«Если она действительно происходила из крайне неблагополучной семьи, строго аналитический подход невозможен, – рассказывает доктор Мелвин Мандел. – Он не сработает… Если аналитик… испытывает бессознательное желание быть на сцене (а Гринсон был превосходным актером), он может… отождествить себя с выдающимися людьми»294.
В разговоре с Хейманном Лоуфорд упомянул, что в записях теста свободных ассоциаций[38] Мэрилин недвусмысленно указывает на роман с психоаналитиком. Более того, добавляет Питер, на пленках мафии отчетливо слышно, как «они занимаются любовью» в доме по адресу 12305 5-я Хелена-драйв. Между прочим, агрессивно-соблазнительное поведение Мэрилин подробно рассматривается в статье Гринсона от 12 января 1964 года под названием «Drugs in the psychotherapeutic situation». По всей вероятности, Ральф Гринсон обсуждает именно Монро: описательные характеристики подходят ей идеально.
«Иногда все, что нужно, – это время295, – пишет психоаналитик. – Простое ожидание даст пациенту возможность восстановить свое разумное эго. Иногда может возникнуть необходимость радикального вмешательства – психологического или даже медикаментозного… Например, одна моя импульсивная пациентка со склонностями к истерии и депрессии, решив, будто я отвергаю ее сексуальные желания, пришла в ярость и выбежала из кабинета. Это была умная женщина… с опытом беспорядочного полового поведения до несчастливого брака с суровым профессором [Артуром Миллером[39]]296. Вышеописанный инцидент произошел на четвертом месяце анализа…297 Пациентка была склонна к импульсивному поведению и отыгрыванию подростковой враждебности и неповиновения. Ее мотивация к лечению была достаточно сильной: она испытывала депрессивные настроения, была сексуально фригидной и не могла эффективно работать… На следующий день она вернулась… Она все еще сердилась на мой предполагаемый отказ, однако к середине сеанса я смог приступить к анализу данного материала…
Примерно год спустя при аналогичных обстоятельствах моя пациентка вновь пришла в бешенство. Она отказалась работать над этой проблемой и проявляла свою ярость посредством молчания, обкусывания ногтей и ухода с сеанса… В тот вечер ее муж должен был присутствовать на неком мероприятии, и она отнеслась к этому непредвиденному событию, как к одному из проявлений материнского неприятия[40]… Пробудившаяся доэдипальная[41] ненависть к матери вкупе с уходом мужа породили примитивный гнев, злость, оральные чувственные желания и мощную потребность в наказании, которые она не могла сдержать».
Помимо желания скрыть факты неосмотрительности в сексуальном плане, которые могли разрушить его – весьма успешную – карьеру психоаналитика, у доктора Ральфа Гринсона был и другой мотив заставить свою пациентку молчать. Дело в том, что в лечении Мэрилин Монро Гринсон зашел в тупик. Через две недели после ее смерти он пожалуется своему другу и коллеге доктору Мэриэнн Крис, что стал жертвой контрпереноса[42], который, по его словам, «представлял собой неадекватную реакцию терапевта на своего пациента»298.
Согласно Гринсону, «трудности с эмпатией препятствуют адекватной и своевременной подаче интерпретаций, в результате чего вмешательство кажется бестактным и некорректным… Гнев, сексуальные чувства, скука, сонливость, беспокойство и неудержимый смех» со стороны аналитика – «все это признаки возможного контрпереноса».
Гринсон отмечает, что все люди испытывают перенос. Тем не менее в ходе аналитического сеанса под переносом понимают «переживание пациентом чувств, побуждений, установок, фантазий и защит по отношению к тому или иному человеку», часто аналитику, которые «представляют собой воспроизведение реакций, возникших в отношении значимых лиц в раннем детстве и бессознательно перенесенных на значимые лица в настоящем»299.
О сложностях, с которыми он столкнулся во время лечения Мэрилин, Гринсон пишет следующее: «Если я своим поведением причинял ей боль, она реагировала так, будто это конец света, и не могла успокоиться, пока не восстанавливался мир. Впрочем, мир мог быть и примирением, и смертью. Как следствие, я стал осознавать, что любой отрицательный перенос требовал безотлагательного принятия мер, в результате чего она начала звонить мне в любое время дня и ночи. Я встречался с ней семь дней в неделю: моя пациентка была ужасно одинока. Примерно в это же время она начала избавляться от людей, которые ее использовали».
Что любопытно, именно Гринсон помогал своей пациентке решить, кто пользовался ей, а кто нет. Он посоветовал Мэрилин подружиться с людьми за пределами студии. Не увидев значимых улучшений в ее психологическом состоянии, Гринсон поставил под сомнение использованные им методы: «У меня возникли некоторые опасения, что я выбрал неправильную форму лечения и недооценил силу контрпереноса», который представляет собой «неадекватную реакцию терапевта на своего пациента».
По всей вероятности, поступить этично и отказаться от дальнейшего лечения данного конкретного пациента Гринсону помешали две вещи – его собственное эго и финансовые соображения. После смерти Мэрилин он продолжал брать новых пациентов и «лечить» их, несмотря на осознание контрпереноса.
Существуют убедительные доказательства, что доктор Гринсон устал играть «суррогатного отца» Мэрилин Монро. «Налицо размывание границ взаимоотношений врач – пациент, – отмечает доктор Роберт Литман из группы по профилактике суицидов. – Я никогда бы не предположил, что в этих отношениях было что-то не так. Он буквально усыновил свою клиентку. Такое участие таит в себе реальную опасность»300.
Идея добавления Мэрилин в свою семью оказалась для Гринсона последней каплей и явно была ему не по силам. Мэрилин и без того звонила ему в любое время и приходила на сеансы несколько раз в неделю. Тем не менее, как отметил профессор Дуглас Кирснер, «Гринсон сказал коллегам, что решил предложить свою семью в качестве замены семьи, которой у Монро никогда не было. Если бы он поместил ее в психиатрическую больницу, она бы убила себя раньше»301.
15 августа 1962 года Гринсон написал письмо близкому другу Мэрилин, поэту Норману Ростену. «Я должен был перестраховаться и поместить ее в лечебницу, – признал он, – но это было бы безопасно только для меня, и смертельно опасно для нее»302.
Сын Гринсона Дэнни подтвердил, что после госпитализации Мэрилин в психиатрическую клинику Пейн Уитни в начале 1961 года его отец «пришел к выводу, что терапия не работает. Он не мог положить ее в больницу: все приходили глазеть на нее, что было ужасно, а лекарства в ее случае не помогали»303.
Как утверждает Милт Эббинс, психоаналитик «сказал, что Мэрилин была обречена и сделала бы это в любом случае»304.
По мнению Гринсона, кризис был неминуем. То же заявил и Микки Рудин. В беседе с Дональдом Спото Рудин – юрист Фрэнка Синатры и Мэрилин Монро – сообщил, что отношения Гринсона с Мэрилин «помогли убить его… «Никаких эмоций»… должно быть жестким правилом для любого психоаналитика… Он полностью включил ее в семью… Он все время о ней беспокоился»305.
Помимо прочего Рудин указал на ряд трудностей, с которыми Гринсон столкнулся месяцами ранее, перед отъездом в пятинедельный отпуск 10 мая 1962 года: «Когда он отправился в Европу, я был в восторге. Ему была нужна эта неделя. Немного времени. Там был кризис не только с фильмом [ «Что-то должно случиться»]. Там был кризис каждый день»306.
По-видимому, именно это и произошло 29 июня 1961 года. «В то время Мэрилин восстанавливалась после операции на желчном пузыре, – вспоминал Гринсон. – Лекарств она принимала очень мало, но ей было ужасно, ужасно одиноко… Я встречался с ней семь дней в неделю. Ее никто не посещал. Если бы не я, ей было бы просто нечем заняться»307.
Как сообщил Микки Рудин Дж. Рэнди Тараборрелли, автору книги «Sinatra: Behind the Legend»: «Кризис мог случиться из-за того, что подали на обед. Мэрилин была очень эмоциональная и нервная. Да что там обед! У нее мог быть воображаемый кризис»308.
Изучая данные о телефонных разговорах Мэрилин, Дональд Спото заметил, что она постоянно звонила своему юристу, Микки Рудину. Иногда количество звонков доходило до восьми в день. «Я был терпелив с ней, – сказал Рудин Спото. – Правда, разговоры отнимали чертовски много времени. Это был настоящий геморрой»309.
Бывший камердинер Фрэнка Синатры, Джордж Джейкобс, охарактеризовал Рудина как «помесь гангстера, убийцы и голливудского сутенера»310. На вопрос, почему Гринсон так настаивал на поездке в Европу весной 1962 года, юрист Мэрилин пояснил: «Его жена была швейцарка. Это было ежегодное паломничество к ее семье. Да он бы с ума сошел, если бы этого не сделал. Сколько может работать на износ человек, у которого больное сердце?.. Проблема с участием в съемках [ «Что-то должно случиться»] в том, что… у Мэрилин не было денег»311.
Давний друг Мэрилин, Глория Романофф, рассказывает Марголису: «У нее никогда не было денег. Дом, в котором она умерла, – ее первый и единственный собственный дом. Это был очень простой дом, но для нее он стал всем. Мэрилин была слишком наивной. Мне больно думать, что люди, которые теперь управляют ее имуществом, делают целые состояния, а ведь эти деньги она могла бы использовать сама»312.
С марта 1962 года Мэрилин проживала в доме по адресу 12305 5-я Хелена-драйв, но время от времени наведывалась на свою старую квартиру (882 Норт-Дохени-драйв). Согласно Хилди Гринсон, однажды после аналитического сеанса она пригласила к себе водителя такси, который вез ее домой