Рут, не дожидаясь разрешения следователя, скомкала влажную бумажную салфетку, бросила ее в мусорную корзинку под столом и тяжело, нерешительно поднялась.
Михаэль проводил ее до двери и выглянул наружу. Тувье Шай сидел в коридоре, как и раньше, взгляд его был безжизненным. В конце коридора появился Рафи Альфандери с двумя стаканами кофе и картонной папкой под мышкой. Он поспешно зашел в кабинет.
Михаэль запер за ним дверь и заглянул в тонкую папку.
— Как я уже говорил на утреннем заседании, мы работали вместе с этим типом, Муаллемом.
— Так что же странного вы нашли? — Михаэль просматривал длинный список в коричневой папке.
— Посмотри, может, ты это поймешь, потому что я уже с ума схожу. — Альфандери отхлебнул кофе.
Михаэль послушно провел пальцем по алфавитному списку заказчиков баллонов с угарным газом за последний месяц. Альфандери обозначил красным все заказы из Иерусалима. Там было несколько агентов, все из Тель-Авива, были и фирмы — из Хайфы и окрестностей. В Иерусалиме, выяснил Михаэль, частная медицинская лаборатория заказала несколько больших баллонов, был заказ из больницы «Шеарей Цедек», и вот: «Проф. А. Клейн, Еврейский университет, Иерусалим».
Было записано имя агента, что послал два маленьких баллона угарного газа. Заказ был сделан за две недели до гибели Идо. Клейн был тогда в Нью-Йорке.
— Как за это платили? — Михаэль обхватил рукой стаканчик с кофе.
— Я не только позвонил, но и поехал к агенту, утром я уже был в Тель-Авиве, без Муаллема, — Альфандери привычным жестом отбросил назад светлую прядь волос, — и агент сказал, что заказ был заранее оплачен наличными, посланными ему в конверте. Служащая точно это помнит, потому что большинство оплачивает чеками, а тут нужно было выслать квитанцию об оплате. Это был белый конверт, и в нем — купюры, вложенные меж белых листов бумаги.
— И куда это послали?
— В университет, Иерусалим, литературный факультет, профессору Клейну. Я уже выяснил, это была маленькая посылка, но не настолько, чтобы поместиться в его почтовом ящике, и, как всегда в таких случаях, ему положили в ящик извещение, что ему пришла посылка на почтовое отделение в университет. И кто-то забрал ее. Но Клейн же был за границей, так я пошел к служащей почты и проверил по дате. Действительно — ему пришла посылка и кто-то ее забрал, но кто, я не знаю, так как ни одна собака не разберет подпись, что-то на иностранном.
— Ты не говорил с почтовой служащей?
— Пытался. Служащая не помнит, там записан номер удостоверения личности, но она призналась, что не всегда требует предъявлять удостоверения, там же все свои, из университета. Записанный номер не соответствует номерам удостоверений ни одного из подозреваемых. Теперь она будет построже.
Михаэль стал барабанить пальцами по столу.
— Если Клейн был за границей, так кто же знал, что ему должна прибыть посылка? — громко спросил он. — Кто вынул извещение из его ящика? Кто там вообще вынимает почту?
— Не знаю. Я пытался выяснить, но секретарши не было, и никто не мог мне ответить.
— А девушка, что помогает секретарше? — в нетерпении спросил Михаэль.
— А, эта? Она в отпуске, у нее экзамены, где-то занимается, может, дома. Хочешь ее найти?
— Откуда ты знаешь, что она в отпуске?
— Там, у секретарской, была эта, крупная, — Целермайер, она нервничала.
— Из-за чего?
Михаэль услышал подробный рассказ о том, как разгневалась Шуламит Целермайер в связи с тем, что секретарша «нашла время пойти к зубному врачу, когда у Рахель отпуск». Альфандери это показалось смешным.
— Та еще дама, — сказал он.
Михаэль набрал домашний номер Клейна. Ответа не было. Не отвечал телефон и в его кабинете в университете.
— Ладно, — Альфандери оперся на спинку стула, — все равно он был за границей. Конечно, можно уехать и вернуться, — раздумчиво сказал он, — но мне это кажется слишком сложным — приехать из США за две недели до того, как он должен был вернуться, и снова отправиться туда, такое путешествие туда и обратно — это слишком сложно.
— Мы проверили номер рейса, — сказал Михаэль, — он действительно прибыл сюда в четверг после обеда. Но теперь нужно выяснить, выезжал ли он из Нью-Йорка на пару дней две-три недели тому назад.
Рафи Альфандери вопросительно глянул на Михаэля. В глазах Михаэля появилась решимость.
— Вопрос в том, кто вынимал почту из его ящика весь год. И у меня есть мысль насчет этого.
— Но госпожа Липкин у зубного врача.
— Лечение зубов не может длиться вечно, — ответил Михаэль, — она вернется. Попроси Цилю беспрерывно звонить туда. И найди мне эту помощницу, пусть она придет в секретарскую, сюда не надо. С ее появлением мы уже кое-что поймем. А теперь я займусь Тувье Шаем.
Альфандери собрал пустые стаканы из-под кофе, глянул на бумагу, которую Михаэль тщательно сложил и положил в карман рубашки, и направился к двери.
— Молодец, Рафи, — сказал Михаэль. Тот махнул рукой — не стоит, мол, похвал.
Михаэль понимал, что благодарность его запоздалая и слишком скупая.
Впрочем, времени для такого рода размышлений у него не было — напротив снова сидел Тувье Шай. И снова Михаэль ощутил, что Тувье совершенно не чувствует страха, что приход сюда ничего для него не значит и что мыслями он не здесь.
У Тувье не было никаких претензий по поводу очередного вызова на допрос, словно это уже стало для него привычным.
Михаэль указал на кассету. Тувье посмотрел на нее и ничего не сказал. Выражение его лица нисколько не изменилось. Однако, когда раздался хриплый голос с кассеты, подследственный содрогнулся, хотя тут же его лицо приняло прежнее, безучастное выражение.
— Вам это знакомо, — констатировал следователь.
Тувье пожал плечами:
— Я знаю все стихи Тироша. Слово в слово.
— Я имел в виду не это. — Михаэль ждал.
Сидевший напротив не нарушил молчания.
— Я имел в виду голос: он вам знаком, вы уже это слышали.
Тувье не отвечал.
— Дело в том, что на кассете обнаружены ваши отпечатки пальцев.
Брови Тувье приподнялись, однако он не вымолвил ни слова.
— Итак, вы не отрицаете, что касались этой кассеты?
— Вы поняли неправильно. Откуда я знаю, касался или нет? Кто я против ваших отпечатков?
— Ваша жена утверждает, что видела эту кассету в вашей папке в четверг утром. — Михаэль будто не слышал его протеста.
Тувье пожал плечами.
— Кроме того, она сказала, что вы встречались с Идо Додай после факультетского семинара у вас дома. Там он объяснил вам причины своего странного поведения на семинаре.
Тувье молчал.
— Это очень благородное решение — молчать. Ведь откровенная ложь вызывает чувство стыда. Но вы не можете выбрать такое решение, доктор Шай. Ваше алиби весьма шаткое.
— Если бы я убил его, то позаботился бы о более надежном алиби.
Михаэль не отреагировал на сарказм. Он зажег сигарету и глянул в лицо, которое узнавал все больше и больше.
— Так о чем вы говорили с Идо вечером, после семинара?
— О личных делах. — Губы Шая изогнулись, придав лицу выражение детского упрямства, что выглядело скорее гротескно. На мгновение Михаэль увидел в нем упрямого состарившегося ребенка.
— Вам придется, к сожалению, изложить это подробнее. — Сарказм Тувье передался и следователю.
— Почему? Это не связано с убийством, — запротестовал Шай, — и, пожалуйста, не надо мне говорить, что только вы определяете, имеет ли наш разговор с Идо отношение к убийству.
Михаэль кивнул, глядя в неопределенного цвета глаза.
— Он советовался со мной относительно продолжения своей учебы, — сказал наконец Тувье, при этом слова произносились как бы помимо его желания.
Всякая попытка Михаэля выяснить подробности наталкивалась на глухую стену. Тувье отказывался говорить на эту тему и лишь повторял:
— Идо не объяснил мне, почему у него случился кризис, он только сказал, что кризис был.
Михаэль снова воспроизвел запись хриплого голоса с русским акцентом, повторил про отпечатки пальцев, но ничего нового Тувье не сказал. Он никогда раньше этого голоса не слышал. Он не помнит, что дотрагивался до этой кассеты. Больше из него нельзя было выжать ни слова. Ни об этом человеке, ни о стихах.
Михаэль вернулся к вопросу об алиби.
— Я вам уже десять раз говорил, что я делал в это время. Я не понимаю, ведь и у Шуламит Целермайер нет свидетелей, и у Рут Додай, и у других. Живые люди не способны помнить, что они делали именно в эту минуту и кто их в это время видел. Они не ищут свидетелей своей ежеминутной жизни.
— Откуда вы знаете о госпоже Целермайер? — Тут Михаэль впервые увидел выражение замешательства на лице подследственного.
Тувье пожал плечами, и это вывело Михаэля из себя.
— Просто так сказал. Я случайно присутствовал, когда в секретарской обсуждали вопрос об алиби и Шуламит сказала, что ее отец спал. Кто подтвердит, что она была дома? Шуламит отнеслась к этому с юмором, а Дита Фукс — нет. Бедный Калицкий был в замешательстве, Аронович — тоже, он пытался припомнить, когда закончил свои покупки. Короче, — со злостью сказал Тувье, — вы посеяли такой страх, что люди лихорадочно вспоминают, чем они занимались в это время, чтобы доказать свою непричастность.
Зазвонил черный телефон, Михаэль выслушал Цилю и сказал:
— Передай ей, пожалуйста, что я сейчас выезжаю.
Он встал и обратился к Тувье:
— Я бы хотел, чтобы вы сейчас пошли со мной, а потом мы пройдем по вашему обычному, как вы утверждаете, пятничному маршруту после Синематеки.
Тувье встал и с удивительной покорностью последовал за Михаэлем.
— Начнем с университета, с кабинета Тироша. Мне еще нужно сказать пару слов госпоже Липкин, — сказал Михаэль, заводя «форд».
Было уже больше двух часов дня. Михаэль знал, что Адина будет ждать его, даже если он придет после окончания ее рабочего времени, но, несмотря на это, как оказалось, превысил скорость в районе Вади Джоз.