— Ой, мне нехорошо, ой, как мне нехорошо!
Ее стошнило прямо на платье Диты Фукс, стоявшей между ней и Рахелью, и она даже не извинилась. Аронович оттащил ее обратно в секретарскую. Рахель замерла, не понимая, что происходит, затем решилась войти в кабинет Тироша. И увидела все прежде, чем Сара Амир схватила ее и грубо вытолкнула наружу. У двери Рахель заметила Калицкого, с любопытством заглядывающего в кабинет Тироша. Увидев, что там, он позеленел; в это время из кабинета вылетел Тувье. Двери соседних кабинетов начали открываться, оттуда выбегали люди с искаженными лицами. Они забросали Сару вопросами, на которые та не отвечала.
Сквозь заволокшую все пелену Рахель чувствовала лишь хватку Сары Амир, затем до нее донесся гул голосов, заполняющих коридор.
Рахель пришла в себя в секретарской, где Тувье орал: «„Скорая“, полиция, быстро!» — и только тогда жуткий запах достиг ее.
Еще некоторое время лица людей в комнате казались ей размытыми, затем пелена стала рассеиваться, Рахель увидела Ароновича, с плотно сжатым ртом и перепуганным взглядом. Он подавал Адине, распростертой в кресле, стакан воды. Глаза Адины были закрыты, вода капала на полную шею, оттуда на грудь, на запачканную трикотажную блузку.
Лицо Шуламит искривилось после того, что рассказала ей Дита, она хрипло задышала, и ее выпученные глаза стали еще более пугающими, чем обычно.
В маленькой комнате секретарши, да и в коридоре теперь страшно было находиться. Рахели захотелось убежать оттуда.
Калицкий все так же стоял у двери, а по коридору распространялся жуткий запах, от которого потом месяцами невозможно будет избавиться, он стал чуть ли не материальным, приклеивался к телу. Дита, опираясь о стену, с посеревшим лицом, все повторяла:
— Что же это? Что же это может быть? Я не верю!
Она начала истерично кричать, чтобы ей дали выйти, Сара удерживала ее и бормотала что-то, и в ее голосе звучал явный страх. Лишь Яэль продолжала сидеть молча, подобно мадонне, которую Рахель когда-то видела в альбоме средневековой живописи. Дита подошла к окну, сделала глубокий вдох. Тувье продолжал кричать в трубку, как показалось Рахели, на иностранном языке. И тут вдруг перед ее внутренним взором явственно всплыла страшная картина, увиденная в большом красивом кабинете Тироша. Это воспоминание заставило Рахель опуститься на пол рядом с Ципи.
За дверью скопилось множество людей, желающих знать, что происходит, им никто не отвечал, а сквозь всю эту суматоху прокладывал себе путь высокий полный человек, снизу показавшийся Рахели просто великаном. Голос его весело гремел:
— Адиночка! Что все здесь делают?
Адина подняла голову, открыла глаза, посмотрела на него и принялась рыдать. Рахель поняла, что это и есть Арье Клейн.
Тувье посмотрел на него удивленно, телефонную трубку он все еще держал в руках.
— Вы здесь? Но ведь вы писали, что вернетесь послезавтра.
— Ладно, если вам не нравится, что я приехал раньше, я могу вернуться обратно.
Тут Арье понял, что произошло нечто экстраординарное. Радостное выражение его лица улетучилось, и он испуганно спросил:
— Что случилось?
Все глядели друг на друга и молчали. Люди, стоящие у двери, застыли в напряженном ожидании. Наконец, Калицкий тоненьким гнусавым голосом, как всегда с одышкой объявил:
— Идо Додай погиб вчера во время подводного плавания, Шауль Тирош только что найден мертвым в своем кабинете.
Несмотря на то что Калицкий стоял вплотную к Клейну, так что его голова была почти прижата к груди прибывшего, он громко выкрикивал это сообщение. Снаружи, за дверью слышались крики ужаса. Арье недоверчиво посмотрел по сторонам, бросился к столу Адины, нагнулся к ней, рывком поставил на ноги, встряхнул за плечи и сдавленным голосом произнес:
— Это правда? Скажи, это правда? Я хочу увидеть сам, — сказал он, взглянув на Ароновича. Тот кивнул и тихо произнес:
— Послушай, не нужно. Он выглядит так….
Его голос пресекся.
Клейн разинул рот, губы его задрожали, он собрался было настаивать, но тут прибыли работники службы безопасности университета, а за ними двое полицейских в форме и двое в зеленых халатах. Ответственный за безопасность здания гуманитарных факультетов, которого Рахель хорошо знала, спросил:
— Где это, Адина? В его кабинете?
Тувье ответил вместо нее и пошел за ними, слегка отстранив Клейна, прокладывая себе дорогу сквозь толпу людей, скопившихся у дверей секретарской. Он проигнорировал требование работников службы безопасности «всем освободить проход, не мешать, вернуться в свои комнаты». Послышалось хлопанье дверей по всему коридору; Арье Клейн, выглядевший задумчивым и нерешительным, глянув на Ароновича, сказал:
— И все-таки я пойду туда.
В дверях секретариата он нос к носу столкнулся с высоким симпатичным мужчиной. Рахель, совершенно не к месту, обратила внимание на его темные внимательные глаза. Властным спокойным глуховатым голосом он сказал:
— Извините, кто заявлял о несчастье? Мы из полиции.
— Пойдемте, я вам покажу, — сказал Клейн и несколько секунд подождал прибывшего, который внимательно рассматривал окружающих. Его взгляд остановился на Яэль, которая по-прежнему не двигалась. Дух ее словно витал где-то в другом месте.
Глава 5
Да, Шауль Тирош пришел бы в ужас, если бы мог себе представить, как будет выглядеть, подумал Михаэль Охайон. Выглаженный носовой платок, который капитан прижимал к ноздрям, не спасал от трупного запаха.
Даже вообразить было невозможно, что общего между этим разбухшим трупом с расплывшимися чертами лица, запекшейся кровью под носом и за ушами, в окровавленной белой рубашке — и тем образом, что врезался в память Михаэля в бытность его студентом факультета общей истории, когда он слушал курс ивритской поэзии со времен Просвещения до наших дней.
Этот человек на кафедре, высокий, элегантный, буквально завораживал слушателей. Опущенные руки, исходящий от него тонкий аромат, свободно льющаяся речь — без заглядывания в конспекты. Лекции Тироша проходили в самом большом зале здания Майзер в старом комплексе университета в Гиват Рам.
В углу комнаты, где был обнаружен труп, валялась увядшая побуревшая гвоздика — гротескный свидетель завершенности эстетического образа ученого, от которого остался дурно пахнущий труп, представший сейчас привычному, но тем не менее не защищенному от шока взору работника полиции.
«В этом черепе был когда-то язык, он умел петь»[2] — вспомнил Михаэль, и ему вдруг показалось, что он вслух произнес слова принца Гамлета.
Арье Клейн — его толстые губы дрожали — нарушил молчание: издал хриплый звук и вышел из комнаты.
Капитан Охайон дал знак Эли Бехеру, тот вышел и, вернувшись, сообщил, что все уже покинули помещение. Михаэль успел осторожно приоткрыть окно рукой, обернутой носовым платком, отнятым от лица, задержав при этом дыхание.
По этой стороне коридора — большие, хорошие кабинеты, принадлежавшие видным профессорам, думал Михаэль, выглянув в коридор, чтобы глотнуть свежего горячего воздуха. Из окна открывался прекрасный вид на мечеть «Золотой купол» и Старый город, расстилавшиеся внизу. Капитан Охайон вернулся в кабинет, глянул на труп, вздрогнул и снова посмотрел на Старый город.
— Придется вытащить труп в подвал, к автостоянке, — сказал Эли Бехер. Он стоял у входа в кабинет, держа дверь приоткрытой.
— Здесь лифты поблизости, — сухо заметил Михаэль.
Эли, гнусавивший из-за насморка, осторожно приблизился к трупу, находившемуся между батареей отопления и большим столом, и заглянул через плечо патологоанатома.
— Не трогать! — предупредил Михаэль, не поворачивая головы, с интонацией человека, который знает, что говорит нечто общеизвестное.
Прошли долгие минуты, прежде чем молодой патологоанатом, лицо которого стало зеленым под стать халату, сказал шепотом:
— Кто-то здесь сильно бушевал.
Михаэль с этим врачом был не знаком, но из-за того, что тот, по молодости лет и отсутствию опыта, не смог сразу сформулировать заключение в профессиональных терминах, почувствовал к нему некоторую жалость и симпатию. Лишь затем патологоанатом заметил, что череп трупа проломлен в нескольких местах, и спросил, не использовался ли для удушения галстук.
— Впрочем, это не было причиной смерти, я могу еще до экспертизы почти с уверенностью сказать. Видите, — обратился он к Эли, и тот послушно взглянул на шею жертвы, набухшую вокруг плотного узла галстука.
Врач чуть не упал, поворачивая шею трупа.
Вглядываясь в его лицо, Михаэль заметил морщинки в углах глаз и подумал, что тот не так уж и молод. Он спросил, когда примерно наступила смерть.
— Нужна экспертиза, но по грубой оценке, минимум часов сорок восемь тому назад.
Врач указал на костюм, который выглядел тесным на раздутом трупе.
— Его избивали перед смертью?
— Видимо, да. Я бы сказал, что его били по лицу, возможно, кулаком, возможно, стулом.
Врач вытер рукой в резиновой перчатке капли пота со лба. В его глазах все еще был ужас. Михаэль хотел расспросить о деталях, но тут дверь кабинета открылась.
Работники передвижной криминалистической лаборатории вошли в кабинет словно бы с заготовленной улыбкой. Михаэль знал, что выражение их лиц — не более чем самозащита. Когда-то он сам не способен был «сделать лицо игрока в покер», как называла это Циля. Хорошо получалось это у Пнины из экспертного отдела. В комнату протиснулся фотограф Цвика, присвистнул и зажал нос.
К концу съемок и замеров в кабинете уже находились все специалисты-«функционеры», как называл их Бехер, — начальник полиции округа, пресс-секретарь, офицер следственного отдела. Все пришли сюда, рассматривали труп, героически преодолевая запах в комнате, — лишь для того, чтобы «отметиться».
— Такого у нас еще не было. Убийство в университете. Может, это теракт, что вы скажете, Охайон? — спросил Арье Л