— Но вот Тироша, — услышал Михаэль свой собственный голос — резкий, жесткий, высокий, — Тироша вы не так уж сильно любили.
Тувье отреагировал не сразу, снова поднял глаза на следователя, и в них мелькнула какая-то тень.
«Он немного заинтригован», — подумал Михаэль, ожидая, что подследственный попросит разъяснения, но этого не последовало.
— Так, может, вы убили Шауля Тироша? — Михаэль глянул на тонкие руки Шая, узкие плечи, дряблое, расслабленное тело.
— Вам, разумеется, вольно так предполагать, — устало сказал Тувье Шай, — но я в точности изложил вам факты.
Следующий вопрос: «А какие у вас были побуждения его убить?» — Михаэль не задал, сам не зная почему.
Работники экспертного отдела, которые потом слушали запись допроса и видели его протокол — Тувье Шай подписал его не читая, — заметили, каждый в отдельности, что Михаэль весьма деликатно обошелся с подследственным — в нужный момент не задал вопроса о побудительных мотивах убийства.
— Ладно, это твой метод — выглядеть вначале мягким. Почему бы и нет? — сказал Эли Бехер осуждающим тоном. — В конце концов, мне это кажется большим издевательством над подследственным, чем мой способ — начинать сразу с побудительных стимулов к преступлению.
Итак, Михаэль Охайон этого вопроса не задал. Вместо этого он спросил:
— Кто видел вас, когда вы уходили из университета?
Тувье Шай пожал плечами и равнодушно произнес:
— Не знаю.
Снова наступило томительное молчание. Михаэль нарушил его вопросом:
— Может, вы расскажете, что обычно стояло на столе Тироша в кабинете на горе Скопус?
Не удивившись такому отклонению от темы, Тувье начал перечислять:
— Маленькая персидская пепельница, большой конторский ежедневник, семинарские работы в правом углу, индийская статуэтка.
— Какая именно?
— Статуэтка бога Шивы, довольно старинная, величиной с ладонь, из бронзы и меди.
Михаэль осторожно глянул на допрашиваемого — никаких изменений в выражении лица он не приметил, да и в голосе тоже.
— И что вы делали потом? — Следователь снова заметил, что Тувье не пытается уклониться от вопроса, не спросил: «После чего?», чтобы выиграть время.
— Пошел в кино.
— Куда? — Михаэль стал что-то чертить на лежащем перед ним листе.
— В Синематеку, — ответил Тувье, как будто это было само собой разумеющимся.
— Какой фильм вы смотрели?
— «Конькобежец». — Глаза Тувье на минуту вспыхнули и снова погасли.
— С кем вы были в кино? — Михаэль с силой прижал шариковую ручку к бумаге.
— Один.
— Почему?
Тувье непонимающе взглянул на следователя.
— Почему вы пошли один? — повторил Михаэль.
— Я всегда хожу один в кино по пятницам — я вообще часто хожу один в кино. Мне так нравится.
— Вы в первый раз смотрели этот фильм?
— Нет, — он покачал головой, — в третий, — и снова взгляд его блеснул и погас.
— Я так понял, вам нравится этот фильм? — спросил Михаэль как бы между прочим. Тувье кивнул. — А кто сидел рядом с вами?
Тувье пожал плечами:
— Не знаю.
— Вы там никого не встретили из знакомых? Кто-нибудь вас там видел?
— Я не обратил внимания, не знаю, — сказал Тувье, поразмыслив.
— Может, у вас билет остался?
— Нет, — уверенно произнес Тувье.
— Откуда вы знаете?
— Потому что он мне мешал и в конце фильма я его выбросил.
— Может, вас помнит билетер? Кассир?
— Во-первых, кассирша и билетерша — молодые девушки, во-вторых — не знаю. Не думаю.
— Но ведь вы часто туда ходите?
— Да, но это для меня не массовое мероприятие. — Он снова опустил глаза.
— Ну хорошо, мы это проверим, — предупредил Михаэль. Тувье пожал плечами. — Когда кончился фильм?
— Примерно в четыре тридцать. Точней не помню. В программке написано, сколько длится фильм, можно проверить.
— Ладно, проверим. А что вы делали после кино?
— Болтался, — он снова смотрел за плечо следователя, в окно.
— Где? — нетерпеливо спросил Михаэль. Тувье не давал никакой информации без наводящих вопросов. Вместе с тем у Михаэля не было ощущения, что он что-то утаивает, лишь тревожное чувство, что Тувье где-то не здесь.
— Я пошел домой пешком, через Яффские ворота Старого города, до Рамат Эшколь[12].
— А что с машиной? Есть у вас машина?
— Есть. «Субару». Я ее оставил утром дома, на стоянке.
— Вы всегда ходите пешком?
— Не всегда, но иногда по пятницам я хожу пешком.
Михаэль ожидал дополнительных разъяснений, но их не последовало.
— Я хочу понять. Вы шли пешком с горы Скопус в Синематеку[13] и потом — из Синематеки домой?
Тувье Шай кивнул.
— Нет, — ответил он на следующий вопрос в том же духе, без всякого раздражения, — я никого из знакомых не встретил. А может, не заметил. Когда я пришел домой — точно не помню. Вечером. Уже было темно. — Он снова наклонил голову, глядя в пространство между столом и своими ногами. Михаэль видел лишь его светлые ресницы, красноватые, будто воспаленные веки, жиденькие бесцветные волосы. — Жена была дома, но она спала.
— Раз мы уже дошли до вашей жены, — Михаэль зажег сигарету, — как вы относились к ее особым отношениям с Тирошем?
Михаэль надеялся, что огонек сигареты «поддаст огня» «горячему» вопросу. По сути допрос лишь начался. С этого момента он мог получить любое, даже самое драматическое развитие.
К удивлению Михаэля, Тувье Шай не стал протестовать. Выражение «особые отношения» его не удивило, он не потребовал дополнительных разъяснений. Он молча поднял глаза на следователя. В его взгляде было презрение к роду человеческому в целом и к следователю в частности. Тонкие губы на мгновение искривились.
— Как вы относились к тому, что у вашей жены был роман с Тирошем? — повторил вопрос Михаэль.
Тувье смотрел на него и кивал. Его взгляд был полон отчаяния и презрения. Михаэлю было неясно, относится ли это презрение к нему самому или к сути вопроса.
— Так как вы к этому относились? — Михаэль ждал ответа.
Поскольку ответа не последовало, Михаэль тихо сказал:
— Вы ведь знаете, что это распространенный мотив убийства.
Тувье молчал.
— Доктор Шай, я предлагаю вам ответить, если вы не хотите остаться здесь под арестом. Я вам говорю, что у вас был повод для убийства Тироша и была для этого возможность. У вас нет свидетелей, вы говорите, что были в кино, шатались по улицам, никого не встречали. Так что пришло время говорить серьезно. Или вы действительно хотите, чтобы вас арестовали по подозрению в убийстве?
— Я понял, — кивнул Тувье Шай.
Михаэль Охайон ждал.
— Сколько времени продолжался роман вашей жены с Тирошем?
— Несколько лет. Я бы предпочел не употреблять слово «роман».
— С каких пор вам стало об этом известно? — Михаэль проигнорировал замечание, вызвавшее в нем новую волну гнева. Он не понимал, в чем причина этого гнева, но отчетливо сознавал, что совершенно не понимает сидящего перед ним человека.
— Я думаю, с самого начала, а два года назад я убедился в этом собственными глазами.
— И что же вы при этом чувствовали?
— У меня были, разумеется, смешанные чувства, но это никак не связано со смертью Тироша.
— С кем вы об этом говорили?
— Ни с кем.
— И с женой тоже?
— И с ней тоже.
— А с Тирошем?
— Нет. Я ни с кем об этом не говорил. Это мое личное дело.
— Согласитесь, — Михаэль удивился своему сдержанному тону, — ведь можно полагать, что при таком раскладе у вас был мотив для убийства?
Тувье кивнул.
— Доктор Шай, — Михаэль был в отчаянии и чувствовал себя как волхв, который заклинает покойника восстать из гроба, — вы любите свою жену?
Тувье кивнул — не то подтвердил вопрос, не то просто в знак того, что понял его.
— Это очень сложные вещи, — вдруг сказал он, — гораздо сложнее, чем то, с чем вы сталкиваетесь каждый день. Мы — люди необычные, это очевидно.
Михаэль посмотрел на него с удивлением. Меньше всего он ожидал подробного ответа Тувье на этот свой вопрос.
— Я не надеюсь, что вы меня поймете, — продолжал допрашиваемый, — я с женой на эту тему никогда не говорил, и Шауль со мной об этом тоже избегал говорить. Но если бы я был следователем полиции, я бы спросил себя: «С чего это вдруг он стал бы убивать его после стольких лет такого рода отношений?»
На этот раз замолчал Михаэль. Он глядел на собеседника и думал: если бы эта история попала в прессу, Тувье был бы представлен как нелюдимый, жалкий человек, смирившийся с безысходностью ситуации. Однако за его отчаянием Михаэль ощущал силу.
Надо выходить из этого раунда, подумал он, здесь другие правила, надо рассмотреть ситуацию с его точки зрения. Если он смирился с тем, что у его жены был роман с Тирошем, то что бы он НЕ смог принять? Что бы могло подвигнуть его на убийство?
— Доктор Шай, вы, наверно, знали, что у Тироша была интимная связь и с женой Идо Додая.
Тувье даже не старался скрыть гнев, блеснувший в его глазах:
— Не знал. Но зачем вы мне это говорите?
— Если любовная связь Тироша с вашей женой, — Михаэль подчеркивал каждое слово, — не возбудила в вас ненависти к нему, так, может, тот факт, что он оставил ее, толкнул вас на убийство?
— Кто сказал, что он ее оставил? У Шауля могло быть несколько связей одновременно.
— И все-таки это вас раздражает, — Михаэль глянул Тувье в глаза и с удовлетворением отметил, что презрительное выражение из них напрочь исчезло.
— Да, — Тувье как бы удивлялся собственной реакции, — но вовсе не по той причине, на которую вы намекаете.
— А на что я намекаю, как по-вашему? — Михаэль подался вперед и оперся о стол.
— Вы полагаете, что я до такой степени был солидарен с Рухамой, что мог бы убить Тироша из-за того, что он, как вы сказали, ее оставил. Интересная версия. Даже глубокая, я бы сказал. Но неверная.