Сара чуть не села в кровати, настолько потрясло ее это открытие. Оно было как вспышка, которая озарила все декорации в ее памяти, и стало ясно, что они всего лишь расписные театральные задники. Сара изучала их по одному и сдвигала в сторону, пока не расчистила пространство, где Тилли сидела ничем не заслоненная и не приукрашенная, и ее уже не озарял свет вины, привычки и сентиментальности. Увидев Тилли без маски, Сара замерла. Было слышно, как бьется ее сердце.
Со стороны второй кровати донесся осторожный скрип. Сара приоткрыла глаза и ничуть не удивилась, увидев, как Тилли выпростала из-под одеяла белые ноги. Заметив, что Тилли близоруко вглядывается в ее сторону, Сара закрыла глаза, стараясь лежать совершенно тихо. Что бы ни задумала мать, в зрителях она явно не нуждалась, а у Сары имелись свои причины не привлекать ее внимание к тому факту, что она бодрствует.
Послышался слабый скрип пола, потом раздался щелчок. Сара рискнула взглянуть из-под ресниц. Тилли, ссутулившись, сидела к ней спиной за письменным столом и, кажется, что-то писала. Сара напрягала зрение и боролась с нервным напряжением, от которого сами собой подергивались руки и ноги. Заметив, что затаила дыхание, она почувствовала, как сердце дрогнуло. Но Тилли, поглощенная своим занятием, не оборачивалась.
Медленно ползли минуты. Который теперь час? Сара не осмеливалась взглянуть на наручные часы, а неизвестность вдруг стала ощущаться как пытка.
Потом лампа над столом щелкнула и погасла. Тилли мотыльком заскользила к двери. Щелкнул замок. Опасливо оглянувшись, Тилли быстро вышла в коридор и притворила за собой дверь, оставив тонкую щель, через которую пробивалась полоска света.
Сара расслабила затекшие конечности и кинула быстрый взгляд на наручные часы. Всего лишь пять минут двенадцатого! Совсем еще не поздно. Ее переполняло ощущение власти – власти незримого наблюдателя. Сейчас она бы все отдала, чтобы последовать за Тилли. Чем занята мать? Неужели после всего, что было, предприняла попытку поговорить с Солом Мердоком? Не могла же она…
Но едва мелькнула эта мысль, щель в двери стала шире, Тилли проскользнула обратно в комнату. Она тяжело дышала и какое-то время стояла неподвижно, сцепив руки перед собой. Потом встряхнула волосами, распрямила плечи и бесшумно направилась к тумбочке у своей кровати.
Сара увидела, как мать достает из сумочки флакон, вытряхивает на ладонь крошечные таблетки и забрасывает в рот, глотая их всухую одна за другой, как конфеты. Тилли давно миновала стадию, когда ей требовалось запивать свои «маленькие помощники».
За окном снова завыла сирена. Где-то далеко сработала и ритмично заверещала автомобильная сигнализация. Тилли вздрогнула, забралась в постель, накрылась одеялом. И застыла, съежившись и притянув колени к груди. В приливе ликования Сара расслабилась, смотрела и ждала.
Глава 8. Интрига нарастает
Ранним утром еще тенистые улицы были приятно безлюдными, а автостоянка свободна на три четверти. Малькольм Пул поднял палец, приветствуя у въезда охранника в белом комбинезоне, и ловко загнал свой красный автомобильчик в узкий квадрат парковки, радуясь привычной легкости, с которой дался ему этот маневр, и короткому взвизгу шин по гладкому полу.
Он заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья, положив руки на руль. В машине до сих пор приятно пахло чистотой и новизной. Она выглядела ухоженной и аккуратной, как сам Малькольм – от светлых, тщательно причесанных волос до сияющих мягким глянцем туфель.
Малькольму нравилась его служебная машина. Нравилась автостоянка. Нравилось ощущать себя столичным жителем. Нравилось легко ориентироваться на улицах города – в отличие от глазеющих по сторонам туристов или приезжающих на день из пригородов за покупками мамаш с уныло волочащимися следом детьми.
Малькольм помнил, как сам был одним из таких детей, как таскался за матерью каждые школьные каникулы и уже тогда болезненно стеснялся ее застенчивости, безвкусной и неказистой одежды, того, как продавцы в магазинах сначала не замечали ее, а потом предлагали самый дешевый и залежалый товар, уверенные, что ничего лучше она все равно не сможет себе позволить. Она всегда расплачивалась наличными, его мать. И это тоже вечно действовало ему на нервы. И выглядело по-плебейски. Она доставала купюры и монеты из своего винилового кошелька с большой железной застежкой и вручала их с заискивающей улыбочкой, приберегая жалобы на хамство продавщиц на потом, когда ее никто не услышит.
Именно из-за этих поездок он был готов на все, лишь бы никогда больше не жить так. Он преуспеет. У него будут и деньги, и власть, и уважение окружающих. Его приказы станут исполнять, не рассуждая.
Минуту Малькольм сидел неподвижно, ни о чем не думая и барабаня пальцами по рулю. Потом почти нехотя выбрался из машины, влез в пиджак, взял дипломат и захлопнул дверцу. Он попытался вызвать прилив радостного возбуждения, которое ощущал каждый день с тех пор, как представил свой план по Большой четверке и вознесся выше Иви Ньюэлл на волне молодости и энергии. Но этим утром приятные ощущения так и не возникли. Вместо этого память о триумфе смешалась с лихорадочными и сумбурными воспоминаниями о вечеринке и о том, что случилось после нее, и желудок Малькольма сжался, а сердце затрепетало. Странное сочетание эмоций затуманивало его разум, обычно такой ясный и сосредоточенный: стыд, смятение, надежда, ликование, ярость, страх…
Надо как-то продержаться этот день. Необходимо собраться, несмотря на то, что он почти не спал, и вопреки всему, что случилось. Он со всех сторон окружен врагами и недоброжелателями. И обязан защитить себя и все, над чем он работал, от ревности, досады и интриг, направленных против него.
На крыльцо «Карлайла» Малькольм поднялся в задумчивости. Первым делом – совещание с Квентином Хейлом. Потом – завтрак с авторами в кафе, далее – отъезд на первую радиостанцию. Ничто не должно помешать этим планам осуществиться.
Думая о разговоре с Квентином, Малькольм сжал губы. Хейл наверняка поймет, что во всем виновата Иви. Не может не понять, ведь он сам во всеуслышание одобрил план «Большая четверка». Об этом можно ненавязчиво ему напомнить. Авторство плана принадлежит Хейлу в той же мере, как и Малькольму, а Иви Ньюэлл свела на нет все их усилия, действуя вопиюще непрофессионально. Малькольм помедлил, вставив ключ в замок. «Непрофессионально». Удачное слово. Хейл обязательно отреагирует на него. А как только они придут к взаимопониманию, Хейл займется Солом Мердоком. Он и в одиночку справится, как только они согласуют программу работы с тремя авторами так же, как работали бы с четырьмя. Сейчас промедление подобно смерти. Хейл должен это понять. Тяжелая старинная дверь открылась, и Малькольм с отрепетированным спокойствием шагнул в большой сумрачный холл.
– Малькольм…
Квентин Хейл восседал за своим столом. В сером костюме босс казался мутным и почти растворялся в утреннем свете, вливающемся в окна, пока Малькольм смотрел на него с порога. Бесцветный и прямой, Хейл напоминал манекен. Малькольм осторожно шагнул к нему.
– У нас проблема, – объявил Квентин, словно нехотя шевеля губами.
У Малькольма екнуло в животе.
– Вы?.. – Продолжить он не смог и застыл в ожидании.
– Дороти вместе с Барбарой Бендикс и Джеком Спроттом, Тилли и ее дочерью ушла на завтрак, Малькольм, – медленно выговорил Квентин. – Дожидаться вас я не стал. Мне надо было выпроводить их. Немедленно. Вот Дороти и увела всех.
– А Мердок?.. – выдавил из себя Малькольм.
– Вам придется продолжать без Мердока, Малькольм, – отрывисто ответил Квентин. – Скажете, что он болен. Понятно?
Малькольм кивнул.
– Вы виделись с ним, да? – спросил он и облизал пересохшие губы. – Что он сказал? Он не передумал выступить перед прессой? В этом проблема?
Квентин Хейл посмотрел на Пула, и намек на улыбку тронул его напряженные губы.
– Выступать он не станет, нет. Теперь у нас новая проблема. – Глядя на отполированную до блеска столешницу, он покачал головой. Потом пристально уставился прямо в испуганные глаза Малькольма. – Новая проблема, Малькольм, в том, что он мертв! Полиция уже едет сюда.
Сержант Дэн Тоби подергал себя за воротник. Восемь часов долбаного утра, а он уже взмок. Тоби ткнул в кнопку с надписью «Ночной звонок» и кинул недовольный взгляд на своего напарника. Проклятому Милсону жара нипочем. Должно быть, у него в жилах ледяная вода вместо крови.
Милсон с осуждением встретил его взгляд.
– Полагаю, он должен был встретить нас, сэр? – осведомился он.
– Полагаю, да, Милсон, – огрызнулся Тоби. – Извините, что заставил вас ждать!
Кисло улыбнувшись, Милсон повернулся спиной к двери. Оба услышали приближающиеся шаги. Тяжелая дверь щелкнула и открылась.
– Мистер Хейл? – Тоби дождался, когда открывший кивнет. – Сержант Тоби, констебль Милсон.
– Проходите. – Голос Квентина гулко разнесся по просторному пустому холлу.
Тоби благодарно шагнул в прохладную полутьму. Милсон последовал за ним, стреляя по сторонам настороженным взглядом и примечая антикварную роскошь, зал для приемов справа, лифт в дальнем конце холла, а рядом с ним – витую кедровую лестницу, поднимающуюся над черно-белым мраморным полом. Тоби тоже это видел, пока следовал за Квентином Хейлом, а еще он заметил, как напряжен Хейл, и ему стало любопытно.
Лифт доставил пассажиров на третий этаж.
– Он здесь, – сообщил Квентин, останавливаясь у первой двери слева, он достал из кармана ключ и вставил его в замок.
Тоби протянул руку, останавливая его.
– Вы, полагаю, там уже побывали? – спросил он. – Трогали что-нибудь?
– Нет.
– Кто-нибудь еще заходил сюда?
– Насколько мне известно, нет.
– Вы не против подождать немного в коридоре, сэр? – отрывисто сказал Тоби.
Квентин кивнул, отпер дверь и посторонился. Полицейские вошли в комнату.
Тоби повидал немало мертвых. Они уже не пугали его и не вызывали отвращения, его даже не мутило, как бы жутко они ни выглядели. Слишком долго он проработал в полиции. Но все прочие чувства сержант испытывал по-прежнему. Убийства злили его и пробуждали рвение. Смерть в результате несчастного случая нагоняла на него тоску, в итоге он сначала злоупотреблял фастфудом и выпивкой в своей одинокой квартире, а потом, чаще всего среди ночи, звонил взрослому сыну, чтобы убедиться, что единственный во всем мире близкий ему человек жив и здоров, по крайней мере этой ночью. А самоубийства, каким выглядел нынешний случай, почти не тревожили Тоби, если речь шла не о детях.