, расследую лично!
— Но это пугающее сходство… — удивился Каппель.
— Его легко добиться. Я открою вам секрет. Я придумал создать лицо, которое было бы средним между моим и лицом моего секретаря. Нам обоим было проще «подогнать» себя под него, чем кому-то из нас полностью принимать черты другого. Лицо маркиза де Санта-Клаус является некоей серединой! Вы понимаете? Среднее нашего сходства и нашего различия! Немного от моего секретаря и немного от меня. Самое сложное — это глаза и голос. Но пенсне и португальский акцент изобретены не для дураков! Хотя, конечно, эта скотина мог бы сказать про след на лбу! Не мог же я догадаться! Во всяком случае позвольте вас поздравить: для близорукого у вас удивительно точный удар!
Немного позже, рассеяв все недоразумения, Каппель настоял на том, чтобы отвести маркиза к себе и перевязать. Затем они пропустили по стаканчику, и маркиз де Санта-Клаус вернулся в «Гран-Сен-Николя».
Была половина девятого. Господин Нуаргутт как раз встал из-за стола после обильного ужина. Только он успел закурить сигару и с чувством удовлетворения усесться в глубокое кресло, как раздался стук. Служанка пошла открыть дверь.
— Господин мэр, в коридоре Виркур.
— Виркур? Пусть войдет!
— Господин Нуаргутт, полицейские, — сообщил полевой страж.
— А! Однако! Они все-таки прибыли!
— Вообще-то, нет, господин мэр! Они не здесь. Я был с учителем в мэрии, когда зазвонил телефон. В настоящий момент полицейские остановились в Баккара.
— В Баккара? — вскричал мэр, вскакивая. — В Баккара! А кого они там ловят, в Баккара? Баккара даже не по дороге в Мортефон! Это потрясающе! Я свяжусь по телеграфу с дивизионным комиссаром и поинтересуюсь, отправились его инспекторы на расследование или на каникулы! Невозможно стерпеть подобное издевательство! Баккара! Баккара…
— Им пришлось сделать крюк из-за состояния дорог, господин мэр.
— Крюк? Это уж слишком! А почему уж тогда не проехать через Испанию! Пусть едут через Испанию и не будем больше об этом! Крюк! И долго они собираются загорать в Баккара?
— Судя по их словам, у них неполадки в моторе из-за холода, и не хватает бензина, и колесо полетело. В общем, все, что только возможно. Но, без сомнения, на них можно рассчитывать на рассвете.
— На рассвете? Да! Только они не уточнили, на рассвете какого дня!
Господин Нуаргутт разразился гомерическим хохотом.
На рассвете полицейские не появились.
Зато снова зазвонил телефон. На этот раз не в мэрии, и не дома у мэра, а в «Гран-Сен-Николя».
— Господин маркиз, вас спрашивают из Парижа, — сообщила горничная.
— Из Парижа! Черт побери!
Маркиз, на лбу у которого вспухла огромная шишка, в пижаме помчался в кабину телефона. Издалека донесся голос:
— Алло… Маркиз де Санта-Клаус в Мортефоне?
— Он самый. Кто говорит?
— Маркиз де Санта-Клаус из Парижа!
— Черт возьми! Что случилось?
— Я позабыл одну вещь вчера. Я не предупредил вас, что от удара ходулей у меня остался след около правого виска.
Маркиз де Санта-Клаус в Мортефоне потер шишку и ответил:
— Не имеет значения! Я подумал об этом после… Главное было сделано!
Когда он выходил из кабины, Хаген как раз входил в гостиницу. Мясник сурово посмотрел на него, отвернулся и попросил:
— Копф, налей-ка мне кофе и рюмку мирабели! — Затем добавил странным голосом: — Слышал новость? Похоже, наш кюре скончался этой ночью…
Маркиз спешно оделся и побежал к дому священника. Он застал там доктора Рикоме, Каппеля, мэра, Тюрнера с сестрой и Виркура. Ризничий был удручен.
— Но как же это? Еще вчера вечером господин кюре…
— Сердце, — отвечал доктор. — Чудо, что аббат вообще смог продержаться так долго!
— Увы! Смотрите, что обнаружилось!
Ризничий подошел к скамеечке для молитвы-шкафу, откуда, как видел накануне с колокольни маркиз, священник потихоньку доставал бутылку, и показал спрятанные там дюжину пустых бутылок с этикеткой: «Мирабель Вогезов».
— Вот! — сказал он, огорченно качая головой. — Все мы ничтожны! Все мы слишком ничтожны! Кто бы мог подумать, что бедняга пил…
Вот уже пять минут маркиз тщетно стучал в дверь Корнюсса. Фотограф упрямо не открывал.
— Без толку! Я никого не хочу видеть, — кричал он. — Убирайтесь!
Устав стучать, маркиз потряс щеколду. Из-за двери донесся крик:
— Не входите, бандит, иначе я за себя не ручаюсь!
Маркиз де Санта-Клаус вошел и закрыл за собой дверь. Старик потрясал подставкой от фотоаппарата.
— Послушайте, папаша Корнюсс, я не желаю вам зла!
— Мне надоело, что в меня тычут пальцами, как в грабителя! За те пятьдесят лет, что я живу в Мортефоне, я на сантим не обманул ни одного человека, а теперь мне в лицо кричат: «Вор»! Ох, помилуйте!
Он в ярости обрушил на стол подставку от фотоаппарата и сломал ее.
— Но, папаша Корнюсс, я уверен, что вы — честный человек! Именно поэтому я и хочу попытаться разобраться с вами в этом деле.
— Тут и так все ясно, — упрямо отвечал фотограф. — Каппель с Тюрнером воры!
Он широким жестом обвел стены, завешанные идиллическими открытками и умилительными фотографиями, словно призывая их в свидетели.
— Так со мной поступить! Со мной!
— Погодите, папаша Корнюсс, успокойтесь. Нужно, чтобы вы поднапрягли память.
— Вы что, из полиции? — злобно спросил старик.
— Я не из полиции. Я хочу вам помочь, потому что вы в затруднительном положении.
Продолжая говорить, он взял с сундука бутылку белого вина и налил два стакана. Фотограф машинально протянул руку.
— Ваше здоровье, Корнюсс!
— Ваше здоровье, господин маркиз!
Мужчины сели, фотограф оперся локтями о стол.
— Вы честный человек, Корнюсс, — повторил маркиз.
— Да, — убежденно сказал Корнюсс.
Теперь послушайте меня. Ризничий Блэз Каппель и ювелир Макс Тюрнер тоже честные люди.
— Да, — согласился Корнюсс.
Слово вырвалось само собой. Он спохватился:
— Нет. Я не то сказал. Каппель и Тюрнер — лгуны и злодеи!
— Тише, тише! — произнес маркиз. — Мы ведь серьезно говорим, или нет? Забудьте о своем раздражении. Я вам говорю, что Каппель и Тюрнер порядочные люди, и в глубине души вы и сами это прекрасно знаете!
— Допустим!
— Значит, существует вор, причем это не вы, не Каппель и не Тюрнер.
— Черт! Кем-то он все же должен быть!
Они выпили.
— Вчера после полудня, Корнюсс, вы обходили семьи…
— Как и каждый год… Я начинаю с улицы Трех Колодцев, поднимаюсь по Банной, по улице Очага, захожу поприветствовать мэра, в школу, заскакиваю к доктору, поднимаюсь к барону де ля Фай, хотя в замке и нет детей, возвращаюсь через Рыночную улицу и так далее. Я никого не пропускаю!
— Хорошо. Завершив обход…
— После обхода я пришел в ризницу, сыграл свою роль на празднике и отстоял полуночную мессу. Так же, как и в прошлые годы, я вам в двадцатый раз повторяю. Признаю, что в этот раз я выпил немного больше, чем обычно. Выпитое заполнило мне желудок, и на праздничный ужин я не пошел. Я вернулся домой сразу же после мессы и музыки Вилара — его оркестр, ну, знаете? Странный он, этот Вилар! Каждый год, по окончании полуночной мессы, он исправно играет «Походную песню». Все расписано как по нотам!
Маркиз бросил на фотографа острый взгляд. У него возникло одно подозрение. Неужели ключ к пониманию обескураживающего противоречия, восстановившего Корнюсса против Каппеля и Тюрнера, попадет к нему в руки даже раньше, чем он надеялся? Перед ним мелькнуло объяснение, ошеломляющее по своей простоте.
— Всегда «Походную песню»? Никогда никакой другой мелодии?
— Никогда! Я вам говорю, расписано как по нотам!
— Вы плохо слушали, Корнюсс. Господин Вилар изменил свою программу в этом году. Он перемежал «Походную песню» фрагментами из «Карманьолы» и «Пойдет, пойдет»… Это даже вызвало множество толков!
Корнюсс покачал головой.
— Ничего такого Вилар не делал, я знаю. Я слушал музыку до конца!
Таким образом, странное противоречие продолжалось. В ризнице Корнюсс не видел того, что видели Тюрнер и Каппель. На площади, по выходе с мессы, он не слышал музыки, которую слышал весь город. И, видимо, он был готов самым чистосердечным образом утверждать один против всех, что Вилар не исполнял припева ни из «Карманьолы», ни из «Пойдет, пойдет».
Маркиз откинулся назад и закурил сигарету.
— Я расскажу вам одну историю. Случай, который со мной произошел недавно. Это было в одном крупном кафе в Париже.
— Я никогда не был в Париже, — заявил Корнюсс.
— Не имеет значения. Я отправился в это кафе после нескольких часов сна, чтобы встретиться с другом, с которым перед этим пил всю ночь.