— Да, ходят слухи, что они то ли должны собраться, то ли уже собрались. Никто не знает, где именно — возможно, где-то за городом. Место, где проводится собрание, держится в тайне. Боятся нового нападения или осады. У нового интеррекса будет право провести выборы; но при теперешней неразберихе, когда никто ни с кем не может договориться, вряд ли в ближайшие пять дней у республики появятся консулы. Да, насчёт «договориться»: сегодня опять будет контио, только на этот раз его созывает не…
— Не отличающийся столь радикальными взглядами Марк Целий.
— Да, и я слышал…
— Что сам Милон выступит с речью.
Эко искоса глянул на меня.
— Папа, для человека, который бывает на Форуме лишь тогда, когда я его туда вытаскиваю, ты на удивление хорошо осведомлён. Нутром чую, ты снова перемолвился словечком-другим с Цицероном. Ну-ка, расскажи.
Я рассказал, не упуская ничего. Вывод, сделанный Эко, был для меня несколько неожиданным.
— Помпей ведёт себя, как последний подонок.
— Не знаю, не знаю.
— Да он же просто нож ему в спину воткнул! После того, как они были союзниками столько лет…
— Ну, знаешь ли, всякие досадные мелочи вроде убийства способны испортить даже самые тёплые отношения. Если Милон и вправду убил Клодия — как ты думаешь, насколько хватит у Помпея чувства долга перед бывшим союзником?
Эко бросил на меня заинтересованный взгляд.
— Почему ты так говоришь?
— Как «так»?
— Ты сказал сейчас: «Если Милон и вправду убил Клодия».
— Ну да, сказал.
— Не понимаю, почему ты защищаешь Помпея. Возьмём, к примеру, Цицерона. Вот он как поддерживал Милона, так и поддерживает. Это союзник, я понимаю.
— Ну, на пристрастия Цицерона такие мелочи, как убийство, никогда не влияли.
— Наверно, это потому, что у них так много общего.
— У Цицерона с Милоном? — Я подумал о Цицероне, который и в молодости не мог похвастаться богатырским здоровьем, а к зрелости нажил болезнь желудка; который отличался хитростью и расчётливостью и всегда был себе на уме; обладал утончённым, изысканным вкусом. Потом подумал о Милоне — крепком, здоровом, как бык, с грубоватой прямотой, которую не смягчили ни деньги, ни образование. — Что между ними общего?
— Они оба новички. Причём самые выдающиеся среди новичков, разве нет? Две самые яркие звёзды на политическом небосклоне. Вернее, будут две — если Милон всё же умудрится добиться консульства.
Что верно, то верно. Цицерон был первый из своего рода, кто получил магистратуру. Разумеется, он происходил из семьи вполне и даже весьма зажиточной; но никто из его предков не занимал государственных должностей. Получив в тридцать лет должность квестора, Цицерон стал тем, кого на политическом жаргоне называют новым человеком, или новичком — что уже само по себе было большим достижением. Однако Цицерон на этом не остановился. От квестора к эдилу, от эдила к претору, от претора к консулу — высшей должности в республике. Как правило, консулами становятся лишь те, чьи предки уже занимали некогда этот пост. Стремясь укрепить своё положение, нобили пускаются на любые ухищрения, лишь бы не допустить к консульству тех, кто не принадлежит к их кругу. Вопреки всему Цицерон прошёл на выборах. За последние несколько десятилетий это был первый случай, когда новичок получил консульство.
Милон также был новичком. И если он станет консулом, это будет второй новичок после Цицерона, добившийся высшей должности в республике.
— Что ж, Эко, ты прав. Думаю, они ощущают себя членами весьма элитного общества, состоящего из них двоих. Они сумели возвыситься над своим происхождением…
— И теперь могут поглядывать свысока на таких, как мы с тобой.
— И при этом оба они чужаки среди знатных, привилегированных семей, чьим отпрыскам на роду занимать высокое положение…
— Вроде их общего врага Клодия.
— Или Помпея, — кивнул я. — Или Цезаря.
— И это даже лучше, что Цицерон и Милон так не похожи внешне. Каждый из них — второе я другого.
— Второе я? Неотделимое от первого, ты хочешь сказать? Что ж, Цицерон действительно твёрдо решил не отрекаться от Милона, даже рискуя вызвать недовольство толпы. Или Помпея, если уж на то пошло.
— Как многим он готов рисковать — вот в чём вопрос.
За своё решение пойти на созванное Целием контио мне некого винить, кроме себя.
Народу собралось даже больше, чем вчера. Известие о том, что у дома Лепида произошло настоящее сражение, заставило множество людей покинуть свои дома и отправиться на Форум. Как я уже говорил, в час беды инстинкт велит римлянам собраться вместе и внимать речам предводителей.
Благодаря телохранителям, расчищавшим нам путь, мы сумели пробиться к самой платформе. Я всматривался в лица окружающих, пытаясь угадать настроение толпы. Насколько я мог судить, сегодня на Форуме собрались люди зажиточные. Я заметил нескольких, одетых в тоги из дорогой шерсти; таких сопровождали телохранители и клиенты.
Подтолкнув меня локтем, Эко незаметно указал на одного из таких богачей, стоящего в нескольких шагах.
— Торговец, — тихонько сказал он.
— Банкир, — возразил я — просто так, из духа противоречия.
— Сторонник Милона?
— Скорее, противник Клодия. И больше разозлён сожжением Порциевой базилики, чем Гостилиевой курии.
Эко кивнул.
— На сторону Милона его привлекает то, что Милон спас Лепида.
— Должно быть, надеется, что кто-то сделает для него то же самое, если толпа нападёт на его дом.
— По-твоему, он думает, что Милон — это тот, кто ему нужен?
— Может, он затем и пришёл сюда, чтобы определиться.
Большинство же собравшихся, судя по одежде, отличались куда более скромным достатком — лавочники, ремесленники, а то и просто свободнорожденные работники чужих мастерских. Один такой стоял совсем рядом — хмурого вида человек в явно поношенной тоге, сопровождаемый одним-единственным рабом.
— Похоже, в случае чего этому терять меньше, чем нашему гипотетическому банкиру.
— В случае чего, у него и останется меньше. Пожар в его инсуле сделает его нищим.
— Ну, голодать-то ему не придётся. Стараниями Клодия ему гарантирован кусок хлеба.
— Такие люди ждут от государства не столько дарового хлеба, сколько порядка и стабильности. В стабильности и порядке он заинтересован не меньше нашего гипотетического банкира.
— Думаешь, он за этим сюда пришёл? За стабильностью и порядком?
— В конце концов, почему бы и нет?
— А вот мы сейчас узнаем. — И потянув меня за руку, Эко направился к объекту нашего спора — к вящему изумлению наших телохранителей, вынужденных с трудом пробиваться за нами.
— Гражданин, — обратился к нему Эко, — мы, кажется, знакомы?
Человек внимательно посмотрел на него.
— Нет, не думаю.
— А мне кажется, вечерами мы сиживаем в одной таверне.
— В «Трёх дельфинах»?
— Да. Уютное местечко. Помнится, как-то раз мы славно подшутили над тем странным малым, что там работает.
— Гай его зовут. — Хмурое лицо прояснилось. — Да уж, он парень с придурью.
— Ну и, конечно… — Эко поднёс ладони к груди, изображая пышные женский бюст.
— Дочка трактирщика. — Человек широко ухмыльнулся. — Младшенькая. Про которую отец думает, что она всё ещё девственница.
Эко тихонько толкнул меня ногой. Рыбка была на крючке. Расположить к себе незнакомца — трюк, которому Эко научился у меня, и теперь любит прихвастнуть перед наставником своим умением. Я заметил, как он бросил быстрый взгляд на руки с загрубевшими, потрескавшимися пальцами и въевшейся под ногти красной краской.
— А ты всё ещё работаешь в красильне?
— А где же ещё? Мою и крашу, мою и крашу, изо дня в день, вот уже двадцать лет — в старой красильне на улице Суконщиков.
— А это правда?
— Что правда?
— Ну, что говорят? — Эко заговорщически понизил голос. — Сколько люди Милона тебе заплатили?
Суконщик колебался. Он посмотрел на Эко, потом бросил недоверчивый взгляд на меня.
— Этого не бойся, — успокоил его Эко. — Он мой старый приятель. И немой к тому же.
Я незаметно пнул Эко ногой. То была наша старая шутка — это Эко когда-то был немым, а не я. Теперь же мой приёмный сын лишил меня возможности вставить хоть слово.
— Так сколько тебе заплатили?
— Думаю, столько же, сколько всем.
— А всё-таки?
— По мне, так вполне достаточно. — Красильщик хлопнул по спрятанному в складках тоги кошельку, издавшему приглушённый звяк. — Обещали ещё больше, если проголосую за него на выборах. А тебе?
— Сотню сестерциев.
— Что? Сотню? А мне лишь половину!
— Сотню на двоих. — Эко кивнул на меня.
— А, тогда ладно, — успокоился было красильщик, но тут же снова нахмурился. — Но если он немой и даже кричать в поддержку не может, зачем платить ему столько же, сколько…
— Так-то оно так, но сам посуди: у каждого из нас по двое рабов, а они ребята крепкие и горластые; лёгкие у них — будь здоров. А у тебя лишь один раб. Так что даже при том, что мой друг немой, получается, что у нас пять голосов, а у тебя только два.
— Ну, разве что так.
— А как тебе вообще всё это? — Эко жестом обвёл Форум и тяжело вздохнул — дескать, до чего дошло.
— Да как всегда, разве что ещё хуже. — Суконщик передёрнул плечами. — Раньше очерняли, теперь стали просто убивать. Пусть бы уже перебили друг друга, а то от них одни несчастья. Эти великие как друг с другом сцепятся — жди беды.
Эко понимающе кивнул.
— Выходит, ты не очень-то высокого мнения о Милоне?
Собеседник презрительно хмыкнул.
— Скажешь тоже, высокого! Положим, он чуть получше некоторых, иначе меня бы здесь не было. Вот на контио, созванное клодианами, я бы ни за какие деньги не пошёл. Этот Клодий был похотливее мартовского кота! С сестрой родной трахался! А ещё про него говорят, что юнцом он спал со стариками за деньги. Не зря же про него поют: «Сперва отдался сам, а после брал сестру». Ещё я слыхал…
— И всё-таки это Клодий провёл закон о бесплатной раздаче хлеба для римских граждан.