— А что было потом?
— Сестра выглянула в окно, чтобы узнать, кто гонится за Клодием, и увидела, что какой-то человек лежит на дороге, а двое других рубят и колют его своими мечами, ударяют снова и снова; и кругом всё залито кровью. Должно быть, то был человек Клодия, потому что двое других были Эвдем и Бирра; сестра узнала их сразу же. Как духи из царства мёртвых, она говорит, или как чудовища из какого-то древнего придания. А ещё дальше тоже лежали мёртвые; и люди с оружием мчались прямо к харчевне. Много людей, целая армия. Представляю, как сестра перепугалась! Эвдем и Бирра покончили с упавшим и тоже двинулись сюда. Представить — и то страшно. Бедная моя сестрёнка… — Она горестно покачала головой.
Эко отодвинул тарелку с таким видом, точно его слегка замутило. Давус не сводил с женщины глаз, не переставая отдирать зубами мясо от кости.
— А дальше?
— Марк запер на засов двери, закрыл все ставни в нижнем этаже. Люди Милона подбежали к дверям и стали колотить в них — кулаками и рукоятками мечей. Сестра говорит, грохот был ужасный. Она зажала уши; но шум не утихал. Треск ломающегося дерева, лязг мечей, крики и стоны. — Женщина возвела очи горе. — Иногда ночью я не могу заснуть, когда представляю, что довелось пережить моей бедной сестре, когда она пряталась наверху, совершенно одна и беспомощная. В конце концов она собрала все одеяла, какие там были, забилась в угол и навалила их на себя. Она говорит, что совершенно не помнит, как это сделала. Только когда всё утихло, до неё дошло, что она сидит под всей этой кучей одеял, накрывшись с головой, обливаясь потом и при этом трясясь с головы до ног, точно нагая на холодном ветру.
— И сколько времени это продолжалось?
— Кто скажет? Может, несколько мгновений; может, целый час. Наконец сестра решилась выглянуть из-под одеял. В комнате наверху, кроме неё, по-прежнему никого не было. Снизу не доносилось ни звука. Сестра подошла к окну и выглянула наружу. По всей дороге валялись убитые. Но самое странное, что перед домом стояли носилки, а вокруг собрались люди.
— Носилки?
— Да. Не повозка и не закрытый экипаж, а носилки, которые носят рабы. Такие, с занавесками. Когда моя сестра их увидела, они стояли на земле, а рядом стояли носильщики. А над одним из упавших склонились мужчина в тоге сенатора и женщина. Мужчина и женщина что-то говорили.
— Твоя сестра узнала сенатора в лицо?
— Нет; но она узнала носилки. За много лет мы видели их много раз — когда их проносили мимо — то по дороге в Рим, то из Рима. Это носилки сенатора Секста Тедия — у него вилла на горе Альба. Самого сенатора я в лицо никогда не видела — он не из тех, кто заглядывает в придорожные харчевни.
— А склонились они над кем?
— Над Клодием.
— Твоя сестра сумела разглядеть это даже на таком расстоянии?
— Значит, сумела. По крайней мере, она сказала, что это был Клодий.
— Как же он оказался на дороге?
— Кто знает? Может, Эвдем и Бирра выволокли его, как собаки кролика.
Я вспомнил об отметинах на горле мертвеца. Кто знает; может, его и вправду тащили за шею.
Женщина глянула на наши тарелки.
— О, да вы даже не доели! В такой холодный день мужчине надо хорошенько набить брюхо горячей едой, чтобы хватило сил на дорогу. Вот хороший едок! — И она широко улыбнулась Давусу, который как раз высосал мозг из последней косточки и теперь жадно глядел на еду, оставшуюся на наших с Эко тарелках. — Неужели кролик был нехороший?
— Замечательный, — от души уверил я. — Зажарен, как надо. Мы просто слишком много съели твоего замечательного хлеба и сыра. — Я подвинул наши с Эко тарелки Давусу и снова обратился к женщине. — Значит, по всей дороге лежали мёртвые, а сенатор Тедий с женой…
— Не с женой. Он вдовец, а та женщина — его дочь. Она никогда не была замужем и очень привязана к отцу. Других детей у него нет.
— Значит, сенатор Тедий с дочерью стояли на дороге, решая, что делать с Клодием. А куда подевались люди Милона?
— Исчезли. Убрались восвояси. Они ведь сделали, что хотели; так чего же им мешкать? А когда моя несчастная сестра наконец отважилась спуститься сюда — о, я знаю, что она увидела, потому что сама потом видела это своими глазами. Полный разгром. Всё перевёрнуто вверх дном, дверь сорвана с петель, ставни разбиты в щепки. Можно подумать, здесь бесновались фурии. Марк лежал у самой лестницы, он был мёртв. У самой лестницы и весь изрубленный. Он до последнего защищал мою сестру, не пускал их наверх. Сестра даже не помнит, как она добралась до нашего дома — это дальше по дороге. Она едва могла говорить — так она рыдала.
— А Сенатор Тедий со своими людьми?
Женщина передёрнула плечами.
— К тому времени, как мы с мужем добрались сюда, их здесь уже не было. И тела Клодия тоже не было. Потом мы узнали, что сенатор отправил тело в Рим в своих носилках, что целая толпа собралась перед его домом, и костры жгли всю ночь. Несчастная Фульвия! Но я думаю, ей всё-таки легче, чем моей сестре. Тут не было ни соболезнующей толпы, ни костров. Нам и горевать-то особо некогда было. Надо было поскорее приводить здесь всё в порядок. На следующий день мой муж свёз убитых к конюшне. Какой-то человек приехал с виллы Клодия на подводе и забрал их. Кровь с дороги никто не смывал — отсюда до самого алтаря Доброй Богини полно пятен, сами увидите. И если вы думаете, что кто-то счёл нужным возместить нам убытки, вы ошибаетесь. А ведь пришлось ставить новую дверь и ставни. Я сказала мужу, что мы должны подать на Милона в суд; но он считает, что надо подождать, пока станет ясно, откуда в Риме ветер дует, иначе можно нажить себе беды. Как вам это? Честные люди должны терпеть несправедливость и даже пожаловаться не смеют, а Милон ещё и имеет наглость выставлять себя в консулы. Куда только катится этот мир?
Я сочувственно покивал.
— Значит, когда вы с мужем пришли сюда, тут уже никого не было?
— Никого кроме убитых.
— А в котором часу это случилось?
— Ближе к вечеру. Со слов моей сестры, Милон приехал в Бовиллы примерно в девять. Он напоил здесь коней и двинулся дальше. В десятом часу тут появился раненый Клодий со своими людьми, а уж потом — головорезы Милона.
— Значит, в десятом? Не позднее?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Просто в Риме говорят столько всякого…
У открытой двери послышался шум множества голосов. Я напрягся, но женщина широко улыбнулась вошедшим.
— Сегодня жареный кролик, если мой нос меня не обманывает, — весело сказал один из них.
— И к нему репа, в фирменном соусе нашей хозяйки! — отозвался другой, принюхиваясь.
Вся компания расселась за столами в углу. Я обратился к женщине.
— Сколько мы должны? — И отсчитывая деньги из кошелька Эко, добавил тихо, чтобы вошедшие не слышали. — Твоя сестра — как она теперь?
— По-моему, она сломлена. Не знаю даже, оправится ли она когда-нибудь от такого удара.
— А можно с ней всё-таки поговорить?
— Поговорить? — нахмурилась хозяйка.
— Да. — Я понизил голос ещё больше. — Извини, что не сказал тебе сразу. Я не знал, могу ли тебе доверять. Теперь вижу, что могу. Я здесь по поручению Фульвии.
Её брови удивлённо взлетели кверху.
— Вдовы Клодия?
— Да. Пожалуйста, говори тихо. Теперь, когда я узнал, как ты относишься к Милону и его жене…
Нас прервал шум.
Компания в углу, которой наскучило ждать, увлечённо скандировала:
— Кролика! Кролика! Кролика!
В такт выкрикам они стучали по столам, то и дело заливаясь добродушным смехом.
— Да погодите, сейчас! Ишь, расшумелись! — прикрикнула хозяйка со строгостью, которую завсегдатаи явно сочли напускной, потому что продолжали.
— Репу! Репу! Репу!
Хозяйка подалась ко мне и заговорила почти шёпотом.
— А, понимаю. Ты здесь, чтобы помешать Милону в его планах.
— Я бы не стал так говорить. Всё, что я могу сказать тебе — это что Фульвия поручила мне детально выяснить обстоятельства смерти её мужа.
Она понимающе кивнула.
— Вот почему мне очень нужно поговорить с твоей сестрой.
— Мне очень жаль, но это невозможно.
— Я понимаю, она сейчас в таком состоянии…
— Не в этом дело. Она уехала.
— Уехала?
— Да, вместе со своим сыном. К нашей тёте в Регий. Мы решили, что ей лучше уехать подальше отсюда на некоторое время.
Я кивнул. Действительно, куда уж дальше. Регий на самой оконечности полуострова.
— Жареный кролик и репа в соусе! Жареный кролик и репа в соусе! — Завсегдатаи и не думали утихомириваться.
Хозяйка пожала плечами.
— Сам видишь, я должна заняться ими. Удачи тебе. Всякий, кто против Милона…
— Жареный кролик и репа в соусе!
— Ещё только один вопрос…
— Да?
— Ты знаешь Марка Антония?
— Нет.
— Уверена?
— Впервые слышу это имя. Должно быть, кто-то нездешний.
— Жареный кролик…
Хозяйка возвела очи горе.
— Пойду задам им корм, пока они тут всё не разнесли. — И улыбнувшись на прощание Давусу, заторопилась на кухню.
Глава 16
— Что теперь? — спросил Эко, когда мы вышли из харчевни. — Я бы не прочь вздремнуть после трапезы.
Давус потянулся и зевнул.
— Глупости. День в самом разгаре, а нам ещё многое надо успеть. Давус, приведи коней.
Мы двинулись дальше по Аппиевой дороге, миновали конюшни, затем уборные, которые Фауста Корнелия некогда сочла недостаточно чистыми.
— Думаешь, жена Милона и вправду такая привереда? — со смехом спросил Эко.
— Не имею чести знать её лично; но наслышан более чем достаточно. Не то, чтобы я интересовался сплетнями; но Бетесда пересказывает их Диане, когда мы собираемся за столом; так что приходится слушать.
— Ну да, понятно. Со мной та же история. Менения вечно пересказывает мне городские сплетни. Не могу же я всякий раз затыкать уши. А раз уж так вышло, расскажи мне, что ты о ней слышал, а я расскажу тебе, что слышал я.
Я рассмеялся. Давус, чуждый иронии, смотрел на нас, как на ненормальных.