— Интересно, что в США Клейн встречался с Идо Додаем. Это есть пока только в записи на магнитофоне. Один раз — когда Додай прибыл в США, а второй — перед его возвращением. Клейн мне сказал, что Додай был в плохом настроении перед отъездом в Израиль.
Белилати глянул на Рафи Альфандери с улыбкой:
— Это самая длинная речь из тех, что я услышал от тебя за последний год.
Михаэль не обратил внимания на эти слова.
С тех пор как Рафи начал работать в его группе, он выказывал ему, начальнику группы, безграничное доверие и преданность и сейчас обращался только к нему. Говоря, он смущался, что придавало ему вид наивный и юный.
— Он сказал, Клейн, что у Додая был серьезный кризис, связанный с его кандидатской работой, однако в чем дело, он мне открыть не захотел. Об этом он хотел говорить только с вами, — сказал он Михаэлю.
Леви осторожно положил очки для чтения на папку.
— Вам что здесь, кафетерий? Каждый заказывает, кого хочет?
Белилати пытался протестовать, Михаэль прервал его и спросил, приглашен ли и Клейн сегодня на детектор лжи.
Циля энергично кивнула:
— Да, в четыре. Он спрашивал, будешь ли ты (она тоже обращалась к Михаэлю), и я не знала, что ему ответить.
— Не уверен, смогу ли я, — ответил Михаэль, — но ты позвони ему, передай, что я постараюсь быть.
Арье Леви положил ладони на стол и поднял брови, как бы говоря: «У меня больше нет сил выслушивать ваши глупости». Заметив выражение его лица, Михаэль понял, что назревает скандал, однако решил проигнорировать это.
«Сейчас не время заседать группе, — сказал он себе, — ты выглядишь таким же напыщенным, как Арье Леви, и столь же „симпатичным“».
Белилати спросил:
— А то, что Тирош был женат, я уже вам говорил? — и победно оглядел присутствующих, однако, наткнувшись на порицающий взгляд Михаэля, продолжил серьезным тоном: — В тысяча девятьсот семьдесят первом году профессор Тирош уехал на год преподавать в Канаду. Очевидно, ему там было очень одиноко, ибо через месяц к нему приехала госпожа Яэль Эйзенштейн, которой тогда было восемнадцать с половиной, хочу вам напомнить, — он саркастически улыбнулся, — а ему — сорок один, и там они поженились, однако это был гражданский брак, без раввина. Он развелся с ней ровно через полгода.
Начальник полиции округа посмотрел на обоих — вначале на Белилати, затем на Михаэля, взглядом давая понять: «Даже ты не будешь мною командовать» — и снова уткнулся в бумаги.
— Позвони в отдел экспертизы и скажи им, что надо добавить вопросы для детектора лжи, — обратился Михаэль к Циле.
— Но что это нам даст? — вмешался Эли Бехер (это были первые его слова за сегодняшнее утро). — Что даст тот факт, что он был женат на ней тыщу лет тому назад? Ведь столько воды утекло, с чего вдруг сейчас поднимать это?
— В его кабинете найдены ее отпечатки пальцев, араб же убирал в четверг, в пятницу он не работает. Кто сказал, что с разводом прекращаются любые отношения? Всякое бывает, — говорил Белилати, — главное, что между ними была близость, и никто об этом не знал, с ней надо об этом поговорить.
— Но я проверял такси после того, как Рафи ее допрашивал, она действительно уехала из университета на такси в пятницу в двенадцать тридцать.
— Кроме того, у нее нет водительских прав, — с вызовом произнес Эли Бехер.
— Откуда ты знаешь? — парировал Белилати.
Все замолчали. Арье Леви вполне любезно произнес:
— Ну хорошо, если есть детали, о которых мы не знали, могут всплыть и новые подробности, например канадские права. Кроме того, ведь можно было уехать на такси и вернуться.
Эли Бехер открыл рот, чтобы что-то сказать, но Арье Леви остановил его движением руки:
— Я полагаю, вы все проверили, подробности не так важны, и все же проверьте все снова в свете того, что сегодня услышали. Я могу напомнить случай с Диной Сильвер, которая утверждала, что стрелять не умеет, а потом выяснилось, что она получила за границей первый приз по стрельбе. Некоторые полагают — о том, что произошло за границей, здесь узнать невозможно. Нет сомнения, нужно все перепроверить. Вы тут слишком разнежились. Расследование затянулось! — Он повысил голос, доверительные интонации исчезли. — Я не понимаю, почему нельзя арестовать Тувье Шая и его жену, по-моему, они действовали сообща. Есть такие случаи, связанные с одинокими богатыми людьми. Что ты тянешь, не понимаю, — он насмешливо глянул на Михаэля, — картина, по-моему, ясная. Тирош был богатым, и эта парочка, Шай, втерлась к нему в доверие с помощью жены — ради денег. Тирош портил им все дело.
Михаэль заметил, что смерть Тироша не давала супругам Шай права на его имущество, к тому же эта версия никак не объясняет гибели Додая.
Увидев вспышку гнева в глазах начальника, Михаэль понял, что за этим последует.
— Здесь вам не университет, как некоторые думают! — закричал Арье и стукнул кулаком по столу.
Все на мгновение затаили дыхание, никто не посмел улыбнуться.
— Я не обязываю тебя арестовать Шая немедленно только потому, что у тебя нет доказательств, ведь любой судья увидел бы мотив преступления в том, что Тирош жил с его женой, а ответы этого самого Шая неубедительны.
— Я хотел с ним поговорить сегодня еще раз, — сказал Михаэль.
— Где ты его найдешь, он же преподает все утро, у меня записано, — заметила Циля.
— Можно добраться и до горы Скопус, — возразил Белилати, — ну так он не будет преподавать, если понадобится, в чем дело, что важнее? Лучше, чтобы его арестовали? Тогда он вообще ничего преподавать не будет.
— А что с химиками? — заинтересованно спросил начальник полиции округа, как будто не было вспышки гнева.
— Со слов жены Додая я понял, — сказал Михаэль, — что баллоны и все водолазное снаряжение были в кладовке у них в доме, внизу. Там простой замок, но, как здесь написано, кладовка часто вообще открыта, и любой мог проникнуть к баллонам. Я так понял, что у Додая не было связей с химлабораторией и в газах он ничего не смыслил. Я не думаю, что мы должны выполнять их работу, касающуюся Додая, — пусть они себе там в Негеве голову ломают, — но мы решили, что существует связь между этими двумя случаями, хотя баллонами пока не занимались.
— Аронович, — сказал Эли Бехер.
— Что с ним? — спросил Михаэль.
— Он хотел стать руководителем кафедры, но Тирош был против, и ради него специально собрали заседание кафедры. При этом Аронович предупредил, что должен быть дома в час дня. Все время об этом говорил. Я спросил его почему, в чем, собственно, дело, но он отмолчался. Потом сказал, что у него жена больна. Так я поехал к ним домой, в Кирьят Ювель, на улицу Рабиновича — там, где эти виллы, и поговорил с соседями. У Ароновича жена и двое взрослых детей. С сыном все в порядке — изучает медицину и все такое, а дочь — психически больная и много лет находится в больнице «Эзрат Нашим», а по выходным он ее забирает домой. Может, учитывая его внешний вид, я думал, у него дома будет все такое жалкое… — Бехер замолчал, посмотрел в сторону. — Ладно, это к делу не относится, — сказал он нерешительно.
— Давай, давай, — подбодрил его Белилати.
— Нет, просто дом у него красивый, с садиком, за которым только жена его ухаживает, а сама она такая хрупкая, нельзя сказать, что красавица, — ей уже за пятьдесят, благородная такая…
— Ну? — сказал Белилати. — Так в чем же дело?
— Как-то странно, — сказал Бехер, игнорируя Белилати, — он обращался только к Михаэлю, — я не успел ничего сказать, но это изменило мою точку зрения. Он тоже не дурак.
— Никто не говорит, что он дурак, вопрос в том, надо ли его подозревать, — сказал Арье Леви.
— Он и вправду поехал за дочкой в конце недели, забрал ее домой. Это мы проверили. Но то, что он в самом деле ненавидел Тироша, — это факт!
— Мог ли он быть до того в кабинете Тироша или нет? — нетерпеливо спросил Арье Леви.
— Не знаю. В больнице сказали, что он был там примерно в час и что он всегда приходит в это время. Машины у него нет. Он сказал, что ехал двумя автобусами, потому что не признает такси. Я не думаю, что он мог успеть.
— А ты его спрашивал, что было написано на той бумаге, которую мы нашли в кабинете Тироша? — спросил у Эли Михаэль.
Тот кивнул.
— Ну? — вмешался Белилати.
Эли не обратил на него внимания:
— Он сказал, что это нужно читать с ударением на первом слоге, а не на втором. Я его спросил, что он имеет в виду. Так он… — Эли покраснел и протянул руку за стаканчиком кофе. — Он сказал: «Молодой человек, немножко образования вам бы не помешало. Идите и посмотрите, что изменил Агнон в книге „Поэзия“». Ну так я правда этого не знаю.
В кабинете наступила напряженная тишина. Арье Леви барабанил пальцами по столу.
— Так в чем же все-таки дело? — выкрикнул он в сторону Михаэля. — Может, образованные знают?
— Эта книга Агнона вышла после его смерти, — вполголоса сказал Михаэль, — она не закончена, насколько мне известно, там нет последней части.
— Ты спрашивал его, что он имел в виду? — спросил Леви Бехера.
— Он сказал что-то про гниение и проказу. Я вообще наполовину не понимал его иврита, не знал, что ему сказать, — смутился Бехер.
— Там есть что-то про проказу? Гниение? Ты с этим знаком? — спросил Леви Михаэля с нарастающей агрессивностью.
— Не помню, но у него есть один рассказ про проказу, — ответил Михаэль, подумав.
Арье Леви покраснел от злости.
— Я не об этом спрашиваю, — сказал он грозно, — и лекции мне здесь сейчас не нужны!
— Ну, я не помню. Там пятьсот страниц, — запротестовал Михаэль, глядя на носки своих сандалий.
— Так какое это имеет отношение к делу? — спросил Арье Леви. — Вряд ли тут есть какая-то связь с нашим делом.
— Может, он как раз писал статью об этом? — предположил Михаэль.
— И никаких черновиков не осталось? Ничего? — засомневался Белилати. — Так бывает? Что же это получается — человек что-то пишет, у него не получается, он выбрасывает бумаги в корзину и никаких черновиков не остается? — спросил он Михаэля. Тот кивнул утвердительно.