– К-конечно, ваше величество.
Морозко пошел было прочь, но, уходя, обернулся.
– Найди Андраса, пока он не ушел. Пусть убедится, что винтийцы на этот раз выложатся полностью. Пусть все будет в два раза богаче, чем обычно. Выше костер, больше пир, громче музыка… пусть украсят всю деревню. – Помедлив, он расплылся в зловещей и довольной улыбке. – На этот раз жертвовать будут одним из своих. А кем именно, решу я сам, потому что я лично приду проследить за тем, как они исполняют свою часть векового уговора. – Он планировал выбрать того человека, чья потеря ранит деревню сильнее всего. Того, кого жители будут пытаться защитить. Эта боль должна была запомниться им надолго и стать уроком навсегда.
Ксезу моргнул:
– Вы хотите отправиться туда сами?
– Именно. Они потеряли мое доверие, так откуда мне знать, что они не предадут меня вновь, если за ними не проследить?
Распорядитель, кажется, согласился с этим доводом и утвердительно кивнул:
– Хорошо. Передам Андрасу, ваше благородие.
Уж пожалуйста.
Следующей в списке приоритетов была горячая ванна.
Белый мраморный пол привел его к черной лестнице, перила которой подпирали похожие на переплетенные ивовые ветки балясины.
Поднимаясь по ступеням, Морозко на ходу начал расстегивать испачканный камзол. Подходя к комнате, он скинул его с себя и отбросил в сторону.
Посреди комнаты стояла огромная кровать, над которой четыре черных ореховых столба держали белый шелковый балдахин. Дальнюю от входа стену почти полностью занимало окно, выходящее на горную гряду, большую часть времени затянутую туманом или облаками. Лишь в редкие светлые дни на фоне неба проступали четкие линии гор и заснеженных равнин. А по ночам над ними плясали яркие разноцветные огни, подобные развевающемуся на ветру флагу.
Пройдя в умывальную, Морозко включил воду, чтобы наполнить ванну. Горячий поток ударил о мрамор, обдав его лицо горячим облаком пара. Сняв с себя остальную одежду, он шагнул в воду и застонал, когда она сомкнулась вокруг уставших икр.
Тепло снимало напряжение, но вот от бурлящей внутри ярости оно никак не помогало. Постоянно смертные считали, что они лучше других что-то знают, с этими их новыми идеями и подходами к решению задач. А ведь старые способы придумали не просто так…
– Треклятые глупцы. – Взмахнув по воде рукой, Морозко мрачно набрал пригоршню и вылил ее себе на голову. – А ведь винить вы потом будете одного меня. И это после всего, что я сделал для Фростерии.
Несмотря на то что он их защищал.
И на дарованное им спокойствие.
Теперь они собирались своими собственными руками разрушить свой же мир. А вина за это ляжет, конечно же, на его голову, подобно короне из острых клинков.
Нет уж. Этого он не допустит. Смертным придется дорого заплатить.
2. Эйра
Быть смертным в мире бессмертных – значит быть слабым. Даже животные в полях за границей родины Эйры жили вечно. В каком-то смысле Фростерия вообще была не предназначена для жизни людей. Жгучий мороз здесь никогда не прекращался, и тепло можно было найти только у домашнего огня. Впрочем, вечная жизнь могла быть и своеобразным проклятием, особенно когда оно обрекало тебя на вечное одиночество.
Резкий порыв ветра заставил Эйру поежиться и посильнее запахнуть на груди теплый плащ.
– Вот примерно сейчас бессмертие мне бы не помешало. Гуляла бы снаружи хоть голая, если бы захотела, – пробормотала она сама себе под нос. – Ну, то есть, я бы не захотела, конечно. Но было бы неплохо иметь хоть какой-то выбор.
Стуча зубами, Эйра всматривалась во тьму за ветками заснеженных деревьев, освещенных луной. Этой ночью ей в очередной раз не удалось спокойно уснуть, так что из теплого дома она перебралась на лесную опушку, которая была чуть поодаль.
– Где же ты, Адаир? – прошептала Эйра знакомой ветке, на которой он обычно сидел. Все совы с годами улетали и сменялись на новых, кроме одного филина, который всегда возвращался назад, сколько она себя помнила.
Раздался шум крыльев, и темноту резко пронзило громкое уханье. С широкой улыбкой на круглом личике девушка подняла свой взгляд к звездам, где на фоне ночной синевы яркой вспышкой промелькнули светлые перья. Когти филина сомкнулись на привычной ветке, и она шагнула к дереву ближе.
– Вот ты где, мой милый принц! – Обрадовавшись, Эйра тут же позабыла про ледяную погоду вокруг.
Адаир наклонил голову набок, глядя на нее, и коротко ухнул, перескакивая на ветку пониже.
Эйра, как и всегда, подняла руку и кивнула на нее.
– Ну же, это же совсем как ветка, только намного мягче.
Филин молча наблюдал за ней сияющими янтарными глазами. Потом он пододвинулся ближе, она сделала шаг – так близко они еще никогда не были, – и тут вдали раздался еле различимый тонкий писк.
Филин дернул головой и сорвался прочь, ловить свой ужин.
– Ну, может, завтра еще увидимся, – вздохнула Эйра.
У некоторых демонов Фростерии были животные-фамильяры. У людей таких привилегий, к сожалению, не было – этот филин, которого Эйра бесконечно пыталась убедить сесть ей на руку, был самым близким для нее животным, которого она смогла бы приручить.
Эйра бросила последний взгляд на звездный узор, который украшал чернильное небо. Луна, похожая на тончайшую щелочку, безмолвно наблюдала за ними. Эх, если бы звезды были созданы изо льда, а она владела хотя бы чуточку магией, то она свила бы ледяную веревку из воды и зацепилась бы за одну из них. Стянула самую яркую звезду с неба и подарила бы отцу. Может, тогда он даже улыбнулся бы, зная, что пусть ее мать и не была вечной в этом мире, но ее душа продолжает жить счастливо и спокойно где-то еще.
Интересно, а если бы у нее это получилось, звезда была на ощупь твердой или мягкой? Теплой или холодной? Билась ли она в ее руке, подобно сердцу, совсем как ее мерцающий свет, или оставалась тихой и неподвижной?
– Ну, хватит дурью маяться, Эйра. Слишком много глупых вопросов без ответа в твоей голове. И заканчивай уже болтать сама с собой, на тебя и так в деревне уже все косо смотрят. – По крайней мере, смотрели, пока им не нужно было что-то купить у ее отца, и даже тогда она чувствовала на себе их тяжелые и подозрительные взгляды. Особенно когда им на глаза попадались наиболее мрачные изделия, шкатулки и марионетки. Она их такими делала для себя и только для себя.
– Ну и подумаешь! – Эйра вскинула руки вверх и покружилась вокруг своей оси. – Как будто мне дело есть, что они там про меня думают, мне без разницы.
Снег хлюпал под ногами, и она зашагала обратно к дому. Стоило закрыть за собой дверь, как теплый воздух защипал озябшие от холодного ветра руки. В камине лежало новое бревно, медленно распадаясь под натиском огня, слой за слоем. Ее отец Федир сейчас сидел за столом в углу комнаты и прикладывал кукольную руку к марионетке, он посмотрел на нее поверх сползших на кончик носа очков. Сколько она себя помнила, их гостиная всегда была завалена детальками от марионеток и музыкальных шкатулок. Когда-то, еще до рождения Эйры, ее отец был оружейником, но во время беременности жены он сменил ремесло на создание игрушек для демонов и смертных.
– Не спится? – спросила она у отца, снимая плащ и вешая его на торчащий из стены крючок.
– Тебе, похоже, тоже, – улыбнулся он, приглашающе похлопав по месту рядом с собой. В приглушенном свете казалось, что за последние несколько месяцев морщины под его глазами стали еще глубже. И серебряных отблесков в каштановых волосах тоже значительно прибавилось.
Согрев руки у огня и убедившись, что она снова их чувствует, Эйра уселась на табурет. Отец плохо спал с тех самых пор, как ее мама умерла от запущенной простуды. Эйре тогда было всего пять, но с тех пор она во всем помогала отцу. Когда-то она думала, что он снова женится, и была совершенно не против этого, но ему, похоже, хватало дочери и игрушек.
Теперь Эйре было двадцать, и она не знала, когда покинет родительский дом, и покинет ли его вообще. Пока что у нее были ее марионетки, музыкальные шкатулки и заводные игрушки. Прежде чем приступать к очередному творению, она убрала длинные темные волосы в косу, а потом завела одну из незаконченных шкатулок и открыла крышку. Маленькая танцовщица в платье цвета синего льда и с бутонами такого же оттенка в волосах закружилась, изящно протянув перед собой руки.
Музыка поплыла вокруг Эйры, громко потрескивая. Над этим еще нужно было немного поработать. Хорошенько задуматься она, впрочем, не успела, так как музыка оборвалась.
«Проклятье». Если бы у нее и правда была хоть какая-то магия, то она точно знала, что сделала бы с ней. Создала бы танцовщицу из настоящего льда и пустила бы ее кружиться целую вечность, чтобы музыка никогда не кончалась. Не нужно было бы вечно заводить шкатулку заново, а механизм не приходилось бы то и дело поправлять.
– Будешь раскрашивать ей лицо? – спросил отец, поймав ее задумчивый взгляд.
Эйра посмотрела на гладкое темное личико танцовщицы и ее черные кудри, спадающие до самой талии.
– Нет. Мне нравится, что по ней не понять ни ее мыслей, ни чувств.
– Мрачные у тебя мысли, дочка.
– Но, пап, это же самые лучшие мысли для творчества, разве нет? – засмеялась она, поправляя металлическую пластинку на дне коробочки. Когда она снова завела ее, дав мягкому звону наполнить комнату, мелодия уже была идеальной.
– Как же ты похожа на свою покойную мать. И на меня, но это, пожалуй, к худшему. – Он хмыкнул. – Пойду налью нам чаю, раз уж успокаиваться наши головы не желают.
– Мне с мятой, пожалуйста. – Эйра взяла в руки одну из незавершенных марионеток, которую делала на заказ. Вот ей как раз лицо было очень даже нужно. Подхватив кисточку, она обмакнула ее в розовую краску, чтобы нарисовать марионетке щечки.
Остаток ночи Эйра провела, рисуя, вырезая и попивая чай, пока комнату не осветило заглянувшее в окно солнце. Ее мысли не замедлялись ни на секунду, метаясь от одной работы к другой, какие-то завершая, какие-то бросая недоделанными, и даже успела сделать марионетку-покойницу в черном свадебном платье. Слишком жутко получилось.