& Со. в Нью-Йорке.
Как написала американская газета «Вашингтон пост», «возможными бенефициарами» кризиса являются «различные предприятия военной промышленности» [40].
К сентябрю Джеймс Вебб (James Webb), бывший помощник министра обороны и министр ВМС в администрации Рейгана, посчитал необходимым высказаться следующим образом:
«Президент должен знать, что в то время как большинство американцев работают не покладая рук, чтобы поддержать его, за их внешним уважением кроется цинизм. Многие утверждают, что наращивание военной мощи — это не более чем очередная «игра Пентагона с бюджетом», направленная на предотвращение сокращений вооруженных сил, командование которых ищет способ их применения на фоне сокращения военных баз НАТО» [41].
Примечательно, что был услышан еще один скептически настроенный помощник министра обороны США. Лоуренс Корб (Lawrence Korb) написал, что развертывание войск в Саудовской Аравии «в большей степени объясняется предстоящими боями за бюджет на Капитолийском холме, чем возможной военной операцией против Саддама Хусейна» [42].
Но разве существуют пределы цинизма для конгрессмена, преследующего переизбрание? К началу октября можно было прочитать следующее:
«Политическая подоплека развертывания американских частей в Саудовской Аравии сыграла важную роль в деле ограничения сокращения расходов на оборону в контексте воскресного соглашения по бюджету и прекращения «свободного падения» военных расходов, которое некоторые аналитики предсказывали ранее. Специалисты по стратегическим вопросам с Капитолийского холма подчеркивали, что операция «Щит пустыни» внесла существенные изменения в политический климат переговорного процесса и заставила некоторых представителей законодательной власти, выступавших за сокращение военного бюджета, изменить свою позицию по этому вопросу.
Благодаря достигнутому компромиссу по оборонному бюджету… не сократилось не только финансирование операции «Щит пустыни», но и сохранилась большая часть ежегодного финансирования в ответ на бешеный натиск Советского Союза на Восточную Европу [43].
Между тем президента Джорджа Буша стало поддерживать большее количество американцев. Его рейтинг был восстановлен. Первый опрос, проведенный в августе после вступления США в конфликт в Персидском заливе, показал повышение рейтинга до 74 процентов, по сравнению с 60 процентами в конце июля. Американской общественности, однако, похоже, требуются регулярные поводы для вспышек патриотизма, чтобы поддерживать любовь к человеку, занимающему кабинет в Белом доме. Однако Буш оказался не в состоянии четко определить цели и задачи, преследуемые США в Персидском заливе, и к середине октября его рейтинг едва достигал 56 процентов — самый низкий уровень с момента вступления в должность. Рейтинг Буша оставался примерно на этом уровне до следующей вспышки воинственного патриотизма в январе, как мы увидим [44].
По мере того как Ирак продолжал грабить Кувейт и превращать его в свою 19-ю провинцию, Соединенные Штаты усиливали свое военное присутствие в Саудовской Аравии и водах Персидского залива. США также использовали тактику принуждения и самых щедрых за всю историю своего существования подкупов, чтобы создать «коалицию» для поддержки подготовленных Вашингтоном резолюций и участия в предстоящей военной кампании. Одним из таких примеров может служить попытка придать респектабельность «многонациональным» силам в предстоящей кампании, чтобы затем прикрываться этим «фиговым листком». Эта тактика уже была опробована в войнах в Корее, Гренаде и Афганистане, где американцы вели самостоятельные боевые действия при формальном существовании «коалиции». В целях привлечения в «коалицию» Египту были прощены многомиллиардные долги; Сирия, Китай, Турция, Советский Союз и другие страны получили военную или экономическую помощь, кредиты Всемирного банка и Международного валютного фонда, отмену санкции и другие привилегии, причем не только от США, но (под давлением Вашингтона) и от Германии, Японии и Саудовской Аравии. В дополнение к этому, администрация Буша перестала критиковать государства, участвовавшие в коалиции, за нарушения прав человека [45].
Однако Вашингтон и мировые средства массовой информации были недовольны сдержанной позицией Германии, которая не торопилась встать на сторону стран, выбравших путь войны. Немцы, о которых еще вчера говорили как о фашистах, прошедших маршем через Польшу, теперь обвинялись в «трусости» из-за массовых мирных демонстраций, прокатившихся по Германии.
Вашингтон протолкнул через Совет Безопасности ООН десяток резолюций, осуждавших Ирак, вводивших против него жесткие экономические санкции и дающих «разрешение» на ведение против него войны. Только Куба и Йемен проголосовали против всех этих резолюций. Когда 29 ноября в адрес представителя Йемена, высказавшего свой голос против ключевой резолюции по применению силы, раздались аплодисменты, председательствовавший на заседании госсекретарь США Бейкер сказал членам своей делегации: «Я надеюсь, что он наслаждался этими аплодисментами, потому что это может оказаться самым дорогим голосованием в его жизни». Весточка долетела до адресата, и буквально через несколько дней это небольшое государство на Ближнем Востоке пострадало от резкого сокращения американской помощи [46].
Генеральный секретарь ООН Хавьер Перес де Куэльяр (Javier Perez de Cuellar) признал, что «это не была война Организации Объединенных Наций, и генерал Шварцкопф (Schwarzkopf) [командующий силами коалиции] голубую каску не носил» [47]. Ситуация, когда ООН попала под контроль США, побудила британского политического обозревателя Эдварда Пирса (Edward Pearce) написать, что Организация Объединенных Наций «функционирует, как английский средневековый парламент, в котором ведутся консультации, соблюдается церемониал, но который помнит об исключительном праве короля, поэтому пробормочет что-то, да и примет нужное решение» [48].
Скоро Соединенные Штаты столкнулись с вопросом — сколько им следует ждать с момента введения санкций в отношении Ирака до прямого военного вмешательства? Администрация и ее сторонники утверждали, что они давали Хусейну все шансы, чтобы найти мирный способ сохранить лицо и выбраться из той сложной ситуации, в которую он сам себя поставил. Но факт остается фактом — каждый раз, когда президент Буш делал иракскому лидеру какие-либо предложения, всегда они были пронизаны оскорблениями и никогда не предполагали хотя бы малейшего признания законности заявленных Ираком претензий [49]. В самом деле, Буш охарактеризовал вторжение со стороны Ирака как «неспровоцированный акт» [50]. В речах президента чувствовалось все больше сарказма, а обвинения из его уст становились слишком преувеличенными. Буш переносил обвинения на личностный уровень, демонизируя тем самым Саддама Хусейна и действуя по схеме, которую он использовал в отношении Норьеги, а Рейган — в отношении Каддафи, словно эти иностранцы не имели гордости или интеллектуальных способностей, какими располагают американцы. Вот как писала об этом газета «Лос-Анджелес тайме»:
«Вскоре после иракского вторжения… Буш осторожно сравнил агрессию Ирака с немецкой агрессией против Польши, которая стала причиной начала Второй мировой войны. Однако он не дошел до сравнения президента Саддама Хусейна с Адольфом Гитлером. Но в прошлом месяце осторожность была пушена побоку, когда Буш не только сравнил Хусейна с Гитлером, но и пригрозил инициировать судебные разбирательства в отношении военных преступлений в стиле Нюрнбергского процесса. Затем, на прошлой неделе Буш пошел еще дальше, утверждая, что иракский лидер хуже, чем Гитлер, потому что немцы никогда не использовали американских граждан в качестве «живого шита» на военных объектах».
После такого опошления событий Второй мировой войны Буш продолжал предостерегать, что любое одобрение неконтролируемой агрессии «завтра может вылиться в мировую войну». Как сказал один из его собственных чиновников, Бушу «надо научиться выбирать слова» [51].
Вскоре Саддам Хусейн осознал, что, оккупировав весь Кувейт и разграбив его, он откусил гораздо больше, чем может прожевать. В начале августа, а затем еще раз в октябре Хусейн давал ясно понять, что готов вывести иракские войска из Кувейта в обмен на единоличный контроль над нефтяным месторождением Румайла, гарантированный доступ к Персидскому заливу, снятие санкций, а также урегулирование споров по вопросам добычи нефти и ценообразования [52].
Он также начал выпускать из заключения некоторых иностранцев, имевших несчастье оказаться в Ираке или Кувейте во время войны. В середине декабря последний из них был освобожден. В начале декабря Ирак приступил к обустройству новой границы с Кувейтом, что должно было демонстрировать, что Багдад отказался от намерений сделать Кувейт частью Ирака. Правда, истинное намерение иракской стороны в вопросах демаркации границы до конца не было ясным [53]. А в начале января Хусейн сделал еще одно более существенное предложение по мирному урегулированию вопроса.
Администрация Буша решила проигнорировать все предложения иракской стороны. В ответ на августовское предложение Саддама Хусейна Госдепартамент «категорически» отрицал, что оно когда-либо делалось. Это же подтвердил затем и Белый дом [54]. Позднее в стенограммах Конгресса было записано:
«Иракцы, по-видимому, считают, что вторжение в Кувейт позволит привлечь к ним внимание мировой общественности, выторговать для себя в ходе переговоров преференции в экономике и затем вывести свои войска из Кувейта… Дипломатическое решение вопроса, отвечающее интересам Соединенных Штатов, вероятно, могло быть достигнуто в течение первых дней после вторжения».
Администрация Буша, говорится в документе Конгресса, хотела любым способом избежать того, что могло бы выглядеть как поощрение вторжения. Однако отставной офицер сухопутных войск США, действовавший в качестве посредника в августовских переговорах, заявил впоследствии, что мирное предложение «уже шло вразрез с проводимой политической линией» [55].