— У меня есть идея, — настаивал Михаэль, — после того, как я увижу содержимое сейфа и все проверю, ты со мной согласишься.
Шорер показал официантке свою пустую чашку, она крикнула в кухонное окошко: «Еще один „перевернутый“ кофе»[21] и тут же принесла новую чашечку.
— Проблема с Тирошем, — продолжил Шорер, — в том, что он жил совершенно один. Понимаю, ты ожидаешь вскрытия сейфа, но я настроен достаточно пессимистично в этом отношении.
— Пока что, — признался Михаэль, — мы и в самом деле не нашли ни номера телефона химагентства, ни проспектов, ни книг по химии. И все же я убежден, я чувствую: это верный путь. В любом случае, намереваюсь попробовать.
Он снова глянул на большие часы, показывавшие восемь. Амнуэль Шорер попросил счет, бросил угрожающий взгляд на Михаэля, протянувшего было руку к своему бумажнику, и расплатился с официанткой. Она покопалась в кожаном кошельке, висевшем на талии, отсчитала сдачу. Шорер оставил монеты на столе.
Двое мужчин в костюмах расплатились за выпитый ими кофе эспрессо, и Михаэль увидел, как они спускаются по улице Бен-Иегуда в направлении площади Сиона. На пешеходной улице людей было немного, магазины еще не открылись. Дойдя до площади Сиона, Михаэль и Шорер увидели Эли Бехера, стоявшего у банка Леуми, который на повышенных тонах говорил с двумя мужчинами, что были только что в кафе. Тот, кто пониже, как выяснилось, был директором отделения банка. У дверей стояли еще две женщины и мужчина, ожидающие открытия банка.
Когда банк наконец открылся, Михаэль зашел внутрь, за ним — Эли Бехер и Шорер. Он стоял в стороне, пока директор внимательно изучал подписанный ордер, после чего провел их к комнате сейфов, по дороге читая лекцию о порядке охраны.
Шорер старался не привлекать к себе внимания, стоя за спиной Михаэля — тот вместе с Бехером нагнулся, чтобы рассмотреть содержимое сейфа. Директор сосчитал находившиеся в сейфе деньги и тщательно записал каждый предмет, прежде чем сложить все в конверт. Лишь после того, как Эли Бехер послушно подписал положенный перед ним акт изъятия, можно было собрать вещи, вынутые из сейфа, в закрытые пластиковые мешки. Директор взял себе один из двух экземпляров документа, второй Эли передал Михаэлю, третий будет отправлен в суд. Михаэль снова глянул в черное пространство сейфа, и они медленно вышли, один за другим, через заднюю дверь банка. Михаэль не отрывал глаз от спины Эли, державшего оба мешка.
В своем кабинете в Русском подворье Михаэль взял в руки картонную папку, которую принесла Циля, — ее вернул экспертный отдел. Затем он бросил взгляд на Шорера, на Эли, на мешки. Движения его были медленными, как всегда, когда он волновался.
В бумажный коричневый конверт Эли сложил все самые важные документы Тироша: там были купчая на дом в Емин-Моше, удостоверение докторской степени, диплом премии Президента страны в области поэзии, медицинские документы, пожелтевшие письма, удостоверения на иностранных языках.
— Чешский, — сказал Шорер и нахмурил брови, припоминая слова забытого языка.
Михаэля вдруг осенило. Просмотрев список внутренних телефонов, он, испытывая некоторую неловкость, попросил к телефону Горовица из бухгалтерии. Тот немедленно явился, с румянцем смущения на лице.
— Именно теперь, — сказал он с доброй улыбкой, — когда я ухожу на пенсию, понадобилось знание моего родного языка.
Он прочел аттестат об окончании средней школы на имя Павла Щасны, документы Елены Радовенски — матери Тироша.
Рассматривая одну из бумаг, Горовиц объявил:
— А тут по-немецки.
Это была зачетная ведомость второго курса медицинского факультета в Вене.
— Вот, смотрите. — Шорер склонился над документом, чтобы прочесть список оценок.
Подняв взгляд, он встретил улыбку Михаэля.
— Ничего лучшего и желать нельзя! Здесь есть все, разве только самих баллонов нет. И химия тоже, — сказал Михаэль, сидя в кресле с устало-расслабленным видом.
В коричневом бумажном конверте — и в белых тоже — была иностранная валюта: швейцарские франки, доллары, фунты и даже иорданские динары. Из третьего конверта Михаэль вынул жемчужное ожерелье, серебряный замок которого был украшен бриллиантами, и к нему в пандан серьги. Он поглядел на эти вещи, затем подозвал Эли Бехера и победно воскликнул:
— Вот оно!
Завещание, подписанное нотариусом, было в отдельном конверте. Михаэль дважды прочел краткий и емкий документ, протянул его Шореру, затем позвонил по черному телефону и пригласил Цилю.
Она несколько минут вникала в суть документа и, покраснев, вернула его Михаэлю.
— Выхода нет, — Эли Бехер провел рукой по волосам, — пусть она приходит с адвокатом, если хочет, — и с обидой добавил: — Я с самого начала говорил, что она мне не нравится.
Михаэль кивнул Циле.
— Надо выяснить, где она сейчас, и доставить ее сюда. Ты готова?
Циля энергично кивнула, открыла дверь и столкнулась с Мени Эзрой.
— Ты куда? — спросил он нервно и оглянулся.
Она глянула через его плечо и приветливо улыбнулась худощавому усатому парню, что стоял у двери. Он был в полицейской форме, с нашивками сержанта.
— Позвольте представиться: Илан Муаллем, — сказал он Михаэлю, протянув бумагу.
— Илан из полиции Офакима, — объяснил Мени, — это нам прислали подкрепление из Южного округа.
— Хорошо, что Белилати нету, а то он бы его сожрал. — Эли Бехер взял сержанта за руку. — Пошли, старик, организуем тебе кофе и поесть. — И увел его из комнаты.
Михаэль вкратце объяснил Мени, как проверить тех, кто заказывал угарный газ за последний месяц, и попросил все тщательно записывать.
— С этим Муаллемом?
— Думаю, по телефону говорить и он сможет, — холодно произнес Михаэль.
Образ исполнительного парня в выглаженной полицейской форме вдруг пробудил в нем жалость.
Когда все вышли из кабинета, Михаэль раскрыл картонную папку, которую прислали из лаборатории экспертного отдела, и пролистал тонкие листы с напечатанным текстом. Он зажег сигарету и стал вникать в отчет экспертов, который положила ему на стол Циля. В отчете говорилось, на какой машинке печатались стихи, что напечатаны они на рисовой бумаге (читал Михаэль четкий почерк Пнины), говорилось о характере некоторых букв на пишущей машинке, о дефекте буквы «л», о чернилах, которыми ставили в тексте огласовки. Отмечалось, что на бумаге найдены отпечатки пальцев Тироша и другие, «размытые и не поддающиеся идентификации».
Поднялся с ветром \ опустился \
Оттуда в тьму \ скользя \ и замолчал.
Михаэль читал стихи, ища возможность установить личность писавшего. Он чувствовал, что сбит с толку. Не может быть, думал он, чтобы пишущий эти строки не понимал их глупости и бессмысленности. Он испытал удовлетворение, обнаружив примечания, написанные почерком Тироша, который он уже научился различать за последнюю неделю. «Метафоричность закрытая», — писал Тирош рядом со строкой «не знаю, заперла ли дверь, когда ушла». Михаэль знал, что следует различать автора и лирическое «я», которое выступает в поэзии, но все же решил, что эти стихи принадлежат женщине. Он переворачивал тонкие листы, видя многочисленные замечания Тироша, знаки вопроса. На одной из страниц Тирош написал красными чернилами в кавычках: «Не так и не об этом следует писать». Кого цитировал профессор-поэт? По характеру примечаний Михаэль сделал вывод, что Тирош знал поэтессу, которую критиковал.
Белилати ворвался в комнату, как обычно, шумно дыша:
— Жаль, что Шорер уже ушел. У меня есть нечто интересное для него, и для тебя тоже.
— Случайностей не бывает, — заявил Михаэль, положив картонную папку на угол стола, — если Тирош положил в сейф папку со стихами, в этом должен быть какой-то смысл.
— Я не говорю, что это с небес упало, — пожал плечами Белилати, — однако не так просто найти того, кто писал эти стихи, ведь Тирош мог просто сунуть что-то не на место, он же не знал, что его вот-вот убьют. Но я тебе найду. Нет проблем.
Михаэль заметил, что Белилати за последние дни поправился, его живот выдавался больше, чем обычно, и был виден через расходящиеся полы рубашки.
— Так что ты хотел сказать? — спросил Михаэль.
Белилати довольно улыбнулся.
— Который час? — Он взглянул на часы. — Только десять тридцать, но я скажу тебе откровенно — у меня есть связи, я работаю с этим не первый день, только что разузнал кое-что интересное, а уж когда ты поставил мне запись этого твоего профессора, я окончательно убедился. Хорошо, что удалось выйти на нужного человека. Повезло.
— Так о чем речь? — напряженно спросил Михаэль, «погруженный» в окись углерода.
С победной улыбкой Белилати объявил:
— Я нашел гинеколога этой фарфоровой, как ее, Эйзенштейн.
— Ну и что там у нее за дела с гинекологом? — спросил Михаэль как запрограммированный.
Белилати начал свое обычное:
— Спроси меня, и я тебе отвечу.
По мере рассказа он становился все более серьезным. Он назвал имя гинеколога, намекнул на то, как долго на него выходил:
— Я не утруждал себя бюрократическими процедурами насчет врачебной тайны.
Он рассыпался в комплиментах секретарше гинеколога:
— Частная клиника гинеколога — как раз напротив дома моей родственницы, младшей сестры моей жены, ну, Амалии, я тебя с ней как-то знакомил, может, ты забыл.
Михаэль вспомнил ужин в субботу в доме Белилати: полная женщина со смущенной улыбкой, офицер уголовного розыска в патриархальной позе во главе стола, горящие свечи в углу, чистенькие дети; «ешь, ешь, никто так не делает суп-кубе[22], как моя жена»; помнил он и жару в комнате, тяжелую пищу, сестру жены Белилати — Амалию, молодую и застенчивую, ее волосы, убранные в хвостик сзади, карие глаза, светлую улыбку. Помнил даже ее застенчивый голос:
— Дани столько о вас рассказывал.
Белилати напрасно надеялся выдать ее за Михаэля.