Завидев меня, Клодия отвернула лицо. При других обстоятельствах я решил бы, что она хочет продемонстрировать свой безупречный профиль. Чёрные густые волосы были распущены в знак траура, чёрной была её стола, чёрными были подушки. Чернота поглощала её, и только лицо и шея белели в темноте.
Я сел рядом. По-прежнему глядя в сторону, она коснулась моей руки.
— Спасибо, Гордиан. Я боялась, что ты не захочешь придти.
— Чего же, по-твоему, я мог испугаться? Смутьянов на улицах?
— Нет, твоей александрийской жены. — Её губы тронула тень улыбки.
— А куда мы едем?
— В дом Публия. — Улыбка застыла. — Наверно, теперь надо говорить «в дом Фульвии».
— Зачем?
— Помнишь, в ту ночь я сказала, что мы, возможно, обратимся к тебе. И я была права. Фульвия хочет тебя видеть.
— С чего вдруг? Помнится, в тот раз твоя невестка была не слишком рада моему присутствию.
— Ну, Фульвия — женщина практичная. Она решила, что ты ей нужен.
— Зачем же я ей понадобился?
— Она сама тебе скажет. А я прошу только об одном: если узнаешь, как погиб мой брат, расскажи мне. — Клодия обратила ко мне взгляд и порывисто сжала мою руку. — Ты ведь веришь в правду, Гордиан. Тебе важно знать правду. Мне тоже. Если я буду знать, кто и почему убил Публия, может, я смогу перестать плакать. — Она снова слабо улыбнулась и выпустила мою руку. — Мы приехали.
— Уже? — Носильщики двигались так плавно, что я едва замечал, что нас несут.
— Да. Я подожду здесь, а потом отвезу тебя домой.
Рабыня раздвинула занавески. На земле меня ожидала услужливо подставленная ступенька. На площадке перед домом Клодия в этот раз не было никого, лишь несколько гладиаторов охраняли террасы и вход. Один из охранников Клодии проводил меня вверх по лестнице ко входу. Тяжёлые бронзовые двери распахнулись передо мной, как по волшебству.
За дверью ждал другой раб. Он провёл меня через множество залов и галерей вверх по лестнице в комнату, где я в прошлый раз не был. Комната была угловая, и в распахнутые окна, выходящие на две стороны, открывался вид на крыши Палатина и на Капитолийский холм с его величественными храмами. Выкрашенные в ярко-зелёный цвет стены были разрисованы белыми и голубыми геометрическими фигурами в греческом стиле. То была просторная комната, полная света и воздуха.
На стуле у окна восседала Семпрония, набросив на плечи красное одеяло. Волосы, всё ещё не уложенные в причёску из-за траура, сегодня, однако, были стянуты на затылке и спадали сзади, почти касаясь пола. Взгляд, которым она меня встретила, был так же холоден, как февральский день за окном.
Фульвия стояла на фоне окна. Из-за бьющего в глаза яркого света я в первый миг увидел лишь тёмный силуэт, но тут она шагнула к матери, и я смог разглядеть её лицо. Моё первое впечатление полностью подтвердилось. Моложе Клодии лет на десять и не красавица; но и не из тёх, кого можно назвать невзрачной. Что-то в выражении её глаз наводило на мысль, что эта женщина себе на уме.
Фульвия села на другой стул рядом с матерью. Больше никаких сидений в комнате не было, так что мне пришлось стоять.
— Клодия говорит, ты умный человек, — сказала Фульвия вместо приветствия, окидывая меня оценивающим взглядом. — Думаю, ей виднее.
Я лишь пожал плечами, не зная, считать ли это комплиментом или оскорблением.
— Мне известно, что последнее время ты бываешь у Цицерона. — Она не сводила с меня взгляда.
— Последнее время — нет.
— Я имею в виду, с тех пор, как убили моего мужа.
— Да, я бывал у него несколько раз. Откуда ты знаешь?
— Скажем так, я унаследовала глаза и уши моего мужа.
И переняла его непроницаемость. Даже сейчас, глядя на Фульвию, я не мог с уверенностью сказать, был ли её горестный вопль в ту ночь работой на публику, или же она действительно на миг позволила своему горю вырваться наружу. В поведении сидящей передо мной молодой женщины не чувствовалось никакой скорби. О, разумеется, она была одета в чёрное; но тем её траур и исчерпывался. Клодия с её припухшими, покрасневшими глазами и распущенными волосами куда больше походила на безутешную вдову. А Фульвия… Фульвия, скорее, напоминала наследницу, которая, не проливая понапрасну слёз, принимает на себя управление имуществом усопшего.
— Не пытайся разгадать мои планы, — сказала Фульвия, — перехватив мой взгляд. — Я не собираюсь разгадывать твои. Меня не интересуют твои дела с Цицероном. И мне не нужно от тебя ничего такого, что нарушило бы твои обязательства по отношению к нему или к Милону. — Я протестующе поднял ладонь, собираясь возразить, но она продолжала, не замечая моего жеста. — То, что Милон убил моего мужа, известно и так. Тебя я прошу узнать другое.
— Что же?
Впервые с начала разговора Фульвия замялась. На лбу пролегла морщинка, губы едва уловимо дрогнули.
— Есть один человек — он был другом моего мужа. Он и мой друг… давний друг. Он предлагает помочь мне… в том, чтобы добиться суда над Милоном. И мне его помощь нужна. Вот только…
— Только что?
— Я не уверена, что могу ему доверять.
— Как его зовут?
— Марк Антоний. — Она подняла бровь. — Ты знаешь его?
— Нет.
— Но ты сейчас так посмотрел…
— Я слышал о нём. Один из приближённых Цезаря… да теперь припоминаю. Я встретил его в ту самую ночь, когда шёл от твоего дома. Он ещё сказал, что знает моего сына. Мы перекинулись несколькими словами.
— Только несколькими?
— Он спросил, правда ли, что говорят. Про Публия Клодия. Я сказал, что да, правда.
Семпрония шевельнулась на стуле, плотнее запахнувшись в одеяло. Неужели у Фульвии тоже когда-нибудь будут такие же жёсткие черты?
— И что же он?
— Его лица я разглядеть не мог — было темно. Но голос у него был грустный. Он сказал что-то вроде: «Бедный Публий. Значит, он мёртв, к худу это или к добру». Потом он пошёл дальше.
Фульвия повернула голову и стала смотреть в окно на Капитолийский холм вдали.
— Он был здесь, — заговорила Семпрония. — Но Фульвия не смогла его принять… она никого не принимала. Он поговорил с мужчинами в большой комнате и ушёл. Итак, мы точно знаем, что в ту ночь Антоний был в Риме.
— Да, — сказал Фульвия, всё ещё глядя в окно. — Но где он был в день перед этим?
— Ты подозреваешь, что он замешан в убийстве твоего мужа?
Вместо Фульвии ответила Семпрония.
— Да года не прошло с тех пор, как он пытался убить Публия своими руками!
— Мама преувеличивает, — сказала Фульвия, отведя взгляд от окна.
— Это называется преувеличивать?
— О чём это вы? — спросил я.
— Неужели ты ничего не слышал? — спросила Фульвия. — Я-то думала, что эта история облетела весь Рим — такая соблазнительная сплетня. Очевидно, раз в кои-то веки люди придержали языки. Впрочем, там была всего лишь случайная перепалка между двумя старыми друзьями.
— Если бы Антоний тогда его догнал, перепалкой бы не кончилось! — убеждённо заявила Семпрония.
— А что произошло?
— Дело было на Марсовом поле в прошлом году, — стала рассказывать Фульвия. — В один из тех дней, когда выборы должны были состояться, и их потом в очередной раз отложили. Мне рассказывали, что всё было, как обычно: кандидаты ораторствовали перед народом, какие-то люди совали избирателям деньги, кое-где препирались, было несколько драк — ну, тебе лучше знать. Я хочу сказать, ты ведь мужчина, ходишь на выборы и знаешь, что там обычно творится. Возможно, ты даже был на Марсовом поле в тот самый день.
— Не был. Последний раз я ходил на выборы десять лет назад — в тот год, когда Катилина добивался консульства.
— Ты голосовал за Катилину? — с внезапным интересом спросила Семпрония.
— Нет. За одного человека, называвшего себя Немо. Совершенно безголовый был человек.
Женщины смотрели на меня непонимающе.
— Это длинная история. В общем, неважно. Нет, я не был в тот день на Марсовом поле; но могу представить себе, что там творилось. Так что же произошло?
— Антоний и мой муж заспорили. Сперва по-дружески; потом слово за слово — и началась ссора. Публий никогда не уточнял, кто из них что сказал.
— Зато мы отлично знаем, чем дело кончилось, — заявила Семпрония презрительно и в то же время с удовольствием. — Антоний выхватил меч и гнал Публия через всё Марсово поле, от края и до края.
— А где же были телохранители твоего мужа? — спросил я у Фульвии.
— Те самые телохранители, что сопровождали в тот день? Понятия не имею. Зато отлично знаю, где они теперь. В каменоломнях. — Её глаза блеснули, на какой-то миг сделав её очень похожей на мать. — Как бы то ни было, с Публием тогда ничего не случилось.
— Не считая унижения. Забиться в чулан под лестницей на каком-то кишащем крысами складе — словно удирающий от порки раб в какой-нибудь третьеразрядной комедии…
— Хватит, мама.
Взгляды их встретились. Я почти физически ощутил напряжение между ними. Именно в таких случаях говорят «нашла коса на камень». Наконец, Семпрония отвела взгляд и как-то поникла. Фульвия, защищавшая честь покойного мужа, села ещё прямее. Да, весёлая, должно быть, семейная жизнь была у Клодия — с такой женой, такой тёщей и ещё сестрицей в придачу. Не удивительно, что он был уверен в своей способности управлять Римом. Уж если он в своём доме мог управляться…
— А из-за чего они, собственно, тогда поссорились?
— Я же сказала: я не знаю.
— Но есть же у тебя какие-то предположения.
Фульвия снова устремила взгляд в окно. Она всё время то уносилась мыслями куда-то, то внезапно брала инициативу разговора в свои руки. Может, это трюк такой, чтобы сбить меня с толку? Или у неё вообще такой характер? Или всему виной шок, вызванный потерей мужа?
— Тебе незачем отвлекаться на такие подробности, Гордиан. Всё, что от тебя требуется — выяснить, замешан ли Антоний в том, что произошло на Аппиевой дороге.
— Прежде я хотел бы выяснить, что именно произошло на Аппиевой дороге.
— Значит, ты берёшься за моё поручение?