Она наклонила голову и откинула волосы за другое плечо, обнажив плавные элегантные линии шеи. Ее бровь чуть сильнее изогнулась, пока она обдумывала его слова.
— Не могу сказать, что знаю, как бы я поступила на твоем месте, — сказала она, — но, думаю, я согласна. Страшно подумать, как быстро эти компромиссы приводят нас к чему-то плохому. Хотя это очень мило, что ты собрал всех во дворце. Как будто вы все одна большая семья.
Он чуть не рассмеялся. Он был уверен, что она говорила искренне.
— Это был единственный способ сохранить спящим жизнь, а безумцам — не поубивать себя и других в своих нападках.
Было бы здорово, если бы они были больше похожи на семью. Как бы то ни было, дистанция, которую он ощущал между собой и своим народом, выросла за последние месяцы.
— Мы не так уж много времени проводим вместе, — сказал он. — Все хотят быть со своими настоящими семьями столько, сколько могут, особенно когда наступает такая ночь, как эта.
Вот почему она была для него таким утешением — потому что он всегда был один.
— В такую ночь, как эта?
— Каждую третью ночь Разлом открывается и пульсирует, и туман приходит мучить нас. — У него уже болели запястья и поясница. Это были самые длинные ночи.
— С другой стороны, откуда я родом, это происходит каждую ночь.
— С этим было бы трудно справиться.
И это была их вина, что ее народ страдал. Единственным ложным утешением было то, что мучения Разлома были сосредоточены в этом месте.
Они остановились на краю резного балкона. Хотя свет не проникал далеко, они могли видеть дома, вырезанные из камня. Здания громоздились одно на другое. Свидетельство существования целого города, который когда-то ярко горел и бурлил жизнью.
Во времена его родителей это место кипело жизнью, кипело волнениями и планами. Тихие планы по расширению и развитию. Посадить грибные сады. Исследовать больше земель на поверхности. Проложить дорожки к самым красивым пещерам, которые имеют идеальный резонанс для песен. Возможно, собственная юность затуманила его память и сделала ее теплее, чем была на самом деле, но, по крайней мере, ничего подобного не было. Холод темноты проник в его душу.
— Нас было так много, — сказал он мягко, его рука покоилась на каменной стене. — И теперь кажется, что остаются только мертвые и те, кто при смерти.
— Так это — мы были во дворце? Все это время? Все это? — Она снова повернулась к нему лицом.
— Разлом открылся в одной из комнат сразу за дворцом, в том, что когда-то было внутренним двором. Это всё, что я знаю. Те, у кого были достаточно сильные навыки, помогали строить стены, чтобы защитить нас — насколько это было возможно. Мы отрезали некоторые сегменты и укрепили другие.
Это было немного. Далеко не так много, как он хотел ей показать. Особенно учитывая, что она была художницей. В этом месте не осталось красоты. Только печаль, тени и страдание. Если бы она попала сюда во времена, предшествовавшие Разлому, она увидела бы такие чудеса. Даже сами скалы были наполнены жизнью. Грибы расцвели новыми красками. Небо на поверхности расцвело рябью красок и величественными туманами со звездами, которые вспыхнули жизнью. А когда пришла весна, деревья зацвели плющом и нежными розовыми цветами.
Точно так же, как когда-то он был красив и впечатляющ во многих отношениях, но теперь стал чудовищем, его королевство постигла та же участь. Все, какое он мог произвести на нее впечатление, — это его ужас.
Это место было не похоже ни на одно из тех, что она когда-либо видела. Подземный лазарет Дохахти встревожил ее своей клинической точностью, хотя она понимала его назначение. В этом дворце, несмотря на все испытания и ужасы, с которыми пришлось столкнуться его жителям, чувствовалась царственность.
Тот, кто создавал этот дворец, сделал его с большой тщательностью, создав контраст текстур и безупречный баланс. Почти ритм. Полированный мрамор, фактурный гранит. Чередующиеся линии и полоски камня, которые создавали тонкое ощущение движения. Даже прожилки самого мрамора были выбраны таким образом, чтобы он что-то напоминал. Вода, бегущая по ручью, или, может быть, низкие облака над горой?
Здесь работали художники, создавая произведения искусства в местах, которые большинство, возможно, никогда не увидят. Даже при слабом освещении у нее перехватило дыхание. От блока к блоку на полу были соединены завитки и вены. Они были из тех, в которых можно было почти вообразить, как складываются картины: выдры, играющие в реке, деревья, усыпанные фруктами, корзины, до краев наполненные оливками, танцоры, кружащиеся в роскошных одеждах. По мере того, как пол и стены продолжались, стало ясно, что дизайнеры создали большие закручивающиеся петли, которые усиливали ощущение движения.
Проходы, по которым они прошли, должны были быть более новыми. В камне было что-то более сырое, срочность в огранке и придании формы, чего здесь не было. Она легонько провела пальцами по стене, отмечая различия текстур.
Он наблюдал за ней.
Она снова прижала руку к груди. Жар пронзил ее.
— Мне не следует прикасаться?
— Нет. Ты можешь трогать все, что захочешь. — Он слегка улыбнулся.
— Твой дом прекрасен, знаешь, — сказала она.
— Это не то, что было раньше, но с твоей стороны очень любезно сказать. — Он указал на сводчатый потолок. Неровные участки, расположенные через равные промежутки, наводили на мысль, что что-то было удалено. Они выделялись, как огромные шрамы. — Ты бы видела скульптуры. Крылатые посланники, химеры, грифоны, мантикоры и многое другое.
— Что с ними случилось?
— Землетрясения. Те, что не были разрушены, мы убрали, чтобы спасти. Возможно, однажды мы сможем вернуть их на их законное место. Если это время когда-нибудь наступит.
Тишину нарушили шаги, когда из-за угла появилась странная фигура. Хотя верхняя часть его тела была человеческой, нижняя была паучьей. Три красных глаза украшали его лоб, а также два обычных карих. На нем была ниспадающая одежда, которая, вероятно, была его обычной одеждой, когда он был человеком, как Рея, но теперь она свисала, обвисала и скручивалась странными формами вокруг его необычного тела, вышитые узоры цеплялись за рельефные чешуйки его рук.
— Что это? Ты тратите время впустую? — требовательно спросил мужчина, переводя взгляд с нее на Тенгрия. Она отстранилась, крепко обхватив себя руками. — Наш мир разваливается на части, а ты…
Тенгрий выпрямился, приподнявшись так, что стал даже выше этого мужчины.
— Я показываю умной женщине, что осталось от нашего королевства на случай, если она увидит то, чего не видим мы. Возможно, у нее есть знания, которыми мы еще не обладаем, Джайку. Как бы то ни было, она должна увидеть это место, если пожелает. Если другие вопросы потребуют моего внимания немедленно, я предоставлю его.
Ее щеки вспыхнули, и она ослабила обхват. На Джайку, казалось, это не произвело особого впечатления, но нотка гордости в голосе Тенгрия — уверенность, которую он испытывал к ней, — ну… она не была уверена, что это было полностью оправдано, но то, что он говорил о ней таким образом, что-то значило.
— Если я могу как-то помочь, я помогу, — сказала она.
— Да, хотя я сомневаюсь, что прыжки с каменных выступов будут занимать первое место в списке полезных вещей, которые ты можешь делать, — Джайку сказал.
— Не испытывай мое терпение, Джайку, — прорычал Тенгрий, его голос стал поразительно низким и гортанным. — Она моя гостья. Теперь иди. Я хозяин своего времени. Не ты.
Джайку склонил голову, но выражение его лица не изменилось. Он попятился.
— Наша структура стала значительно менее формальной, чем она была раньше, — сказал Тенгрий, как только Джайку пропал из поля зрения. — Но большинству удается лучше запомнить уважение, чем это. Однако он был одним из первых основателей, поэтому часто чувствует, что может говорить более свободно.
— И он боится?
Он кивнул.
— Возможно ли подняться на поверхность? Видимо, это усугубило ситуацию. В Дохахти лазареты тоже находились под землей только потому, что их было так много, и для облегчения ухода за ними. Но это вызывало беспокойство у большинства людей.
— Верхний мир слишком суров, чтобы его можно было легко поддерживать строениями, — сказал он. — Раньше мы чаще поднимались наверх для охоты и собирательства, а также для некоторых ограниченных занятий земледелием. Но в последние месяцы это было слишком опасно. Штормы стали более постоянными, а затем обвал перекрыл самый безопасный выход. Воздух пока остается чистым. И у нас более чем достаточно еды. Голодание не будет проблемой перед другими проблемами. — Он вздохнул и снова двинулся вперед. — Если бы мне пришлось гадать, какая проблема, вероятно, постигла бы мой народ, это была бы потеря источников пищи или чистой воды. Но это даже не вызывает беспокойства.
Когда они завернули за следующий угол, лестница вела вниз с одной стороны и вверх с другой. Ступени были широкими и плоскими, их края сглажены. Изящные выступы и ручки были вырезаны в виде переплетающегося ромбовидного узора. Она положила руку на перила, чтобы спуститься. Тенгрий воспользовался лестницей гораздо легче, чем она ожидала. Не то чтобы она думала, что он упадет лицом вниз. Но он действительно двигался с такой грацией.
— Я рада, что тебе удалось спасти эти скульптуры, — сказала она. Ее шаги здесь эхом отдавались взад и вперед по комнате. — Однако даже без них это место по-своему красиво.
То, как растянулись уголки его губ, заставило ее сердце подпрыгнуть. Словно доказательство того, что ее замечание каким-то образом успокоило его.
Теплый золотистый свет факелов хлынул в зал впереди. Большие двойные двери открылись. Потолки здесь были намного выше, почти в три раза на самом деле. Здесь было больше жизни и движения, чем где-либо еще. Изнутри донеслись шаги. Кто-то потребовал свежие простыни, а другой пообещал, что они уже в пути. Голоса без паники. Спокойные голоса. Должно быть, это был один из лазаретов, но когда Тенгрий провел ее внутрь, она остановилась.