— Что значит «что-то»? — Он глянул ей прямо в глаза.
— Я читала его стихи еще в юности, мне они нравились, и я написала ему письмо и встретилась с ним. А когда была в армии, я однажды сбежала оттуда к нему. И была у него дома несколько дней.
— Пока вас не освободили от армии? — Михаэль руководствовался своей прославленной интуицией.
Однажды один из его друзей, в то время студент-историк, рассказал ему, что был влюблен в девушку, которая сбежала из армии к Шаулю Тирошу. Теперь он связал две части этой истории, и в нем пробудился тот же страх, что обуял его в доме Тироша. Эта девушка, однако, — теперь он вспомнил, как тот студент описывал ее красоту, — не знала о его источнике информации. Багровые пятна выступили на ее щеках, когда она спросила:
— Откуда вы знаете? У вас все записано? Так зачем же вы спрашиваете? — и снова зарыдала.
— Я не думал, что для вас имеет значение тот факт, что эта информация еще кому-нибудь известна. Я не думал, что вы имели отношение к армии или что вы так болезненно относитесь к мнению людей о вас.
— Никак я не отношусь к мнению людей. Но зато у меня особое отношение к моей личной жизни, и я не хочу, — ее нежный голос зазвучал во всю силу, — чтобы каждый полицейский в этом жутком месте знал про меня все.
Михаэль припомнил всю ту историю:
— Потом у вас еще была госпитализация?
Ее синие глаза глядели на него с опаской. Пятна со щек исчезли, она кивнула:
— Нет, только одна.
«Вот и надейся на компьютеры», — подумал Михаэль.
— Сколько времени вы провели в больнице?
— Две недели. На обследовании. Но это был единственный способ освободиться от армии. Я не хотела там оставаться. Я не могла выносить весь этот ужас.
Она вздрогнула, прикурила очередную сигарету от золотой зажигалки, которую извлекла из маленькой серой кожаной сумочки, висящей у нее на плече.
Михаэль снова залюбовался ею. Красота ее, какая-то нездешняя, так не вязалась с этим местом. Михаэль вспомнил дом Тироша, который каким-то образом был связан с ней, с ее красотой, с ее нежными тонкими лодыжками, со всем ее обликом. Он посмотрел на ее большую округлую грудь, тонкий стан и подумал о «Черной мадонне». Он не мог оторвать от нее взгляда, но ее красота не пробуждала в нем никаких телесных желаний, просто хотелось смотреть на нее, и все.
— И кто сейчас ваш лечащий врач? — спросил он и тут же пожалел об этом.
Занавес снова опустился, лицо ее застыло, затем стало спокойным — таким, каким было, когда он вошел. Она не дала себе труда ответить.
«Я поспешил, — подумал он, — надо было с этим подождать».
Она снова заговорила своим глуховатым голосом, подчеркивая каждое слово:
— Это не ваше дело. Это секретная информация. Врач не стал бы ни с кем из вас разговаривать. Вам известно о врачебной тайне?
— Вы были на заседании факультета в пятницу? — спросил он и почувствовал, что ветер из парусов ушел.
— Была.
— Видели профессора Тироша?
— Да. Он был на заседании.
— Он выглядел как обычно?
— Что вы имеете в виду?
Тем же глуховатым голосом она стала читать длинную серьезную лекцию о том, что у человека не бывает обычного вида, каждый день он выглядит иначе.
Михаэль смотрел на нее, пока она говорила, на ее красные губы без косметики, и снова спрашивал себя, почему же его совершенно не влечет к ней?
«В ней нет простого человеческого тепла», — подумал он и спросил:
— Когда вы видели Тироша в последний раз?
— На заседании, на заседании в пятницу, — ответила она нервно.
— А потом?
— Что потом? — переспросила она.
Михаэль молчал.
— Что вы имеете в виду? — спросила она с растущим беспокойством.
— Может, вы все-таки видели его после заседания? Были в его кабинете? Слышали его разговоры?
— В пятницу после заседания я взяла такси и поехала к родителям.
— Где они живут?
Она не отвечала. Он повторил вопрос. Ответа не было.
Был уже час дня. Михаэль, не сказав ни слова, вышел из кабинета. Рафи Альфандери был в соседней комнате.
— Не уделяй ей целый день, — сказал Михаэль, вкратце рассказав содержание беседы, — постарайся выжать из нее, где живут ее родители, когда за ней приехало такси, что она делала в субботу. Напомни ей о детекторе лжи, о темах, которые там будут. Я считаю, пусть приходит с адвокатом.
У двери Михаэль столкнулся с Дани Белилати.
— Я тебя ищу, пошли со мной, — сказал Белилати. Он потел и задыхался. Михаэль бросил взгляд на Тувье Шая, который продолжал сидеть в коридоре с совершенно безучастным видом.
Они зашли в комнату. Дани сказал:
— У меня к тебе несколько дел. Первое — обнаружили машину Тироша. На стоянке больницы Хадасса на горе Скопус, рядом с университетом. Я полагаю, что убийца перегнал машину, чтобы ее не нашли. Ключи остались в машине, таким образом, одна проблема разрешилась, а то в следственном отделе все время говорят, что нет ключей. Второе, — Белилати засунул рубашку в брюки и стер пот с лица, — профессор Арье Клейн прибыл в Израиль без семьи, в четверг после обеда, а не в субботу, а семья действительно приехала на исходе субботы. Третье: там есть одна — Яэль Эйзенштейн, психически неуравновешенная, ее поэтому освободили от армии — у нее тогда была связь с Тирошем.
Белилати победно глянул на Михаэля, явно ожидая возгласов удивления.
— Ну, ну, — Михаэль улыбнулся, — есть подробности?
Белилати обещал принести копии документов от психиатров «в течение нескольких часов». Михаэль не спрашивал, как офицер службы информации достал закрытые документы. За много лет работы с Белилати он знал, что тот привык «слегка» обходить закон, и предпочитал закрывать на это глаза.
— Я бы хотел знать, — сказал он, — проходит ли она сейчас лечение и у кого.
Белилати глянул обиженно:
— Ну что ты? Разве я когда-нибудь предоставлял тебе половину работы? До конца дня получишь полную картину.
Михаэль знал, что его слова для Белилати как красная тряпка для быка, — но ведь прошло несколько лет с тех пор, как ее освободили от армии.
— А точнее, четырнадцать с половиной.
Белилати взял пустую чашку из-под кофе, стоявшую на столе, и наклонил ее так, что гуща оказалась на стенке чашки.
— Кто-то не размешал тебе сахар.
Он улыбнулся и вышел из комнаты.
Зазвонил черный, внутренний телефон. Это был начальник полиции округа. Даже в минуты расслабления Арье Леви не позволял себе нарушить шаткий баланс официального обращения:
— Охайон, зайди ко мне.
В трубке раздались гудки.
Михаэль сделал гримасу, зажег сигарету и сразу же отправился к начальнику.
Тувье Шай сидел все там же.
— Еще немного — и я займусь вами, — сказал Михаэль. Лицо Тувье было совершенно бесцветным, взгляд лишен всякой реакции.
Михаэль взбежал по лестнице на второй этаж. Секретарша — «Гила начальника», как ее все называли, сидела в комнатке перед большим кабинетом Арье Леви.
— Он тебя ждет, — сказала она и тут же добавила: — Когда мы с тобой попьем кофе?
Она проложила копирку между двумя листами бумаги.
— Как дела? — бросил Михаэль и потушил сигарету в стоящей на столе пепельнице.
— Не спрашивай. Все утро звонили из Эйлата. Так как насчет кофе? — Она стала разглядывать свои длинные ногти, покрытые блестящим перламутровым лаком.
Он всегда удивлялся — как с такими ногтями можно выполнять работу, значительная часть которой связана с печатанием?
— Как только у меня выпадет свободная минутка, — ответил Михаэль. — У тебя все в порядке? Дети?
Она кивнула.
«Надо уделить ей немного внимания», — подумал Михаэль и на мгновение стал противен сам себе, особенно после того, как она доверчиво улыбнулась ему в ответ и сказала с глубоким вздохом:
— Все нормально. Слава Богу.
За большим столом сидел Арье Леви и барабанил пальцами по лежащему перед ним большому листу бумаги. Обычно на столе никаких документов не было — стопка бумаг лежала на углу стола.
— Садитесь, Охайон.
Михаэль попытался определить, в каком настроении начальство.
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: кто-то сильно его рассердил. Михаэль терпеливо переждал поток ругательств, между которыми прозвучала следующая информация:
— Институты морской и судебной медицины подтвердили коллегам в Эйлате, что Додай действительно был убит. В Эйлате создана особая следственная группа, усиленная следователями из района Негева.
Основной причиной гнева начальства было решение о создании еще одной особой группы — из числа сотрудников всеизраильского отдела расследования особо тяжких преступлений.
— Короче, — Леви изрыгнул последние ругательства, — они просят, чтобы вы опросили свидетелей, дали свои выводы, а делом Додая будут заниматься они.
Михаэль Охайон слишком хорошо знал порядок, чтобы выходить из себя. Он удивился лишь быстроте развития событий.
— Какое звание у начальника управления полиции в Эйлате?
— Подполковник, — презрительно бросил Леви. — Есть у них еще один техник-криминалист, но нет лаборатории, поэтому они просили помощи в управлении еще в ту субботу. Когда первый же врач в «Йосефталь» сказал им, что смерть вызвана не естественными причинами, и высказал предположение, что Додай отравлен окисью углерода, они обратились в Институт морской медицины, послали туда баллоны и все его плавательное снаряжение.
Михаэль помолчал.
— Но ведь им почти сразу же стало ясно, что все ниточки идут отсюда, из Иерусалима, можно было предположить, что они обратятся к офицеру следственного отдела Южного округа и в конце концов все перейдет к нам.
— Да! — Леви повысил голос до крика, стукнул кулаком по столу. — Вот! Вот это меня и бесит! Потеряли столько времени, хотя ясно, что все расследование этого дела должно концентрироваться у нас. Мы им оказали такую помощь, а они воспользовались нашим доверием!
Он вытянул свои небольшие ладони, покрытые волосками на тыльной стороне, и взглянул на обручальное кольцо на толстом пальце. Михаэль припомнил истории, которые рассказывали о Леви, — о том, как он зарабатывал на жизнь, будучи подростком, как с трудом закончил учебу. Он старше меня, размышлял Михаэль, на пятнадцать лет, то есть ему пятьдесят пять, и его уже не будут повышать в должности.