— Да.
— Чешуйки там самые слабые. Есть еще одно место подмышками. Если тебе понадобится проткнуть меня, то это самые уязвимые места.
— Конечно, теперь ты рассказываешь мне, как тебя убить.
— Сходи за копьем.
Она прищелкнула языком.
— Я не собираюсь тебя убивать, Цикори. — Она слегка нахмурилась. — Как ты предпочитаешь, чтобы я тебя называла?
— Нет. Пока я знаю, что ты зовешь меня, это все, что для меня имеет значение.
— Сколько еще осталось до удара? — спросила она.
— Может быть, несколько минут. Может быть, еще час. Мы всегда укладываемся пораньше. И большинство дверей запираются и запечатываются каждую ночь на закате, благодаря Лотебу.
Она жестом указала назад через плечо.
— Эта тоже?
— Нет. Это внутренняя дверь. У них не было времени их подготовить. Только двери в спальни. Лазареты. Подземелья. Клетки. Комнаты, в которых может находиться кто-то, кто сошел с ума.
— Значит, я могу оставить ее открытой?
— Как тебе будет угодно.
— Давай оставим ее открытой. В темноте все кажется страшнее. — Она осталась рядом с ним. — Итак…
— Итак… — Он проверил узы на своих запястьях. Металл не поддавался даже слегка. — Будет землетрясение перед тем, как Раскол начнет пульсировать. Сильнее, чем другие толчки.
— Тогда у нас есть немного времени… — Она потянула за одну из ниток на боку брюк. — Я могу еще что-нибудь сделать?
— Нет, — сказал он. — Этого уже более чем достаточно. И если тебе нужно уйти, то уходи. Я не буду держать на тебя зла.
— Я никуда не уйду. — Она положила руку на то место, где могло быть его колено, а затем почти сразу же отдернула пальцы. Не слишком ли это? Она не должна так прикасаться к нему. — Это будет…
Земля задрожала. Все покачнулось. Сверху посыпался ил.
Она закрыла глаза. Вот-вот все начнется.
Поток фиолетового тумана, насыщенного цвета, пронзил стену. Он закружился над ним, а затем устремился в лицо. Он был гораздо быстрее, чем любой другой, который она когда-либо видела. Она едва успела перевести дух, как весь дворец разразился воплями и криками ужаса. Она замерла. По коже побежали мурашки, в жилах забурлил адреналин. Она посмотрела на него и отпрянула к стене.
Полф, он не шутил!
Это не было похоже на те кошмары, которые она видела у других. Что бы это ни был за ужас, он, казалось, разыгрывался перед его глазами, вызывая первобытный ужас и искажая само его существо.
Более того, он изменил его вид. Его лицо стало неузнаваемым. Его зубы удлинились, превратившись в острые как бритва иглы с огромными серебряными клыками вместо резцов и дополнительными рядами в глубине рта, все они были загнуты назад. Его язык стал длинным и вильчатым, больше похожим на змеиный. Зазубренные чешуйки и шипы торчали из его плеч, скрежеща по камню и вонзаясь в коврик, словно лезвия. На голове и вдоль шеи у него развевался массивный колпак, похожий на колпак королевской кобры с яркими цветами. Его когти тоже стали длиннее и изогнутее, сверкая, как лезвия. Его чешуя стала светлее и ярче. А глаза — о, эти великолепные нежные глаза! Они стали тусклее и суровее, заострились от ярости и страха и скрылись под остроконечными чешуйчатыми бровями.
Он дернулся и зарычал.
Как такое вообще возможно?
Как он уже говорил, в его взгляде не было узнавания. Он даже не признал, что видит ее. Он боролся и боролся, рвался вперед и назад, пытаясь хоть как-то закрепиться. Но путы держали его крепко.
В этот момент он причинял боль только себе. Его бедные запястья и хвост, должно быть, сильно повредились от тех усилий, которые он прилагал, пытаясь освободиться.
Она подошла ближе и подняла руки.
— Все в порядке, Цикори. Все безопасно. Ты в безопасности. Я здесь, с тобой. И это безопасно.
Его рев оборвался, а глаза закатились. Они полыхали ярким зеленым светом, уже не таким тусклым, но зрачки теперь были не кругами, а вертикальными прорезями. Он оскалил зубы, словно загнанный в угол зверь. Клыки выгнулись дугой, но он не мог подойти ближе.
Она положила руку ему на грудь, ее собственный ужас все сильнее бился в ней. Сейчас он даже не был похож на Цикори, но это был он. Это был Цикори, Тенгрий. А он чувствовал себя испуганным и одиноким.
— Все будет хорошо, — сказала она громче, чем прежде. — Ты не должен быть в порядке сейчас, и ты не должен чувствовать, что это хорошо, Цикори. Я знаю, что ты боишься. Мне тоже было бы страшно. Я даже не могу представить, что ты видишь. Но послушай меня… — Слова подвели ее. — Все будет хорошо. Ты пройдешь через это.
Слова замирали в ее горле.
Все, о чем она могла думать, — это колыбельная, которую она иногда пела Тиеро и Саланке.
И она запела.
Он завыл, зарычал и загремел цепями. Из камня, где крепился металл, летели куски породы и обломки, но они держались крепко.
Иногда она зажимала уши. Иногда она прижимала одно ухо к плечу и клала руку ему на грудь. Его сердце гулко билось под ее кончиками пальцев, а его голос перекрывал ее голос. Иногда он был таким громким, что она даже не слышала своих собственных попыток петь.
Минуты растягивались в часы. Еще два раза странный туман проникал внутрь и атаковал его лицо, гораздо более жестокое, чем то, что она видела раньше. Постепенно его голос охрип, а рычание ослабло. Она запела громче и заговорила с ним, практически кричала в тот момент.
Наконец, задыхаясь, он замолчал. Пот катился по его лицу, смешиваясь с тем, что могло быть слезами.
Он медленно моргнул, пытаясь улыбнуться.
— Я… обычно в этот момент я нахожу тебя, ждущую меня. В снах.
— Это прошло, Цикори?
— Должно было. — Он кивнул, тяжело дыша. Его зубы вернулись в нормальное состояние. Зазубренные чешуйки на плечах исчезли. Его чешуя приобрела более глубокий сине-зеленый оттенок.
Она принесла умывальник и тряпку. Она осторожно вытерла ему лоб.
— Хочешь, я сниму с тебя оковы?
— Нет. — Его дыхание оставалось тяжелым. — Я не… они не придут за мной до утра. Мы можем подождать до этого времени.
— Разве это не потому, что слишком много людей, чтобы быстро добраться до тебя? Гао предложила мне позаботиться о тебе.
Она продолжала вытирать пот. Его мышцы пульсировали и дрожали. Тем не менее, казалось, что на него снизошло глубокое спокойствие. Дыхание стало легче.
— Возможно, — сказал он, слегка нахмурив лоб. — Но я никогда не освобождался от цепей до утра на третью ночь.
— А после того как ты освободишься, оно возвращалось?
— Нет.
— Что ж, тебе нужно отдохнуть. Думаю, ночь еще не прошла и половины.
— Это не так. У нас есть еще шесть часов. Чего бы это ни стоило.
Она прополоскала ткань в тазу, а затем выжала ее.
— Наверное, поэтому иногда во сне ты не мог говорить… — Она покачала головой. — Я думала, ты просто устал. Наверное, так и было, но по другой причине.
Он слабо рассмеялся.
— Да. Именно ты — всегда ты — придавала мне смелости вернуться. Даже когда я не мог вспомнить всего этого. Не знаю, как бы я выдержал без тебя.
— Полагаю, это означает, что тебе пора спать.
Он слегка улыбнулся, вздернув бровь.
— Не думаю, что ты сможешь уснуть.
Ее пульс определенно участился. Его ужасающий вид еще не настолько оставил ее, чтобы она успокоилась.
— Возможно, не сразу, но все в порядке. Я скоро отдохну.
— Я просто не хочу разлучаться с тобой… — Его пальцы слегка дрогнули на металле.
Она еще раз прижала тряпку к его точеной челюсти, а затем к шее.
— Я буду здесь. Куда же мне еще идти? — Она почувствовала жар, когда поняла, что он заметил ее затянувшееся прикосновение. — Ты сильно потеешь для человека-змеи.
— На самом деле я не рептилия, Солт-Свит, — сказал он с сухой улыбкой. — Я человек со змеиным хвостом и чешуей. А иногда и некоторые другие особенности.
— Да?
— Даже если бы я был нагом, это не значило бы… — Он прервался, потом пожал плечами. — Если ты меня не боишься, ключ находится в верхнем ящике ближайшего к двери комода. Или можешь продолжать гладить меня мокрой тряпкой.
— Я не гладила тебя. Я помогала тебе. — Жар на ее лице усилился, и она отстранилась еще дальше.
— Хм… — Он прикрыл глаза, изучая ее. — Я ценю твою помощь. И ты можешь продолжать.
— Я возьму ключ. — Она повернулась к нему спиной.
Он ухмыльнулся, когда она вернулась. Не дожидаясь его реакции, она расстегнула сначала левое, потом правое запястье. Затем она перешла к кандалам, сковывавшим его хвост в нескольких местах. Как бы сильно ни давил на него металл и как бы он ни сопротивлялся, синяков должно было быть немало. Но она не могла разглядеть больше из-за формы и цвета его чешуи. Если бы он дождался окончания ночи, ему было бы очень больно.
Он слегка поморщился, разворачивая хвост. Потянувшись вниз, он потер места, которые были скручены. Затем он откинул плечи назад. Его позвоночник хрустнул.
Полузмея или нет, но мужчина был сложен. Полф.
Она повернулась и поспешила в главную комнату, надеясь, что он не заметил, как она его осматривает.
— Пойду приготовлю нам чай, — объявила она.
23. Чай и Отдых
Любовалась ли она его телом?
Конечно же, нет.
Тенгрий замешкался: сильная боль, разливающаяся по всему телу, уже не так сильно занимала его мысли. Она смотрела на него каким-то особенным взглядом. А потом бросилась прочь, как только он взглянул на нее. Он, конечно, не возражал против изучения ее тела, хотя это могло доставить ей неудобства.
Наверное, не стоит на этом зацикливаться.
Обычно мучения, связанные с пульсацией Разлома, изматывали его душу и тело. Но на этот раз он боролся с усталостью. Солт-Свит не хотела отдыхать. Скорее всего, пока не могла. И он не хотел упустить ни одного мгновения, проведенного с ней.
Втирая новую жизнь в запястья, он сел. Обычно ему приходилось оставаться здесь на несколько часов дольше. Было приятным облегчением освободиться так рано. Жаль, что он не мог поцеловать ее за эту доброту.