Человек, с которым я условился о встрече, жил в районе доков, в мансарде над механической мастерской.
Композиторы-авангардисты, как правило, люди не очень состоятельные. За плоды своего труда они получают совсем немного. Поэтому проживают они обычно в бедных кварталах, пьют дешевое красное вино, отпускают бороды и украшают стены своих убогих жилищ плакатами. Их сожительницами нередко бывают довольно эгоистические и не слишком чистоплотные женщины. Но я на это не обращаю внимания. Для меня главное — талант. А эти молодые музыканты обычно невероятно одаренные.
И вот я карабкаюсь по крутой лестнице, неся тяжелое стереооборудование. Затем спускаюсь вниз за ящиком с магнитофонными лентами. И все время до меня доносится непрерывный шум из мастерской на первом этаже и рев пароходных сирен из близлежащего порта.
Следует признать, что условия для прослушивания моих довольно утонченных звуковых эффектов были далеко не идеальны, однако хозяин мансарды и его подруга оказались людьми очень тактичными, необыкновенно доброжелательными и сердечными.
Они усадили меня на широкий диван, напоили вином из большого кувшина и ждали, когда утихнет шум в мастерской и рабочие разойдутся по домам.
— Они заканчивают работу около шести, — сказал мой новый приятель.
А пока мы разговаривали о концерте, который должен состояться в апреле, о его огромном значении, о том, что «наверняка будет сломан лед» и т. д. Местом проведения был выбран зал в Бронксе, принадлежащий какой-то молодежной организации, а несколько звукооператоров согласились приготовить фонограммы. Многие зарубежные композиторы уже представили свои произведения, сочиненные специально для «электронных мозгов». Организаторы мероприятия рассчитывали «поднять шумиху в прессе». Все упиралось в одну проблему — деньги. У организации их было очень мало.
Пришлось выписать чек.
Сумма была небольшой, всего лишь сто долларов, но я так и не признался Мэри в своем поступке, который она квалифицировала бы как попытку подкупа. А у меня в мыслях этого не было.
Мои новые друзья оказались людьми искренними и преданными искусству. Настоящими эстетами. После прослушивания «Метопи» они открыто подвергли меня критике, совсем как если бы я не способствовал увеличению их концертного фонда. Честно говоря, они судили даже слишком строго.
— Это нуждается в большой доработке, — заявил молодой человек.
— Да, — согласилась девушка. — Кроме того, мне кажется, что следует убрать всю ту часть с вязальными спицами и цветочными горшками. Кейдж использовал это еще несколько лет назад.
Также критично они отнеслись к пятой и второй частям.
— Зато девятая часть, — похвалил меня юноша, — великолепна, оригинальна, эффектна… Особенно мне понравился дуэт для наперстков. В первой и третьей частях тоже есть немало удачных моментов… вот если бы все было именно такого уровня…
Он почесал бороду.
— Я могу сделать несколько купюр, — сказал я поспешно, — и переработать некоторые партии. Времени еще предостаточно.
— Да, купюры безусловно необходимы. Произведение явно затянуто. А каким будет финал? Ведь вы принесли незаконченную вещь. В таких условиях нам трудно что-либо обещать вам…
Я был сокрушен и подавлен их глубокими познаниями в современной музыке. Понимая, что от них зависит все мое будущее, я стал горячо убеждать, что собираюсь как следует поработать над всеми частями и не успокоюсь, пока «Метопи» не станет шедевром. Я уверял их, что имею в запасе немало совершенно оригинальных идей и у меня достаточно времени, чтобы претворить их в жизнь. Я также уверял, что учту в своей работе все их советы. И добавил, что если у них есть сомнения, то я готов каждую неделю привозить им результаты своей работы или проигрывать по телефону новые и переработанные фрагменты…
— Не стоит, — снисходительно улыбнулся молодой человек. — В этом нет необходимости. Кроме того, у нас нет телефона. Мы не сомневаемся в вашем таланте. Включаем ваше произведение в программу, согласны? Однако я прощу вас сократить его на пятнадцать минут.
— На пятнадцать минут! — воскликнул я и посмотрел на катушки, лежащие на столе. Там было записано уже час с четвертью. Это являлось результатом долгого и изнурительного труда.
— Так необходимо. Как ты считаешь, Беверли? — обратился он к своей подруге. Та кивнула головой в знак согласия. Молодой человек встал и, улыбаясь, начал складывать мои катушки в ящик.
— Постарайтесь сконцентрировать ваши идеи, хорошенько профильтруйте и выбросьте все лишнее. В этом состоит великая тайна подлинного искусства. Не нужно распыляться. Экономия средств — вот мое творческое кредо. Никогда не следует удовлетворять слушателя полностью…
Было уже около восьми. Я спускался по грязной, вонючей лестнице, таща свою тяжелую амуницию. Входные двери с треском захлопнулись за мной.
Я испытывал такую злость, что мне стало дурно. У меня появилось желание взлететь обратно наверх и покромсать эту парочку, как капусту. Но вскоре я успокоился и убедил самого себя, что все это глупые детские эмоции. Они ведь твердо обещали мне участие в концерте. А к критике настоящий композитор должен привыкать.
Вспомнились Моцарт, Бетховен, Франц Шуберт…
Я вышел на улицу и стал осматриваться в поисках такси.
Уже заметно похолодало и квартал выглядел мрачно и безлюдно. По обеим сторонам улицы в основном тянулись длинные складские помещения, а над ними нависали огромные черные тучи. Кругом ни одного освещенного окна. Ни одного такси.
Окруженный тревожной тишиной я двинулся вперед, надеясь выйти на более освещенную улицу. Со стороны доков дул соленый бриз и изредка доносились заунывные гудки судов. Мои шаги гулким эхом разносились по пустынной улице. Редкие фонари отбрасывали зловещие тени на потрескавшийся тротуар.
Как все изменилось с той поры, когда я приехал в этот район. Здесь были оживленные улицы, забитые грузовиками и легковыми автомобилями. По тротуарам двигались толпы народа. Но прошло немало времени, как окончилась работа, и всех пешеходов поглотили автобусы и метро. Наверное, мой приятель был единственным человеком, снимавшим здесь жилье.
Какие идеальные условия для убийства, подумал я… и эта мысль сразу же напомнила мне о нашей голубой яхте. Ничего удивительного, если учесть всю окружавшую меня обстановку: запах порта, темноту, мрачные старые строения из камней и прогнивших досок… Мне стало не по себе.
Предположим, Что Робинсон невиновен.
Некто пытался столкнуть меня с моста, некто поехал за мной в Аннаполис и похитил мой автомобиль. И этот некто наверняка знает о том, что я отправился в Нью-Йорк, а как утверждает Мэри стоит мне только выехать из дому, со мной обязательно происходит какая-нибудь неприятность. Видимо, этот неизвестный убийца избрал меня своей любимой жертвой. И если это не Робинсон, то ничего не мешало моему преследователю отправиться вслед за мной и сейчас подкарауливать меня в темноте…
Я ускорил шаги и время от времени осторожно оглядывался назад. Мне казалось, что кто-то крадется за мной. Я был почти уверен, что видел темную фигуру, отделившуюся от стены дальнего дома.
Положение становилось критическим.
Оборудование, которое я тащил, было чертовски тяжелое и не давало мне бежать. Большие стереоколонки занимали обе руки, длинные провода путались в ногах, а ящик с лентами, который я водрузил сверху, грозил в любую минуту соскользнуть на землю… а он был самым ценным моим имуществом, итогом моей жизни, и я ни за что на свете не мог бы расстаться с ним.
Эти записи невозможно воссоздать повторно…
И все-таки, черт побери, ящик сорвался и катушки рассыпались по тротуару.
Я наклонился поднять их, а чтобы освободить руки, поставил колонки на землю… и как раз в тот момент, когда я сидя на корточках, собирал катушки, я услышал за спиной звук приближающихся шагов. Кто-то бежал в мою сторону и кричал пронзительным тонким голосом:
— Лидс… Ли-и-идс…
Я молниеносно запихнул ленты в карман пиджака, подхватил динамики и со всех ног бросился наутек.
Ноги сделались как ватные, сердце выскакивало из груди, спина и руки были напряжены до боли. Нагруженный и сгорбившийся, как верблюд, я мчался, не чувствуя под собою ног, спотыкаясь и проклиная все на свете.
Я силился позвать на помощь, но слова застревали в пересохшем горле. Да и звать-то было некого. Вокруг не видно ни полиции, ни такси, ни магазинов, ни освещенного окна.
Теперь я не сомневался, что Робинсон невинный ягненок, а настоящие убийцы — они, безымянные люди-тени, люди без лица, люди-чудовища, люди-оборотни. Дьяволы, которых боялась Мэри, которые пугали ее своими грохочущими голосами. У них злые, жестокие глаза, похотливая усмешка, безжалостные руки…
— Мистер Лидс!
Мои силы были на исходе. И вдруг… хвала небесам, я заметил такси.
— На помощь! — закричал я. — Спасите! Полиция!… Такси! Такси!
К счастью, ко мне вернулся голос, и такси остановилось рядом со мной. Я схватился за дверную ручку и тут кто-то опустил руку на мое плечо. Я резко обернулся.
— А вы настоящий спринтер, — улыбалось мне бородатое лице нового знакомого. — Я едва угнался. Вы забыли у нас свою авторучку.
Он отдал мне ее и, посмеиваясь, исчез в темноте.
— Куда ехать?
Я не был уверен, что мое трусливое поведение не подпортит мою репутацию в глазах будущего импресарио. Но, в конце концов, творческим людям позволительны всякие экстравагантные выходки. Главное — мое творение цело и невредимо. Я быстро уселся в такси и назвал водителю адрес своего отеля.
— Что-нибудь случилось? За вами гнались? — поинтересовался таксист.
— Нет, — коротко буркнул я, и он прекратил расспросы.
Еще долго мое сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Я пережил минуты смертельного ужаса. Конечно, всему виной явилась окружающая обстановка, подумал я и решил никому не говорить ни слова об этом происшествии. Я понимал, что вся история с голубой яхтой порядком расшатала мои нервы. До сих пор я, пожалуй, воспринимал ее как нечто абстрактное, хотя и осознавал жестокость, сопровождающую это мерзкое преступление, и только сейчас я словно сам побывал на месте жертвы. Я испытал чувства человека, преследуемого опасностью.