Великолепная женщина из его снов тоже пришла, чтобы убить его? Как такое вообще могло случиться?
Если бы не искры сильного влечения, захлестнувшие его, и не реальная тяжесть и боль ее тела, прижатого к нему, он бы решил, что это сон. Это было настолько нелепо, что не могло не быть таковым.
Она выглядела так же, как и накануне вечером. Сияющей. Практически сияла. Но не было той нежной спутницы, которая шептала ласковые слова, нежно подбадривала и подходила так близко, как только могла. Вместо этого она смотрела на него с лютой ненавистью и яростью, которые испещряли ее черты.
Но, без сомнения, это была она. Он знал ее голос, как и ее облик.
Но он не знал, как она сюда попала.
Она извивалась и корчилась, пока он еще сильнее сжимал ее в объятиях. Не то чтобы он мог полностью обездвижить ее, когда у нее были свободны руки.
— Ты должна остановиться, — сурово сказал он.
Его чешуя становилась острой, если кто-то двигался против ее направления, его силой было трудно управлять, а она выглядела тревожно хрупкой, несмотря на то что боролась изо всех сил.
— Я остановлюсь, когда ты умрешь.
Если бы она действительно считала его опасным, зачем бы она это говорила? Чтобы задушить ее, не потребуется так много времени. Все, что ему нужно было сделать, — это затянуться, когда она выдохнет, и на этом все закончится. Ей пришлось поднять руки вверх, чтобы они не попали в его путы, в то время как все остальные части тела были связаны. Она даже не могла опустить голову, чтобы укусить его. Но все равно она говорила так, будто была главной в этой ситуации.
— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он.
— Это не имеет значения, потому что я собираюсь убить тебя. Ты причинил боль людям, которых я люблю. Ты украл лицо Цикори и его голос! Я никогда не прощу тебя за это. Если он здесь, я найду его. Я найду всех, кого ты заманил в ловушку, и освобожу их. А потом я заставлю тебя страдать.
Он сжал челюсти. Креспа, если она когда-нибудь освободится и не послушаются здравого смысла, может создать ему серьезные проблемы.
Он крепче сжал ее в объятиях.
— Подожди. Погоди. Ты думаешь, я убил Цикори и украл его голос?
— Ты — наг. Конечно, это так.
— Солт-Свит…
— Не называй меня так!
Он вздохнул, прикрыв глаза рукой. Это было единственное имя, которое она дала, не так ли? Если и было предложено другое, он его не помнил. Хотя он помнил, что она настаивала на том, чтобы ее не называли «милой» или «сладкой».
— Ну, я знаю, что нельзя называть тебя только Сладкой. Так как же мне называть тебя вместо этого?
— Можешь называть меня Неминуемой Гибелью, потому что я для тебя именно такая.
Все шло не очень хорошо.
— Хорошо. Отлично. Как хочешь. Но посмотри на меня. — Он сделал паузу, когда она отвернула голову. — Есть причина, по которой ты не хочешь на меня смотреть?
— Всем известно, что наги гипнотизируют свою жертву взглядом. Я не идиотка. — Она напряглась и отвернулась еще больше.
— Я не наг.
Она почти посмотрела на него, но тут же зажмурила глаза.
— Если хочешь меня обмануть, тебе придется постараться. И если ты спрятал Цикори, я найду его и убью тебя. Вообще-то, что бы ты ни делал, убивать тебя буду я. Так что лучше убей меня сейчас, потому что я пробью тебя насквозь, или перережу тебе горло, или сделаю все, что потребуется.
Трудно было вспомнить все, что происходило во сне. Он больше наслаждался моментами и чувствами, чем словами, которыми обменивался. На самом деле он сомневался, что помнит хотя бы половину. Его сны были не самыми четкими, хотя некоторые детали все же удалось вспомнить. Он помассировал виски. Но она, несомненно, была реальна, и, возможно, она была самым злобным существом, с которым он когда-либо сталкивался.
— Возможно, мы могли бы поговорить.
— Только если ты умрешь первым.
Он тяжело вздохнул. Она продолжала извиваться и бороться. У нее чуть не лопнула вена. И если он сожмет ее еще сильнее, она не скоро успокоится.
— Отлично. — Он осмотрел окружающую его камеру, взвешивая варианты.
Он должен был отвести ее в безопасное место. Половина его королевства могла захотеть убить ее только потому, что она была чужачкой, прибывшей без предупреждения. Другая половина — что ж, ничего хорошего из этого не выйдет. Уже сейчас, вероятно, возникали вопросы об этой странной женщине, если он вообще знал свой двор и королевство. Все узнают об этом еще до наступления ночи.
Оставалось только одно место, куда можно было ее отвести. Через один из внутренних переходов в его покои. Он мог бы запереть ее в кабинете, пока не придумает что-нибудь еще. Креспа, еще недавно он мечтал, чтобы она была настоящей и могла стать его женой. А теперь она здесь, и ему придется связать ее и заткнуть рот. И не так, как ей хотелось бы.
Она продолжала смотреть на его грудь. Ее брови были нахмурились, а глаза потемнели от ярости. Казалось, в них что-то не так. Она зашевелилась в его объятиях.
— Ты, мерзкая жаба с ядовитой кровью, опусти меня на землю!
— Неважно, как ты меня называешь, но тебе придется остановиться.
— Твоя мать была поганкой. — Она сморщила нос. — А от тебя пахнет гниющими грибами.
Обидно. Он поборол желание понюхать себя. Возможно, это была мазь, намазанная на его плечо после утреннего нападения. Обычно ему не требовалось столько времени, чтобы вылечить себя. Но в наши дни все затягивалось, а клинок его бывшего союзника был покрыт ядом.
Когда его двор покидал пещеру, кто-то потерял голубой кушак10. Он поднял его и разорвал пополам.
— Я не причиню тебе вреда. Обещаю. Я все объясню, если ты только послушаешь… — Он поймал ее запястья и связал их. Она продолжала ругаться на него и пыталась укусить его за руки. — Прекрати! — прошипел он, отводя руки назад, пока она не успела причинить ему вред, хотя ее зубы все еще скалились. — Мне нужно лишить тебя сознания, женщина?
Она сплюнула на каменный пол и уставилась на него.
— Ты неприятный на вкус. Но знаешь, что еще хуже?
Он поджал губы.
— Что?
— Смерть.
Не стоило спрашивать.
— Я не собираюсь тебя убивать, — сказал он.
— Нет! Когда я тебя убью, тебе это покажется неприятным на вкус, — нахмурилась она.
— Если ты не сможешь вести себя хорошо, мне придется связать тебя. Можешь ли ты быть разумной?
Она попыталась укусить его за витки, но зубы не смогли ухватиться. Ее зубы резко щелкнули, оставив на его чешуе неприятное, но не болезненное ощущение.
На этот раз он набросился на нее, заткнул рот кляпом, схватил за запястья и связал их.
Ее ореховые глаза вспыхнули от ярости. Она билась, пиналась и толкалась. Одна из его чешуек приподнялась настолько, что дважды порезала ей руку.
Креспа. Он затянул узы на ее запястьях и осмотрел рану. К счастью, не слишком глубокая. Затем он освободил ее от оков и поднял на руки. Она все еще пыталась брыкаться, но он крепко сжал ее в объятиях. Определенно, все должно было пойти не так.
Он поспешил выйти через одну из боковых дверей в задний проход.
Каким-то образом ей удалось освободиться от кляпа и выплюнуть его. Далее последовала совершенно злобная тирада.
Если кто-то и сомневался, что перед ним незваный гость, то теперь на них обрушился шквал творческих оскорблений, доказывающих, что она — Авдаум, склонный к обзывательствам и ненавидящий все, что хоть отдаленно напоминает змею.
В зале стали появляться его охранники и сопровождающие, но он отмахивался от них. Иногда ему приходилось выкрикивать дополнительные приказы, только чтобы быть услышанным за ее разъяренным потоком. Единственная милость заключалась в том, что их было не так много в задних проходах, как в главных, где ее тирадам подвергались бы все.
Но все равно это было похоже на горку позора. Многие из его народа и так сомневались в его способности контролировать ситуацию, а теперь еще и эта исключительно крикливая человечка оскорбляла его от макушки головы до кончика хвоста всевозможными странными предложениями и сравнениями с другими неприятными существами.
Клянусь всем, что жило и дышало, может ли она перестать кричать на него? Откуда у нее такая сила?
Он дошел до задней наружной двери в свои покои, открыл ее и продолжил путь к внутренней двери. Слава всему доброму.
Он провел ее в небольшую гостиную.
— Ты останешься здесь, Солт-Свит…
— Ты что, не слушаешь? Не называй меня так, ты, толстобрюхий листоед с печеночными11 пятнами!
— Ты останешься здесь, пока не успокоишься, — сказал он на этот раз громче.
Затем он поправил ткань на ее запястьях, чтобы она могла снять ее, и швырнул ее внутрь. Она ударилась о толстую подушку дивана и опрокинулась назад. Ее ноги в тонких сапогах задергались. Он замешкался лишь на полвздоха, чтобы убедиться, что она начала подниматься. Затем он отступил назад и захлопнул дверь из железного дерева.
Вслед ему неслись ее разъяренные крики.
— Я уничтожу тебя за то, что ты сделал с Цикори. Со всеми! Я отрежу его лицо от твоего черепа и скормлю тебя Рифту! — За ним последовали мелкие прямые удары, словно она думала, что сможет вырваться.
Он прижал руку ко лбу, моргая. Как? И почему? Что это была за божественная насмешка? Чудо и проклятие одновременно. Женщина из его снов, о которой он мечтал, оказалась реальностью, и теперь она здесь, чтобы убить его за то, что он украл свое собственное лицо… Креспа, что за ужасный мир.
15. От Плохого к Худшему
Тенгрий раскачивался взад-вперед. Удары и крики с другой стороны не оставляли сомнений в ее чувствах. В конце концов она должна была перестать злиться, не так ли?
Настойчивый стук в дверь оповестил о том, что его пришли искать другие его обязанности.
Элтко, его управляющий, и Йото, его генерал, стояли по другую сторону. На этих двоих он полагался больше всего. Разлом и его ядовитый туман изменили обоих. Элтко расширялся и искажался, пока не обрел облик зеленоглазого грозного ревуна с лохматым серым мехом и тяжелыми завитыми рогами. Даже члены его семьи не узнали бы его, если бы он не умел говорить. Йото выпрямился и удлинился до ненормального роста, его тело казалось сделанным из лавы и пламени. Сейчас он казался более твердым, чем обычно, и выражение его лица было нейтральным. С каждым импульсом Разлома пламенная форма становилась все сильнее и дольше, почти разрывая конечности, словно распадалась форма, поддерживающая его облик. Однажды его форма распадется, и останется только пламя. Подобное случалось со многими другими.