Таким образом, Лено не решает этот вопрос на основании имеющихся доказательств, а вместо этого просто заявляет, что эти подозреваемые являлись лишь «бывшими» зиновьевцами. Тезис Лено заключается в том, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Для этого тезиса важно, чтобы эти люди не имели политического формирования, отдельного от формирования их партийных организаций.
Не было ничего необычного в опасениях Сталина насчет «двурушничества». Если вышеупомянутые люди были искренними сторонниками партийной линии, все было в порядке, и Николаев был действительно «убийцей-одиночкой». Если же нет, то Николаев был членом тайной террористической организации заговорщиков внутри партии.
Вопрос здесь касается не психологического состояния Сталина («чрезвычайно подозрительный»), а факта — существовал такой заговор или нет? [32]
В 1928 г. Зиновьев писал своим сторонникам, настаивая на том, чтобы они снова вступили в партию, как поступил ранее он. 10 декабря 1934 г. Антонов сказал:
Румянцев был… неудовлетворен позицией, которую занял Зиновьев, рекомендовавший вернуться в партию на особых условиях (Л 307).
Единственным условием, допускаемым для человека, который хотел вступить или повторно вступить в партию, была клятва, что он поддерживает линию партии. «Особые условия» в словах Антонова подозрительны как раз потому, что они подразумевают, что Зиновьев имел в виду другие причины. 11 декабря, днем позже, Звездов признался, что он знал о подпольной антипартийной организации, которая действительно существовала:
Я знаю, что на протяжении 1933–1934 гг. бывшие лидеры зиновьевской оппозиции Бакаев, Харитонов, Гертик и сам Зиновьев возобновили усилия по восстановлению своей организации.
Бывшие лидеры зиновьевской оппозиции, которые были в Москве и были (тоже) тесно связаны с Ленинградом, надеялись втянуть нашу прежнюю комсомольскую группу из бывших зиновьевцев в борьбу с партией и партийным руководством. Антонов Николай, с которым я учусь в институте, рассказывал мне об этом… Антонов услышал об этом от Котолынова… (Антонов) сказал, что теперь активизируются прежние связи и готовится новая атака на партийное руководство (Л 309).
На следующих страницах своей книги Лено цитирует множество свидетельств того, что бывшие зиновьевцы действительно сформировали подпольную группу против руководства и, следовательно, вновь вступили в партию обманным путем или как «двурушники». Документ Лено под номером 55 — это признание Звездова от 12 декабря, в котором он подробно описывает членов Ленинградских групп. Он начинается с ссылки на допрос от 11 декабря, во время которого Звездов уже «доказал существование в Москве контрреволюционной организации, основанной на базе бывшего троцкистско-зиновьевского блока» (Л 310).
После многословной выдержки из признания Звездова от 12 декабря Лено спрашивает: «Почему признались Звездов и другие предполагаемые члены “Ленинградского центра”?». После чего Лено переходит к выдвижению всех причин — угроз, пыток, феномена «Рубашова» — кроме одного: что они все признались, потому что это была правда. Лено даже не выдвигает ее в качестве возможного варианта! Это бросающееся в глаза исключение показывает, что Лено, очевидно, просто изначально предполагает, что признания были ложными, фальшивыми и «написанными по сценарию». А то, что Лено считает себя обязанным сделать такое допущение, даже неявно демонстрирует другой факт: Лено не имеет абсолютно никаких доказательств в подтверждение своего допущения — потому что, если бы они у него были, хотя бы какие-нибудь, он, конечно, привел бы их.
Лено воспроизводит отрывки признания Толмазова от 12 декабря (Документ № 56, Л 314–316). Толмазов подтверждает существование подпольных московской и ленинградской групп зиновьевцев. Согласно переводу Лено Толмазов даже использовал слово «центр» для описания этих групп.
На с. 316 Лено соглашается с тем, что Котолынов признал, что зиновьевцы повторно вступили в партию нечестным путем и поддерживали свою организацию. Лено не предоставляет текст этого допроса и скрывает от читателей то, что этот текст был опубликован в другом месте. Мы обсудим этот документ в другой главе. В нем Котолынов признает, что письмо Зиновьева 1928 г. было «письменной инструкцией по обману партии» (Лубянка? 1577). Лено не информирует своих читателей об этом заявлении Котолынова. Какой бы ни была причина, по которой он опустил его, это разрушает его доводы.
Подведем итог: существует огромное количество свидетельств из допросов, что зиновьевцы в Ленинграде и Москве действительно вступали повторно в партию, как «двурушники». Нет совершенно никаких доказательств, что эти признания были «написаны по сценарию»,
Покойный Пьер Бруэ был неистово враждебен по отношению к Сталину и был сторонником Троцкого. По его словам, сведущими людьми просто воспринималось как должное, что когда оппозиционеры обычно вновь вступали в партию, они поступали так «двурушнически».
Лев Седов называл группу Смирнова либо «бывшими капитулянтами», либо «троцкистскими капитулянтами». Все знали, начиная с 1929 г., что люди в группе Смирнова на самом деле не капитулировали, а пытались одурачить аппарат и были способны организоваться в виде оппозиции внутри партии. Этот факт был настолько общеизвестен, что Андрес Нин, испанец, депортированный из Советского Союза в августе 1930 г., объяснил это открыто своим немецким товарищам из «Die permanente Revolution» (перманентной революции), которая напечатала его заявление без видимых проблем.
«Молодые турки», «левые сталинисты», они (Я.Э.Стен и В.В.Ломинадзе) уже начали организовываться и действовать как оппозиция в 1929 г., были разоблачены в 1930 г. и продолжали свою оппозиционную деятельность несмотря на публичное признание в ошибках и самокритику, что побудило аппарат называть их «двурушниками»[33].
Несмотря на такое наглое «двурушничество», Сталин был бы глупцом, если бы не заподозрил этого! Как бы там ни было, он правильно повел себя в этом случае. Компетентное, честное изучение доказательств должно привести к выводу, что подпольные зиновьевские группы существовали на самом деле.
Долг ученого в том, чтобы развивать способность быть объективным в интерпретации фактов. Как ученые, мы не должны доверять нашим собственным предвзятым идеям более, чем мыслям других. В конце концов, это наши собственные идеи, которые, скорее всего, уведут нас по ложному пути.
В системе уголовного судопроизводства присяжные должны судить о виновности или невиновности обвиняемого лишь на основании фактов, правильно интерпретированных. Судьи и адвокаты осведомляются у присяжных обо всем, что могло бы помешать им решить дело исключительно на основании фактов. Если пристрастия или предвзятые идеи присяжного настолько сильны, что помешали бы ему принять решение исключительно на основании фактов, такой присяжный должен быть отстранен от этого дела. Его (или ее) пристрастия, предубеждения и/или предвзятые идеи помешают присяжному объективно изучить факты.
Все, включая историков, имеют пристрастия, предубеждения и предвзятые идеи. Ученый в любой области науки обязан отдавать себе отчет о них, не доверять им и должен принимать их во внимание. Это также истинно и важно как для историка, так и для физика или химика.
Явные, открытые, общепризнанные и очевидные пристрастия и предубеждения распознать легче всего. Однако, разумеется, можно симулировать объективность, а при этом на самом деле позволять своим предубеждениям и пристрастиям предопределять результаты своего исследования. Такой вид завуалированного пристрастия более коварен, его труднее распознать, и он, скорее всего, собьет с пути тех читателей, которые излишне доверчивы или которым не хватает знаний о предмете обсуждения.
Лено не делает попыток ни сдерживать, ни даже скрывать своих сильных антикоммунистических пристрастий. Он дает им полную волю. Невозможно не поразиться частому и страстному выражению Лено его антикоммунистических взглядов. Как будто Лено не осознает, что любое пристрастие неизбежно подрывает объективность и, таким образом, делает невозможным выявление истины.
Засим мы рассмотрим некоторые из наиболее вопиющих примеров явного изъявления пристрастий в книге Лено. Я не выдвигаю претензий по поводу компетентности, что было бы не нужно в любом случае, лишь перечень таких пристрастий. Дальнейшие примеры антикоммунистических пристрастий рассматриваются в других главах нашего исследования. Я также пропускаю обсуждение «Введения» Лено (с. 1-18) здесь, так как оно уже было рассмотрено отдельно.
В Главе 1 Лено называет Ленина «нетерпимым», а Сталина «мстительным». Он не дает доказательств ни по одному из этих утверждений. Этот недостаток доказательств низводит эти примечания до статуса чистейшего оскорбления, не более чем изъявления личных пристрастий Лено. Более того, он сам позднее приводит свидетельства против «мстительности» Сталина, подчеркивая, что Сталин «поддерживал или даже инициировал реабилитацию» бывших оппозиционеров, которые выступали на XVII-м съезде партии в январе 1934 г. (Л 127).
Лено говорит, что Киров «держался» Сталина, «какими бы ни были его личные сомнения или опасения» (Л 63), но не приводит никаких свидетельств того, что у Кирова были какие-нибудь «сомнения или опасения» вообще. Лено называет статью Сталина «Головокружение от успехов» от 2 марта 1930 г. «по всей видимости, преднамеренной попыткой сделать козлами отпущения чиновников на местах» (Л 108). Это хороший пример антикоммунистического двойного стандарта. Когда коммунист, не говоря уже о Сталине, бросает клич о сдержанности (и смягчении), предполагается, что у него на уме злые тайные помыслы. Обычно в случае с некоммунистом такого предположения не делалось бы — разумеется, если тому не было доказательств.