ие обжалованию, и зорко стоит на страже законов; когда же она находит среди них [королей] кого-либо, кто противится повелению Божьему, она их сурово карает, сколь бы высоко они ни стояли, лишая их престолов и поражая их как посланников Сатаны»[228]. Иначе говоря, папа претендовал на верховенство над королями. Как надзиратель за выполнением повелений Бога, он намеревался судить, соответствуют ли утвердительные законы королей божьему закону, а если нет, папа считал себя вправе низлагать королей. Что он, впрочем, в силу изложенных принципов тут же и сделал: лишил Генриха Наваррского королевства Наварры и Беарна, его и принца Конде — всех княжеств, герцогств, сеньорий, городов, освободил всех их должностных лиц, губернаторов, вассалов, подданных от присяг на верность и повиновение, запретил им подчиняться обоим принцам под угрозой отлучения, объявил обоих неправомочными наследовать любое королевство, княжество, герцогство и, в частности, королевство Францию.
Форма, которую папа придал этому отлучению, утверждение верховенства понтифика не только в духовной, но и в мирской сфере, вновь поставило проблему общего характера, касающуюся всех монархов: проблему отношений главы церкви с главами государств.
Папские притязания были не новыми. Римская курия издавна усвоила иерократическую доктрину. Ее теоретические основы создали Гуго Сен-Викторский (умер в 1141 г.), Бернар Клервоский (умер в 1153 г.) в «Augustinus triumphus»[229], Эгидий Римский (умер в 1316 г.). Ею были вдохновлены булла «Unam Sanctam» Бонифация VIII, изданная в ноябре 1302 г. в ходе его борьбы с Филиппом Красивым, булла «Pastor aeternus», данная Львом X в 1516 г. Папа как преемник святого Петра, как викарий Христа-царя обладает по божьему закону всей духовной и светской властью. У католической церкви есть только одно тело и только одна голова. Ее глава — это Христос, и, следовательно, викарий Христа, преемник святого Петра, то есть папа, получает оба меча — духовный и светский. Он хранит духовный меч, а светский вверяет королям — своим заместителям. Таким образом, папа — первоисточник всякой власти. Короли могут пользоваться светским мечом только ради церкви, по воле папы. Если короли сбиваются с пути, папе следует надзирать за ними, судить, смещать, сменять их. Папа имеет полное верховенство над ними. «Мы говорим и объявляем, что повиноваться римскому понтифику — условие спасения любого человеческого существа» (Бонифаций VIII).
Ораторианец Т. Бозио (умер в 1610 г.) доводил эти идеи до логического предела: папа — это Бог, живущий на земле, император и короли — только викарии папы в миру, папа обладает полной властью над государствами. Некоторые, как один французский иезуит в 1595 г., проповедовали, что папа имеет абсолютную и неограниченную власть над всем миром. Римская курия была абсолютно уверена, что папа владеет обоими мечами.
Сикст V вновь заявил эти притязания в момент, когда вследствие потрясений XVI века, приведших в смятение разные слои общества, стала понятна (с тем чтобы ее можно было удовлетворить) потребность в такой политической власти, которая бы свободней относилась к законам, обычаям, привилегиям, которая бы лучше умела давать общее направление сословиям, группам, провинциям и городам и когда в борьбе политических идей восторжествовали два великих принципа: принцип суверенитета государства, выработанный гением Жана Бодена в его «Республике» в 1576 г., и принцип государственных интересов, который теоретики взяли у Макиавелли. Суверенитет определяется Жаном Боденом как «summa et legibus soluta in republica potestas… supe-riorem non recognoscens» (высшая и освобожденная от соблюдения законов власть в республике… не признающая ничьего верховенства) с его атрибутами — изданием законов, набором армии, ведением войны, заключением мира, производством суда в последней инстанции, сбором налогов, чеканкой монеты и т. д. Этот суверенитет отождествляли с государством, воплощенным в особе короля. Государственные интересы — это совокупность потребностей, удовлетворения которых монарх непременно должен добиваться ради блага и прироста государства и из которых вытекает особая мораль государства, порой довольно далекая от евангельской. Эти фундаментальные принципы, имевшие тогда колоссальный успех, поскольку обстоятельства сделали их необходимыми, поставят под вопрос победу принципов папских, по сути совершенно противоположных.
С другой стороны, среди условий, выставленных папой Климентом VIII для отпущения грехов королю, которое было дано 17 сентября 1595 г., фигурировали обнародование и проведение в жизнь решений Тридентского собора, последнее заседание которого состоялось в 1563 г., за исключением тех, которые бы могли нарушить мир в королевстве, а также обещание не назначать еретиков на епископские, аббатские кафедры и не наделять другими церковными бенефициями. А ведь французские короли, начиная с Генриха II, никогда не признавали решений Тридентского собора о дисциплине, потому что те закрепляли превосходство папской власти над властью светской и подрывали свободы и привилегии французской, галликанской церкви. Например, собор наделял папу титулом епископа вселенской церкви. Тем самым он утверждал верховенство папы над наставляющей (enseignante) церковью. Он объявлял, что папа получает свои епископские полномочия непосредственно от Иисуса Христа, а епископы — опосредованно, через посредство папы. Собор считал папу отцом, пастырем, учителем всех христиан, получившим от Иисуса Христа полную власть направлять и наставлять вселенскую церковь, управлять ею, то есть имеющим верховенство над соборами, над епископами — его викариями, а также имеющим право забирать в Рим уголовные дела и прочие сложные процессы, ведущиеся епископами. Этого король Франции принять не мог, так как претендовал на то, что это он непосредственно от Бога получил право защищать французскую церковь, быть ее покровителем, хранителем, что именно он обладает законной властью над мирскими делами, правом наводить порядок[230]
Собор предписывал епископам постоянно жить в своей епархии, требовал отменить совместительство, запрещал комменду, то есть пожалование сана епископа, аббата, приора или кюре, а также доходов с этого церковного бенефиция некомпетентному лицу, даже мирянину, иногда женщине, с последующим поручением отправления соответствующих функций уполномоченному священнослужителю. А ведь такие каноны сильно противоречили французским обычаям, серьезно ущемляли интересы короля, знати, должностного дворянства и крупной буржуазии. В самом деле, французские епископы имели право быть членами Королевского совета и действительно нередко входили в его состав. Суверен часто доверял им важные функции и миссии. Следовательно, многие из них могли и не жить в своих епархиях. Чтобы они могли вознаграждать себя за службу и возмещать расходы на отправление различных функций и выполнение поручений, было разрешено и широко распространилось совмещение епископской и аббатских должностей, должностей аббатов в нескольких монастырях или священников в нескольких приходах. Наконец, придворные, члены Совета, еще не пристроенные дочери и младшие сыновья из знатных родов имели в комменде многочисленные аббатства, приходы и другие церковные бенефиции. Распределение церковных бенефициев стало средством управления, пользование ими — средством приобретения доходов и общественного положения, и отказываться от этого средства ни король, ни самые влиятельные его подданные не были расположены.
Католики-радикалы, лигеры, «добрые католики» были на стороне папы и собора. Генеральные штаты Лиги 8 августа 1593 г. признали дисциплинарные декреты Тридентского собора законом королевства. В борьбе с папой и решениями собора Генрих IV нашел поддержку у ряда католиков, порой не менее ревностных, чем представители противной партии, но дороживших свободами и привилегиями галликанской церкви. Парижский парламент, цитадель галликанства, в конце 1585 г. объявил буллу Сикста V посягательством на права королевской власти. Он выразил протест против попытки папы самолично решать вопросы престолонаследия. После увещательного послания Григория XIV от 1 марта 1591 г., подтверждающего буллу Сикста V и отлучающего епископов-наварристов, Парижский парламент, укрывшийся в Шалоне, 10 июня 1591 г. объявил послание папы недействительным и не имеющим силы, приказал сжечь его и, переходя в наступление, объявил избрание Григория XIV незаконным и потребовал призвать к суду нунция Ландриано как зачинщика беспорядков. В итоге, уже в Туре, парламент выразил протест против попыток папы, прикрываясь религией, приказывать королю и распоряжаться его короной[231]. Генрих IV потребовал созыва собора и заявил, что увещательное послание папы не имеет никакой силы.
Отпущение грехов, которое дали Генриху IV 25 июля 1593 г. в Сен-Дени несколько французских епископов, подлило масла в огонь. Папа запротестовал: папское отлучение может быть снято только верховным понтификом. Но галликанцы возразили, что пост епископа учрежден Иисусом Христом, и по божественному праву епископы тоже являются преемниками апостолов и викариями Христа, как и папа. Христос не выбирал святого Петра, а тот — апостолов. Что касается отпущения грехов тому, кого обвинили в ереси, то оно находится в компетенции епископов.
Парижский парламент рассчитывал потребовать возврата к Буржской Прагматической санкции 1438 г. и отмены Конкордата 1516 г. Он не хотел и слышать о канонах Тридентского собора, касающихся дисциплины. Не только в парламенте, но и среди части епископата, возглавляемого архиепископом Буржским, возникли схизматические тенденции.
К великой радости гугенотов, стала распространяться идея избрания патриарха Галлии, который бы управлял французской церковью независимо от Рима. Мысль о расколе не пугала кое-кого и в окружении Генриха IV. Чем больше папа тянул с отпущением грехов королю, тем больше становилось подобных людей. В октябре 1594 г. Генрих заговорил о расторжении брака с Маргаритой де Валуа. Если его не пожелает осуществить папа, это возьмут на себя другие. В ноябре флорентийский посланник в Париже высказал мнение, что ситуация имеет много сходства с ситуацией в Англии при Генрихе VIII. Большой совет, верховный суд, на который возложили разрешение споров о церковных бенефициях и о применении конкордата, не возражал бы против схизмы. Было даже учреждено нечто вроде управления духовными имуществами (économat), возглавляемого архиепископом Буржским и занятого выделением льгот, оставляемых папе, и пожалованием инвеститур, необходимых для управления церковными службами. Женебрар, епископ Экса, полагал, что «тем самым король объявил себя духовным главой церкви во Франции». Схизма казалась неминуемой