Противники иезуитов наверстали свое позже. Иезуиты показали себя пламенными лигерами. По словам Летуаля, отец Коммоле, глава орденского дома иезуитов в Париже, кричал с амвона: «Нам нужен Аод, хоть монах, хоть пастух, хоть подручный каменщика, хоть даже гугенот — неважно»[282]. Когда ночью 10 сентября 1590 г. Генрих IV попытался взять Париж приступом через Папские ворота, расположенные между воротами Сен-Жак и Сен-Марсель, именно караульные иезуиты отбили его натиск.
А 27 августа 1593 г., по доносу итальянского дворянина Людовика Бранкалеона, Люголи, один из заместителей прево отеля короля (lieutenant générale de robe longue), арестовал Пьера Барриера, орлеанца, бывшего лодочника, бывшего солдата в войсках Лиги, прибывшего в Мелён убить короля. Барриера судила комиссия из шести советников Государственного совета, двое из которых были председателями верховных судов, признала виновным и приговорила к такой же казни, какой позже казнят Равальяка.
Современники оставили об этом покушении тексты, ужасные для иезуитов. Аристид Дуарш в своей книге «Парижский университет и иезуиты» приводит сокрушительные цитаты из них. Иезуиты якобы активно поощряли Барриера. Согласно «Краткому сообщению об уголовном процессе над Барриером» последний признался отцу Вараду, директору иезуитского коллежа в Париже, «в своей злой воле и намерении, каковые оный иезуит похвалил, сказав ему, что это прекрасное дело, и прочие подобные слова; он призывал его к смелости, стойкости и чтобы он как следует исповедался и отпраздновал Пасху. И после уговоров продолжать свое дело и заверений, что он [Барриер] обретет рай, оный иезуит даровал ему благословение, сказав, чтобы он был смелее, чтобы молился Богу и что Бог ему поможет в его предприятии». Этьен Паскье в «Катехизисе иезуитов» подтверждает роль Варада и добавляет, «что он (Барриер) на следующий день исповедался у другого иезуита и получил причастие в коллеже иезуитов; что он также говорил об убийстве, которое задумал, с другим проповедником из того же ордена, каковой на проповедях часто дурно отзывался о короле, и тот нашел его [Варада] совет весьма святым и весьма похвальным»[283].
Вырвав эти цитаты из контекста, историк возлагает на иезуитов всю ответственность за одобрение покушения. Но если читатель обратится к текстам, он заметит, что эту ответственность, которую действительно несут и некоторые иезуиты, должны разделять очень многие.
Барриер советовался в Лионе о своем плане убийства со «многими священнослужителями»: капуцином, кармелитом, якобинцем, иезуитом. Тексты не сообщают, что он услышал в ответ. Очень похоже, что один из них не был согласен с его планами и предупредил Бранкалеона. Генрих IV в 1603 г. сказал, что намерения Барриера изобличил иезуит. В Париже Барриер поведал свое решение священнику из белого духовенства — Обри, кюре церкви Сент-Андре-дез-Ар, и тому оно очень понравилось. Именно кюре посоветовал ему обратиться к отцу Вараду.
Таким образом, не одни иезуиты говорили и думали в тот момент, когда король еще не получил папского отпущения и, следовательно, еще мог официально считаться еретиком и вероотступником, что король — тиран-узурпатор и что позволено посягать на его особу[284].
Упорство, с каким парижские иезуиты считали отпущение в Сен-Дени недействительным, после победы короля сделало их положение щекотливым. Генрих IV вступил в Париж 22 марта 1594 г., объявив амнистию, из которой исключались кюре Обри и отец Варад, отправленные в ссылку. Но враги иезуитов решили изгнать весь орден. Первый президент Парижского парламента г-н де Арле говорил «во всеуслышание при всем парламенте, что иезуиты непременно должны его (Париж) покинуть». Вместе с гражданским судьей он потребовал от иезуитов присяги на верность Генриху IV, очень рассчитывая, что они откажутся, коль скоро король еще не получил папского отпущения, и у него тогда будет повод для их изгнания. По совету кардинала Пьяченцского, легата Святого престола, парижские иезуиты объявили, что готовы дать такую присягу. Первый президент и гражданский судья больше не заговаривали об этом, потому что допустить их к присяге «значило одобрить их и принять и подтвердить их право на жительство, как для всех остальных»[285].
Тогда галликанцы возобновили тяжбу университета против Общества Иисуса, прерванную с 1564 г. по настоянию Королевского совета. 12 мая 1594 г. в парламент явился ректор университета с требованием, чтобы иезуиты были изгнаны из королевства как «враги государства и возмутители общественного спокойствия, пособники испанцев в ущерб сей короне и как совратители юношества». По ходатайству генерального адвоката Сервена прошение университета было принято парламентом и объявлено иезуитам.
Те в ответ на прошение университета мобилизовали своих друзей и покровителей: герцога Неверского как основателя иезуитского коллежа в городе Невере, кардинала Бурбонского как основателя их орденского дома Святого Людовика в Париже и как племянника основателя коллежа в Руане, города Лион, Бурж и Биллом, где также были иезуитские коллежи. В сентябре 1594 г. голоса в парламенте разделились, и большинством голосов изгнание вотировано не было. Родители, узнав, что иезуиты остаются, стали со всех сторон посылать к ним своих детей.
Именно тогда один студент юридического факультета, Жан Шатель, лет двадцати, сын торговца сукном из Сите, представитель купеческой аристократии Шести цехов, получивший классическое и философское образование у иезуитов и покинувший их всего семь месяцев тому назад, задумал убить короля. Согласно тому, что он рассказывал своим сокамерникам в Консьержери, и тому, что отвечал на вопросы судей, он прочел «Страх божий» — книгу бенедиктинского монаха, доктора Сорбонны Понсе. Она усилила в нем ужас перед грехом и перед суровостью божьих кар. «Поелику он обладал меланхолическим нравом, сия вещь оказала на него слишком сильное впечатление». Он отчаялся в милосердии божьем, потому что грехи его были велики. Ранее он несколько раз имел желание совершить противоестественные грехи, в том числе инцест со своей сестрой. На исповеди на вопрос, не совершал ли он противоестественного греха, он лживо отрицал это с большой категоричностью, чем вдвойне оскорбил Бога. Он не чувствовал в себе милосердия, не любил ближнего, сомневался в Боге. Однако грех внушал ему ужас. Он больше не хотел грешить. Но он не знал, как избежать греха. Он не мог пойти на самоубийство — деяние, отвратительное Богу. Поэтому он мечтал совершить великое деяние, за которое бы его умертвили и которое, будучи полезным для общества, смягчило бы ему наказание на том свете.
27 декабря 1594 г. король вернулся из Пикардии. Шатель последовал за ним. Король заехал к Габриэли д’Эстре в отель Шомберг, близ Лувра. Его сопровождали принц де Конти, граф де Суассон, придворные. Шатель проскользнул вслед за двумя дворянами, прибывшими выразить почтение королю. Один из них бросился к стопам короля. Генрих IV наклонился, чтобы поднять и обнять его. Шатель хотел ударить короля ножом в горло, потому что торс последнего был защищен камзолом из буйволовой кожи. Он промахнулся, ранил короля в губу и выбил ему зуб. Никто не видел его удара, и в суматохе сначала заподозрили нескольких зрителей, прежде чем найти и схватить Шателя.
На допросе в парламенте студент сказал, что покушался на короля, потому что, «имея мнение, что забыт Богом, и будучи убежден, что проклят как Антихрист, он желал из двух зол избежать худшего… Сказал, что это деяние, совершенное им, послужит к смягчению его наказания [на том свете], и уверен, что был бы сильней наказан, если бы умер, не совершив покушения на убийство короля, и что ему было бы хуже, если бы он попытался лишить себя жизни…
Спрошенный, где он научился сему новому богословию, сказал, что при изучении философии. На вопрос, не изучал ли он философию в коллегии иезуитов, сказал, что да и под руководством отца Гере, с каковым провел два с половиной года…». Но читатель видит, какими коварными были эти вопросы и какую прискорбную путаницу они вносили в дело. Ведь следовало поставить два принципиальных вопроса, которые поставлены не были: во-первых, сам ли Шатель или его учитель применил таким образом философию для решения богословских вопросов. Учитель не может нести ответственность за все выводы, какие ученики делают из его курса. Второй вопрос — сам ли отец Гере определенно обещал смягчение наказания в чистилище или в аду тому, кто покусится на жизнь Генриха IV.
«Спрошенный, был ли он в Комнате размышлений, куда иезуиты водят величайших грешников, каковые видят в означенной комнате портреты нескольких чертей и различные устрашающие образы, дабы под видом обращения на более благой путь смутить их дух и подобными внушениями заставить совершить некое важное деяние, — сказал, что в сей Комнате размышлений бывал часто». Но и здесь вопрос был коварным и уводил в сторону. Ведь его надо было разделить на несколько вопросов: бывал ли Шатель в Комнате размышлений; побуждали ли его, Шателя, совершить «некое важное деяние» во искупление его грехов; было ли это «важное деяние» убийством короля. Единственный вопрос в той форме, в какой он был поставлен, создавал путаницу.
«Спрошенный, кто убедил его убить короля, сказал, мол, слышал в нескольких местах, что нужно принимать за достоверное правило: убить короля похвально, и, мол, те, кто это говорил, называли его тираном. Спрошенный, не поступали ли предложения убить короля обыкновенно от иезуитов, сказал, что слышал от них речи: мол, убить короля — совершить благодеяние и, мол, он находится вне церкви и ему не следует ни подчиняться, ни считать его королем, пока на это не согласится папа…»