При этом городок наш — по сути, приграничный. Тут готовы предложить любую контрабанду, да и вообще всё, что душе угодно; вот почему он так быстро развился и взлетел. У нас же, как на старом добром Диком Западе, всё продается и всё покупается. Поначалу на это слетелось всякое отребье. Следом потянулись модели — этакая кудрявая петрушка, которая, в свою очередь, привлекла всякий еврохлам и похотливых богатых старичков; и наконец сюда посыпались настоящие звезды. Получилось как в какой-нибудь аркаде, только в полный рост. Теперь вот гомики-золушки со Среднего Запада косяком стекаются сюда со своими хрустальными туфельками в поисках принцев. Вполне разумная альтернатива надеждам сделаться кинозвездами, отправившись на поиски счастья в Беверли-Хиллз».
Для Эндрю обстановка в Майами-Бич была самая подходящая: во-первых, знакомая, а во-вторых, позволяющая укрыться, затерявшись среди массы себе подобных. Смуглых брюнетов там было полным-полно, а неиссякающий поток прибывающих и отбывающих туристов гарантировал анонимность. Если убрать характерную для Южнобережного пляжа Майами специфику показной роскоши и гламура, то ведь этот район, по сути, мало чем отличался от привычного Эндрю Хиллкреста в Сан-Диего. И там, и здесь — тропики, океан, бескрайние пляжи, вдоль которых можно незаметно прогуливаться от тусовки к тусовке. И там, и здесь — крупнейшие в стране гей-сообщества с развитой и удобной инфраструктурой. В обоих местах всё буквально заточено под удовлетворение потребностей представителей гей-культуры, которые их преимущественно и населяют. Оба этих разнесенных по противоположным побережьям района настолько компактны, что всё там находится в пешей доступности: многочисленные бары, книжные магазины, порнографические супермаркеты, рестораны, газетные киоски — всё без исключения, что нужно Эндрю для жизни, все точки сборки его вселенной.
Так было не всегда. Застроенная в 1923–1943 годах в стиле ар-деко южная часть Майами-Бич к 1970-м годам пришла в разруху и упадок, и населяли ее к тому времени преимущественно престарелые евреи-пенсионеры. В начале восьмидесятых (спасибо Фиделю Кастро) в Майами хлынул поток беженцев с Кубы на лодках, массово прибывавших туда из порта Мариэль, — но вот беда: среди беженцев было немало уголовников и маргиналов. Обветшавшие заколоченные дома быстро превратились в наркопритоны, и преступность сразу же выросла на 30 %. Но тут в 1984 году на выручку пришли телевизионщики со ставшим настоящим хитом телесериалом «Полиция Майами: отдел нравов»[73], где во всей красе показывались красоты пляжа, как кратко называют южнобережную часть Майами-Бич местные жители. Участки с недвижимостью вдоль набережной стоили дешево, и кое-кто из девелоперов и богатые геи принялись по-быстрому приводить район в порядок. Чем дальше шел показ «Полиции Майами», тем моднее становились улицы, а ко времени начала показа сериала по всей Европе район Южного пляжа стал смотреться настолько круто, что в немецких модных журналах и каталогах стали снимать своих моделей чуть ли не исключительно в сливочно-золотистом освещении, льющемся со здешнего неба на заросли экзотической флоры вокруг роскошно обставленных притонов. Глория Эстефан с мужем Эмилио и горячими-прегорячими латиноамериканскими ритмами их группы Miami Sound Machine добавили жару. А к середине 1990-х особняками на Южном пляже обзавелись, помимо Версаче, уже и Сильвестр Сталлоне, и Мадонна…
Версаче давно заприметил южную оконечность Майами-Бич в качестве выигрышного по стратегическому месторасположению курорта, о чем он рассказал еще в 1993 году в пышно изданных «Историях Южного пляжа»[74]. В последние годы Майами стал превращаться в столицу рынка сбыта всего, что только могла поставлять в США Латинская Америка, плюс к тому там открывались прекрасные возможности для осаждения вырученных средств на законных банковских счетах. Многие считают, чувствуя это буквально нутром, что сам факт того, что в этих местах обосновался Версаче и ему подобные, немало поспособствовал легализации доходов.
«Версаче впрыснул сюда огромную дозу гламура, — говорит Тара Соломон. — Каждому новому городу в юности нужен ментор-наставник. Версаче таковым и стал для нас». Версаче впервые посетил район Южнобережного пляжа в 1991 году под Рождество, по пути на Кубу, где собирался провести каникулы. К тому времени многие члены европейского модно-светского общества уже стали проводить рождественские праздники на Южном пляже. Крошечная гостиница Century в новогоднюю ночь закатила сказочный пир, привлекший Палому Пикассо и Эгона фон Фюрстенберга[75]. «В те дни там и Клаудия Шиффер на роликовых коньках по Оушен-драйв каталась», — вспоминает Луис Каналес, ходячий местный справочник «Кто есть кто» по прозвищу Мистер Южный пляж. Именно Каналес в те дни занимался организацией празднества по случаю открытия после реконструкции бутика Версаче на северной оконечности Майами-Бич, в районе Бэл-Харбор. Эта вечеринка состоялась 28 декабря 1991 года и стала событием сногсшибательным даже с точки зрения самого Джанни Версаче. «Там был le tout le monde[76], — говорит Каналес. — Андре-Леон Тэлли, Тьери Мюглер[77], Клаудия Шиффер — все обитатели городка, имеющие вес в обществе. Джанни воскликнул: „К чему бы всё это? А к тому, что всё это — Южный пляж!“»
Одним из привлекательных моментов для бомонда — помимо шеренг отборных красавиц и красавцев по всему периметру зала — было полное отсутствие приставучих журналистов из таблоидов. «У нас же тут короткая память, и люди, которые в других местах постоянно привлекают всеобщее внимание, у нас на Южном берегу могут вздохнуть спокойно, расслабиться и просто побыть самими собой в шикарной, но непринужденной обстановке, — говорит Каналес. — Тут, как орнитологу, высмотрев редчайшую птицу, важно не спугнуть ее излишним вниманием. Невмешательство в частную жизнь им было гарантировано».
Том Остин вспоминает: «Когда я только начал освещать приезды сюда знаменитостей, им казалось, будто они куда-нибудь в Никарагуа попали». Но затем в январе 1992 года журнал New York вышел с броской фотографией Южного пляжа на обложке и статьей, где расписал его как «Сохо под южным солнцем». «После того номера New York сюда валом повалили все, кому не лень, включая жуликов и шарлатанов, — рассказывает Каналес. — Мошенники, шулеры, аферисты — всем тут нашлось место и дело. Но это начало менять местный социальный ландшафт. Раньше тут была социальная равнина, такая же плоская, как и топографическая. И внезапно все эти вновь прибывшие вдруг устроили иерархическое состязание: кого допускать в круг избранных, кого исключать из него. Не Джанни создал Южнобережный пляж, но он прекрасно понимал и принимал и культуру Южного берега, и паблисити как ее основополагающую ценность».
Личность и местность были, как в сказке, созданы друг для друга. Для Джанни Версаче Южный пляж «был ожившим воплощением его моды, — говорит Том Остин. — Ну где еще в мире отправляются загорать на пляж в нарядах от Версаче? Разве что в окрестностях Лос-Анджелеса…»
«Джанни Версаче всегда умел оказываться в нужном месте в нужное время, — утверждает Луис Каналес. — Такие люди, как Версаче, Деми [Мур], Опра [Уинфри], Мадонна, Брюс Уиллис, — они же никогда не идут на риск и появляются лишь в гарантированно беспроигрышных местах. Они в жизни не свяжут свое имя с каким-либо местом, если там не намечается нечто по-настоящему грандиозное, чтобы, когда это место раскрутится, их имена твердо с ним ассоциировались — а это уже как знак качества и гарантия безопасности места одновременно».
Однако за множеством реализованных в этом «городе в городе» фантазий о возрождении и перерождении — от архитектурного до сугубо личностного — таится одна леденящая душу реалия: многие из местных жителей переселились на Южный берег доживать свои последние дни перед смертью. Подобно Ратсо Риццо из «Полуночного ковбоя»[78], отправившемуся на автобусе в последний путь, чтобы хотя бы умереть под жарким солнцем Флориды, сотни ВИЧ-инфицированных нашли себе пристанище на южной оконечности Майами-Бич. Откуда средства? Многие попросту проматывают там «легкие деньги», срубленные на спекуляции своей страшной болезнью, например, перепродав здешним «инвесторам» за полцены, зато за наличные и сразу свои права на получение страховки[79]. Между тем далеко не все больные распространяются о том, что они таковыми являются. Изначально, возможно, они и приехали сюда умирать, но теперь новые лекарства, обильные солнечные ванны и продолжительные занятия в тренажерных залах (ну и стероиды плюс к тому) укрепили их пошатнувшуюся было физическую форму настолько, что больных от здоровых в здешних местах на вид отличить положительно невозможно. Так и влились ВИЧ-инфицированные в отряды загорелых и накачанных отдыхающих, наполняющих здешние клубы уникальным южнобережным духом отвязной joie de vivre[80].
Гульба нон-стоп! После пятничных танцев в «Варшаве» и субботних в «Спасении» приходит черед воскресного афтепати в «Амнезии», где сотни обтянутых в Speedo и юных телом и душой особей мужского пола выстраиваются в змейки под конгу, а на танцпол с балконов исторгаются струи разноцветной пены, которыми их заливают утоляющие жажду от перебора экстази ледяной бутилированной водой зрители. Как только пена доходит им до пояса, танцующие разбиваются на кластеры по три-пять человек и принимаются в ней резвиться. Затем приходит понедельник, и с ним — черед вечеринки «Жирная черная киска» в клубе «Жидкость» с «гендерной иллюзионисткой» Китти Мяу в роли гвоздя программы. Во вторник — «Твист» с фирменным шоу-коктейлем «Секс на пляже». В среду — «Любительский стриптиз» в «Варшаве». Далее — везде по кругу… А в ноябре в программе безостановочной гулянки вдруг промелькивает неожиданный благотворительный Белый бал в пользу жертв СПИДа, где кто-то даже, возможно, и задумается о первопричинах эпидемии и необходимости как-то изменить свое поведение, чтобы уберечься от этой заразы. Но в целом — зачем портить людям праздник? Гей-туризм — источник многомиллионных доходов и основа экономики Южного берега; Майами, по признанию гея-колумниста Юджина Пэтрона, для них «всегда был городом-прибежищем».