• он был «особенно» близок к Зиновьеву, с которым у него был ряд дискуссий не только в 1932 г. и раньше, но и с тех пор, как пришел к власти Гитлер (январь 1933 г.) и случилась «революция в Испании». Неясно, относится ли упоминание Испании к событиям после 1932 г., но приход Гитлера к власти, бесспорно, относится к событиям после 1932 г. Горшенин также заявляет, что он встречался с Зиновьевым после его снятия с поста в редколлегии партийного журнала «Большевик» в августе 1934 г., менее чем за четыре месяца до убийства Кирова[65].
Горшенин недвусмысленно заявляет, что московский центр продолжал распространять враждебное отношение к партийному руководству «до сегодняшнего дня», декабря 1934 г.
Вопрос: Что Вам известно о политических установках московского центра и об отношениях его к руководству ВКП(б)?
Ответ: Московский политический центр контрреволюционной организации зиновьевцев до последнего времени оставался на позициях критического отношения к решениям Центрального Комитета ВКП/б/ и неприязненного отношения к партийному руководству. Я знаю об этом по высказываниям отдельных членов центра и, главным образом, от руководителя его — ЗИНОВЬЕВА Г.Е., с которым я встречался у него на квартире по Каломинскому пер.
Зиновьев показал, что у него не было расхождений с партийной линией после 1932 г. Следовательно, показания Горшенина являются веским доказательством того, что Зиновьев лгал. Следователь НКВД, вероятно, ссылался на это самое признание Горшенина в следующем обмене репликами во время допроса Зиновьева от 22 декабря 1934 г.:
Вопрос: Показания Горшенина доказывают, что в конце 1933 г. (во время) фашистского переворота в Германии и прихода Гитлера к власти, вы лично объяснили ему неверную линию Коминтерна и ЦК Коммунистической партии, которая содействовала приходу Гитлера к власти.
Ответ(Зиновьев): Я никоим образом не могу подтвердить это (Л 333).
Зиновьев, как и Каменев, продолжал менять свои показания. В январе 1935 г. во время его первого процесса он признал, что не говорил здесь правду. Снова арестованные, в июле и августе 1936 г., в досудебных признаниях как Зиновьев, так и Каменев пошли еще дальше и признали непосредственное участие в убийстве Кирова. Мы рассмотрим эти заявления в другом месте нашего исследования.
Горшенин показал, что Зиновьев и Каменев представляли всеобщее руководство подпольной оппозиционной группы, которая продолжала собираться и устраивать заговоры против линии партийного руководства до декабря 1934 г.
В своих признаниях от 19 декабря с. г. Вы указали, что политическая и моральная ответственность за террористическим актом над т. КИРОВЫМ, совершенным НИКОЛАЕВЫМ Леонидом, падает на московский центр зиновьевцев и, главным образом, персонально на ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА. Скажите, что Вам известно о… этого центра, о его деятельности и его персонального состава? О московском зиновьевском центре мне известно, что он, несмотря на то, что после ХУ партийного съезда формально распущен и ликвидирован, в действительности же, судя по встречам и… фактически продолжил существовать до последнего времени.
В состав центра, на моем…, входили до самого последнего времени следующие лица: ЗИНОВЬЕВ Григорий Евсеевич, КАМЕНЕВ, Лев Борисович, ЕВДОКИМОВ Григорий Еремеевич, КУКЛИН Александр Сергеевич, БАКАЕВ Иван Петрович и ШАРОВ Яков Васильевич. По сравнению со старым московским зи-новьевским… центром, существовавшим в периоде до XV съезда, состоящий… только тем, что в него же входили……. Михаил и ФЕДОРОВ Григорий.
… в состав… итического центра последнего времени же… я полагаю, что ГЕРТИК Артем Моисеевич тоже… его членом.
Допрос Котолынова от 19 декабря 1934 г.
Кирилина воспроизводит текст этого допроса (К 411–412), однако Лено ни разу не упоминает о нем. Значительными пунктами в этом коротком документе являются следующие:
• Котолынов признает, что был одним из лидеров «Ленинградской группы»:
Вместе с тем я признаю, что состоял в организации и был одним из руководителей ленинградской группы.
• Он соглашается, что этой организацией были созданы такие настроения, которые «объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства», и что он тоже разделял ответственность за это.
Я признаю, что наша организация несет политическую и моральную ответственность за выстрел НИКОЛАЕВА. Нами создавались такие настроения, которые объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства. Как активный член этой организации я и лично несу за это ответственность.
• Он повторил, что Каменев редактировал заявление, которое он написал, прося о повторном приеме в партию в 1928 г., и признал, что оно означало «двурушничество» и что Каменев помогал ему в этом:
Мое заявление о вступлении в партию, поданное в 1928 году, предварительно редактировал КАМЕНЕВ, к которому я пришел посоветоваться. Это заявление было двурушническим, и заявление было по существу обманом партии. КАМЕНЕВ, редактируя это заявление, — способствовал мне в этом обмане.
• Котолынов заявил, что «после этого» его двурушничество по отношению к партии продолжалось, поскольку он не порвал с оппозицией.
В дальнейшем этот обман партии с моей стороны продолжался, т. к. я не порвал с оппозицией.
• Он признает, что знал, что Зиновьев и Каменев продолжали руководить своей организацией из Москвы и что он читал письмо Зиновьева Румянцеву:
О том, что ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ и их свита руководят из Москвы нашей организацией, я мог догадаться и предполагать, т. к. они продолжали связь с нами. Я, например, читал письмо ЗИНОВЬЕВА к РУМЯНЦЕВУ.
Этот документ повторяет то, что признал Котолынов ранее, особенно на его допросе от 12 декабря. Он заявляет, что не встречался с Николаевым с 1932 или 1933 г. А именно:
— признавая вину, как со своей стороны, так и со стороны организации за убийство Кирова Николаевым, Котолынов неявно соглашается с тем, что Николаев был членом ленинградской группы, поскольку именно эта группа распространяла враждебное отношение к партийным лидерам;
— он утверждает, что кто-то был должен совершить такое насилие, причем ни разу даже не заявив, что сам он старался предотвратить такой результат;
— Котолынов соглашается с Горшениным и другими, что Зиновьев и Каменев продолжали руководить подпольной зиновьевской группой, и тем самым опровергает их заявления, что они прекратили оппозиционную деятельность и контакты после 1932 г.
Кирилина цитирует два отрывка из этого допроса-признания. Лено не упоминает о нем.
На допросе 11 декабря 1934 года М. Драуле показала: «Николаев обвинял ЦК ВКП(б) в том, что он ведет милитаристскую политику, тратя огромные средства на оборону страны, на строительство военных заводов, и поднимает для этого искусственный шум о готовящемся на СССР нападении… Эта шумиха, по его словам, рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание трудящихся СССР от трудностей, вызываемых неверной политикой ЦК». Драуле также утверждала, что «особенно острый характер его настроение и озлобление против партийного аппарата приняли после исключения из партии» (К 258).
• Драуле заявила, что Николаев обвинял партию в растрате огромных ресурсов на военные приготовления, которые, говорил он, должны были отвлечь внимание советских трудящихся от трудностей, вызванных неправильно политикой партии.
• Драуле говорила, что его враждебные настроения к партийному аппарату особенно обострились после его исключения из партии.
Это заявление серьезно впутывает саму Драуле. Кирилина заявляет, что она имела беседу с Р. О. Поповым, «одним из оперуполномоченных Ленинградского управления НКВД тех лет», который утверждал, что он лично допрашивал Драуле 2 декабря и сам вел протокол. На этом допросе Драуле заявила, что
она считала его (мужа. — А.Кирилина) скрытным человеком, никогда не слышала от него политических разговоров (К 252).
Очевидно, цитируя тот же первоисточник, Кирилина резюмировала признания Драуле 1 и 3 декабря следующим образом:
В общем, показания Мильды Драуле за 1,3 декабря сводятся к следующему: «У него (т. е. Николаева. -АН) были настроения недовольства по поводу его исключения из партии, однако они не носили антисоветского характера. Это была, скорее, обида на нечуткое, как он говорил, отношение к нему. В последнее время Николаев был в подавленном состоянии, больше молчал, мало со мной разговаривал. На настроение его влияло еще неудовлетворительное материальное положение и отсутствие возможности с его стороны помочь семье».
Характеризуя Николаева как человека, Мильда Драуле отмечала, что он «человек нервный, вспыльчивый», «однако эти черты особо резких форм не принимали» (К 252).
Согласно отчету Агранова Сталину 9 декабря, как резюмировал Лено, Мильда Драуле «призналась, что она разделяла антисоветские взгляды своего мужа» (Л 306). Тем самым Драуле признала, что она лгала раньше, когда заявляла, что отношение Николаева не было «антисоветским». К 9 декабря Драуле не только признавала, что ее муж на самом деле вынашивал антисоветские взгляды, но и признала, что сама разделяла их.
Заявление Драуле от 11 декабря означает еще одно признание того, что она ранее лгала. Она знала об антисоветских взглядах Николаева в подробностях.
Очевидно, Лено намеренно избегал рассмотрения этих постепенно растущих признаний Драуле. После первого пункта, который Лено посвящает высказыванию Агранова о ней от 9 декабря (Л 306, см. выше), Лено затем упоминает Драуле в связи с заявлением от 10 января 1935 г.:
10 января 1935 г. Мильда Драуле подписала показания, утверждающие, что Николаев уже посетил Бисениекса для обсуждения «вопроса об отсоединении